Онассис. Проклятие богини

«Я познакомилась с мужчиной, который влюбился в меня без памяти, — писала Мария матери. — Он хочет на мне жениться. Я не знаю, что ему ответить. Ему пятьдесят три года, и он очень богат и обожает меня. Что ты думаешь об этом?»

Певец Мирто Пикки позже вспоминал, что поначалу невозможно было угадать, как в дальнейшем сложится карьера Марии Каллас. Публика ещё не готова была принять характерные для неё слишком резкие звуки. «Голос мощный, — писал доктор Милани, крупный авторитет в бельканто, — но порой резкий с каким-то гуттуральным звучанием». Обожавший творчество Марии знаменитый английский музыкальный критик Харольд Розенталь, основатель журнала «Опера», неизменно отдавая должное голосу Марии, отметил «не совсем привычный для слуха металлический тембр». Маловероятно, что ранимая Мария всё бы это выдержала — если бы не было рядом с ней Менегини, её дорогого Титта…

Почти сразу после её смерти Менегини опубликовал письма Каллас, будто беря реванш у покойного тогда уже, не способного выпустить когти и рыкнуть льва — Онассиса.

«Весь прошлый день и прошлую ночь я переживала муки, — писала ему когда-то Мария. — Я решила уехать, поскольку мне показалось, что я надоела тебе… Разлука с тобой будет для меня слишком тяжёлым наказанием. Я нуждаюсь в тебе и твоей любви…

<…>Я почувствовала бы себя такой несчастной, если бы прошлой ночью ты ушёл от меня. Твоё присутствие было необходимо мне, чтобы уснуть в твоих объятиях. Ты — весь мой, и я благодарю тебя за это. Мне нужна твоя нежность и твоя любовь. Мой Баттиста, все мои чувства и все самые тайные мысли принадлежат тебе. Я живу одним тобой…»

Но по большому счёту её погоня за славой началась в конце 1947 года. И это растянулось на 20 лет. «Я была гордой, полной сил и уже имела достаточный сценический опыт, — вспоминала Мария. — Мне предстояло покорить весьма избалованную публику. Впрочем, я не люблю подарков судьбы. Я борюсь за искусство, а не за себя лично. Вот если бы я работала только на себя, всё было бы гораздо проще. Я не стремлюсь потрясти публику ради личного успеха, я только хочу придерживаться правил, принятых в искусстве. Вот почему мне выпала участь преодолеть немало трудностей… Я поняла, что создана для того, чтобы отдавать, а не брать. Мне нравится и получать, но увы! Я много отдаю, а у других вовсе нет желания отдавать…»

Зимой 1948 года в Венеции восходящую звезду принимали уже с восторгом! Почти подряд, с небольшими перерывами, буквально в несколько дней, она восемь раз спела в «Тристане и Изольде», шестнадцать раз в «Турандот», семь раз в «Аиде», четыре раза в «Силе судьбы», два раза в «Норме»… Она выступала и в Удине, и в Риме, и в Вероне, и в Генуе, и во Флоренции, и в Триесте, и в Турине, и в Ровиго… И всюду — на пределе или уже за пределом возможного. Но по-настоящему судьбоносной для Каллас стала встреча с Франческо Сицилиани, только оставившим должность директора неаполитанского театра «Сан-Карло», чтобы стать директором оперного театра Флоренции. Марию на прослушивание к нему привёл дирижёр Туллио Серафин. С пересохшим горлом, дрожа от волнения, она спела небольшой отрывок из оперы Беллини «Пуритане». И её исполнение так покорило Сицилиани, что он отважился изменить программу всего предстоящего театрального сезона: например, решил заменить «Мадам Баттерфляй» успевшей стать уже коронной для Марии «Нормой».

«Плохая новость, — писала она Баттисте, — надо, чтобы в „Норме“ я была в парике. Меня хотят видеть рыжеватой блондинкой. Какой кошмар! Меня затянут в нечто, похожее на корсет, обнажающий грудь. Весь костюм будет очень прозрачным… Бедная я, бедный ты, представляю, как ты будешь переживать…»

И она всё глубже перевоплощалась в свою главную героиню. «Вполне возможно, — писала она впоследствии, — что в „Норме“ есть что-то от моего характера. Эта женщина слишком гордая, чтобы показывать свои чувства; надо ждать до самого конца, чтобы она открыла своё истинное лицо. В ситуации, сложившейся в основном по её вине, она не могла быть ни злой, ни несправедливой. Всякий раз, когда я пою „Норму“, мне кажется, что я это делаю впервые».

Тридцатого ноября под руководством Туллио Серафина Каллас спела свою первую «Норму» из девяноста, исполненных за всю карьеру. «Мы ничего не знали о Марии Каллас, — написал в рецензии журналист „Насьон“. — Однако стоило ей выйти на сцену, как мы тут же поняли, что перед нами сопрано высочайшего класса. Голос мощный, уверенный, звучный в форте, с очень нежными переходами; прекрасное владение голосом и высочайшая техника исполнения; совершенно особенный тембр голоса. Каллас создала персонаж, отмеченный печатью утончённой и волнующей воображение женственности. Она показала нам Норму не только суровой жрицей, но и влюблённой и разочарованной женщиной, матерью, подругой».

Это был уже профессионализм. И сразу высочайшей пробы. Отчасти сродни бизнесу: судоходному, нефтяному, банковскому… «В нашей работе никогда нельзя трогать „вокальный капитал“, — говорила Мария Каллас. — Мы можем пользоваться только процентами с него».

По одной из версий Аристотель Онассис заплатил Эльзе Максвелл, американской светской журналистке, награждённой французским правительством орденом Почётного легиона (активной лесбиянке, в объятия которой пала Мария, разуверившись в возможности быть с Лукино Висконти), 300 тысяч долларов за то, чтобы та уступила ему свою любовницу.

В ту пору наш герой мог себе это позволить. Шутя. Ари вообще любил пошутить — по-своему, по-мультимиллионерски. Например, чтобы получить эксклюзивное право на транспортировку нефти морским путём из Саудовской Аравии, требовался формальный договор с правительством. Предварительная разведка показала, что для этого необходимо было дать хорошую взятку министру торговли и нескольким другим высокопоставленным чиновникам. Онассис был щедр. В руки министра перекочевало письменное обязательство возместить «труды и хлопоты» саудовских должностных лиц «скромной» суммой в 375 миллионов франков. Соответствующий договор без задержки прошёл через все инстанции и получил санкцию короля. Но через несколько недель обнаружилось, что подпись магната на обязательстве стала бледнеть и вскоре исчезла. Специальные чернила, которыми она была сделана, испарились. Одураченным чиновникам оставалось молчать и про себя призывать небесные кары на голову жуликоватого судовладельца: стань эта операция достоянием гласности, они могли бы лишиться собственных голов.

И всё же через некоторое время трагикомическая история с «волшебной» подписью попала в печать. Дело в том, что Онассис таким же образом одурачил и посредника, который организовал ему встречу с нужными людьми в Саудовской Аравии. Этот грек по имени Катаподис должен был получить 200 миллионов франков. Но в один прекрасный день, взяв в руки онассисовский вексель, он увидел, что стал жертвой мошенничества, ибо и на нём подпись отсутствовала. Катаподису нечего было бояться гнева саудовского монарха, и он не стал молчать.

А экстравагантный роман двух женщин начался с написанной Эльзой Максвелл критической, желчной статьи о творчестве Каллас…

«Историческая встреча двух женщин состоялась, разумеется, в роскошных декорациях, — пишет К. Дюфрен, — в отеле „Вальдорф Астория“. Переговоры между Франциском I и Генрихом VIII меркнут в сравнении с тем моментом, когда Эльза и Мария обменялись поцелуем, скреплявшим их мирный договор. Впрочем, первый шаг сделала именно Мария. Надо было иметь очень вескую причину, чтобы совершить столь не свойственный её характеру жест доброй воли. У знаменитой певицы появились неожиданные амбиции. Без сомнения, Мария царила в театральном мире, но она правила только картонным королевством шутов и акробатов. И это больше не устраивало её. С помощью Максвелл певица рассчитывала получить доступ в высшее аристократическое общество, о чём пока могла лишь мечтать. И Каллас смирила свою гордыню, чтобы с лёгким сердцем принять унизительные условия перемирия с великосветской сплетницей».