На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

- Обыкновенно, - пожал плечами Леснов. - Ты сам прекрасно знаешь, что Красная Армия безжалостно воюет со своими врагами, а женщины и дети тут ни при чем. Мирные жители за войну не в ответе.

- Мы вот даже пленных, которые из простых, не офицеры и не каратели, по домам распускаем или к себе берем, если хотят...

- Свои же люди... Заблудились маленько, не разобрались.

- Правильно, комиссар. А вот прошедшей весной, когда загорелся на Дону белый казачий мятеж, у нас половина станичников под одним знаменем воевала, половина - под другим. Земляки, сам знаешь, сватья да братья, в глубине кореньями переплелись. То, что мы в бою аж до самой смерти хлестаемся, понять можно. Мы мужчины, наше дело свою правду доказывать. Но чтобы станицы-хутора жечь, чтобы наших матерей да детишков искоренять - этого ни-ни. Нельзя. Сегодня белые придут, завтра красные: таким манером всю землю враз оголим.

- Ты к чему клонишь?

- Сейчас поймешь, комиссар. Говорили тогда, что кое-кто из коммунистов-то кричал: прижечь, мол, это восстание каленым железом. Гнезда мятежников должны быть разорены. Никакой пощады станицам, которые оказывают сопротивление... Понимаешь, целым станицам никакой пощады, а про тех, кто стрелял, и говорить нечего... А что за «гнезда» должны быть разорены? Это же хаты, семьи... Поэтому и болит душа, Роман Николаевич, очень даже болит. И не у меня одного. Придем с победой в родные места, а там после такого приказа ни кола ни двора да кресты на могилах у наших сродственников...

- Давно вестей нет?

- Какие вести, куда? Полгода мотаемся по военным дорогам за тыщу верст от своих.

- Да-а-а, подкинул ты мне задачку, - невесело произнес Леонов. - И что ты брехню разную слушаешь... Ты Ленина слушай, он человека понимает. А тот, кто так злобствует, тот не большевик.

- Га, в самую точку! - обрадовался Башибузенко. - Большевикам я доподлинно верю, а коммунисты для меня - лес темный.

- Пойми, наконец, - это одно и то же!

- На словах, может, и одно, а на деле получается разное. Ты вот в голове не держишь, чтобы весь этот дом с хозяйкой и парнишками, все это гнездо вырубить и огнем спалить, а другой коммуняка целые станицы уничтожать требует. Поэтому я стою за Советскую власть, за большевиков, а насчет всего прочего меня лучше не трогай.

- Чего тебя трогать, со временем сам поймешь, - сказал Леснов, досадуя на то, что не сумел переубедить своенравного казака.

Вспомнились слова Ворошилова, слышанные на совещании в политотделе. Крестьянин, и казак в том числе, слова слушает охотно, раздумывает над ними, примеряет к своей жизни. Но к одним голым словам у крестьянина доверия нет. Убеждать его надо делом, примером. Военному политработнику - примером собственного поведения буквально во всем - ив бою, и в быту.

Это верно. Иначе такому строптивому упрямцу, как Башибузенко, ничего не докажешь.

5

Утром 7 января Конная армия вместе с пехотой 8-й армии начала операцию по освобождению Ростова-на-Дону. Накануне был отдан подробный приказ, выработаны маршруты движения войск, назначены сроки занятия промежуточных рубежей и населенных пунктов, определено взаимодействие конницы со стрелковыми дивизиями, с броневиками и бронепоездами. Хорошо потрудились штабники, планируя наступление. Климент Ефремович остался доволен. Даже Семен Михайлович, гораздо больше доверявший своему опыту и чутью, чем бумажным расчетам, похвалил с усмешкой: «Гладко сработано».

А на рассвете, едва завязались первые бои, поднялась, завихрилась сильнейшая метель. Исчезла всякая видимость, занесло степные дороги, войска сбивались с маршрутов, теряли ориентировку, связь с соседями. Все перемешалось, командиры не знали, где свои, где чужие. В непроглядной белой круговерти вспыхивали неожиданные стычки. Начинали вдруг грохотать орудия. Чьи? Куда стреляли?

Буденный и Ворошилов, выехавшие в сопровождении Особого резервного кавдивизиона на передовую руководить операцией, тоже едва не сбились с пути. У Климента Ефремовича упало настроение. Так хорошо все наметили: двое суток - и Ростов наш. А теперь ничего не поймешь, не разберешь. Мир сузился до предела. Видны только заснеженные спины впереди да Семен Михайлович рядом.

Для Буденного будто и беды никакой нет. Посмеивался в усы: «Ничего, погодка кавалерийская, самая подходящая для внезапности, для неожиданности. Сейчас один лихой эскадрон может целый вражеский полк расколошматить».

Однако первая же неожиданность оказалась малоприятной. На хуторе Нижне-Тузловском, где не предполагалось никаких войск, обнаружили большое скопление конницы, пулеметных тачанок. Разведчики доложили: это свои. Оба полка 1-й бригады 6-й кавалерийской дивизии вместе со своим командиром Василием Ивановичем Книгой. Расположились по хатам, чаек попивают.

- Как так? - помрачнел Буденный. - С фронта отошли, значит? Ну, я им сейчас!

- Погоди, Семен Михайлович, не торопись. Давай сперва комбрига выслушаем. Может, причина веская... Ты же всегда хвалишь Книгу. Находчивый, смелый...

- Перехвалил, видать, - хмуро ответил Семен Михайлович.

Он действительно любил ставить Василия Ивановича в пример, сквозь пальцы глядя на его мелкие упущения. В бригаде Книги было много ветеранов-буденновцев, больше, чем в других частях, сохранился вольный отрядный дух. На преданность Василия Ивановича всегда можно было рассчитывать. В лепешку расшибется, а старого друга-начальника не подведет.

Климент Ефремович тоже ценил хитрость и кавалерийский талант Книги. Хорошо освоив несколько вариантов ведения боя, Василий Иванович очень умело использовал их, каждый раз применяясь к обстановке. Наносил удар там, где его меньше всего ожидали, часто добивался успеха. А встретив сопротивление, отходил, сберегая силы. Только вот отходы эти не всегда приносили пользу, особенно соседям. В регулярной армий на первом плане общая цель, а не частная удача.

В географических картах Василий Иванович совершенно не разбирался и даже вроде бы гордился этим, говоря: «А я нюхом беру: по запаху чую, где север, где юг, где свои, где беляки». Днем выскочит на бугорок, оглядит в бинокль местность, расспросит жителей - и все ему понятно, будто вырос в этом краю. Ночью определялся в степи по звездам, по другим известным лишь ему приметам... Хорошо, разумеется, иметь такой дар, но что, если, к примеру, доведется действовать не в привычной степи, а в лесах или среди гор? Как без карты?

Многие буденновские командиры, особенно кто помоложе, тянулись к военной науке. Ворошилов подумывал открыть для них специальные краткосрочные курсы, а наиболее способных и грамотных послать на учебу в Москву.

Узнав о появлении начальства, комбриг Книга выехал навстречу. Хорошо, что улица узкая: не разминулись в снежных вихрях, столкнулись, можно сказать, нос к носу. Ветрище, холод, а на Василии Ивановиче, как всегда, лишь кожаная тужурка и кожаные штаны, заправленные в сапоги. На широком ремне кобура нагана и офицерская шашка.

- Ты почему здесь? - грозно спросил Буденный.

- А де ж мне быть?

- Не крути, сам знаешь! Отступил?

- Та отошел.

- Кто разрешил отойти? Начдив? Я?

- Та никто не разрешав, по своей аницативе. Навалились на мене беляки, один ход - назад.

- Откуда они взялись?

- Хто ж их знае, у такой пурге... Нажали крепко, я и отскочив.

- Приказ о наступлении тебе известен?

- Та слыхав. - Книга, прикидываясь тугодумом, укоризненно поглядывал на Буденного: чего, мол, цепляешься при члене Реввоенсовета, с глазу на глаз поговорим. А вслух: - Мы ж люди темные, у школах не обучалысь...

- Брось шутковать! - повысил голос Буденный. - Потери большие?

- Та не дюже...

- Докладывай по всей форме! - Семен Михайлович аж побледнел от негодования, по его лицу Книга понял, что валять дурака больше нельзя. Сказал потускневшим голосом:

- Так что два орудия потеряли.

- Бежал, значит?

- Отступал.

- Эх, ты! - выдохнул Буденный.