Оноре Домье

История изучения творчества Домье в СССР начинается буквально с первых лет Советской власти. Уже в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции, когда молодая республика отбивалась от внешнего и внутреннего врага, появилась первая статья о Домье (1918) и альбом его литографий (1920). Какое еще нужно доказательство удивительного созвучия искусства художника революции и борьбы масс? К творчеству Домье обращались ведущие советские искусствоведы: М. В. Алпатов, И. Л. Маца, А. Д. Чегодаев, Н. В. Яворская. Писал о Домье, графике и живописце, и автор этих строк. Тем не менее «явление Домье» не исчерпано и не может быть исчерпано. Творчество художника настолько емко, такие существенные стороны общественной психологии вобрало оно в себя, настолько доступен, универсален изобразительный язык мастера, что к Домье обращается и будет обращаться каждое новое поколение художников, критиков, искусствоведов, как бы равняясь на него.

Домье учит высокой гражданственности, страстной причастности к каждому явлению жизни, высочайшему художественному мастерству. Поэтому выход в свет каждой новой работы о Домье — большая радость для советского читателя.

Переведенная с французского книга Раймона Эсколье «Домье и его мир» справедливо включена издательством «Искусство» в серию «Жизнь в искусстве». Это не научное исследование, а беллетризированный рассказ о жизни и деятельности художника. Писать такого рода работу о Домье необычайно трудно. В отличие от ряда других художников, оставивших богатое эпистолярное наследие, ведших дневники (можно вспомнить хотя бы Эжена Делакруа или Винцента Ван Гога), Домье был молчальником. Несколько сохранившихся его писем дают не так уже много исследователю, хотя и представляют несомненную ценность, особенно письмо Филиппу Жанрону, посланное из тюрьмы Сент-Пелажи. Остальные письма — это просто короткие записки, отправленные находившейся на отдыхе мадам Домье. Они говорят лишь о нежной привязанности супругов. Рядом с бурными биографиями многих современников Домье, например Гюстава Курбе, жизненный путь Домье выглядит на редкость спокойным. Никаких манифестов, деклараций, никаких или почти никаких достоверных свидетельств активного участия художника в общественной и культурной жизни его времени. Подспорьем для литератора, пишущего об искусстве, является обычно материал периодики — интервью, критические рецензии, хроника, помогающие воскресить окружающую художника среду. Но для изучения Домье и этот источник мало что дает. Почти все критики XIX столетия видели в Домье лишь карикатуриста, чье лицо определялось помещавшимися в газете «Шаривари» литографиями. При этом критики считали карикатуру искусством второго сорта, заслуживающим, в лучшем случае, беглого упоминания. Что касается живописи, которой Домье с каждым годом отдавал все больше и больше творческих сил, то о ней знали лишь самые близкие художнику лица. Когда же несколько живописных работ все же проникало в салоны, они оставались почти незамеченными. Если о них и упоминали, то как о неудачных опытах карикатуриста.

Приступая к написанию книги «Домье и его мир» Эсколье, конечно, прекрасно отдавал себе отчет обо всех этих трудностях. Он уже неоднократно обращался к изучению творчества художника начиная с 1913 года, когда в издательстве Луи Мишо вышла его книга, в 1923 году появилась вторая значительная французская монография о Домье, увидевшая свет после изданной еще в 80-е годы прошлого столетия книги Арсена Александра (Alexandre. A. Daumier. L’homme et l’oeuvre. Paris, 1888). Затем в 1920–1930-е годы и в периодической печати, и в отдельных изданиях, и в «Истории французской живописи XIX века» Эсколье говорил о Домье. Будучи хранителем Дома-музея Виктора Гюго в Париже, Эсколье подготовил выставку «Домье — Гаварни» (1923). Популярному очерку, увидевшему свет в 1965 году, предшествовали, таким образом, серьезные научные публикации. Именно они определили достоверность, доброкачественность всего приводимого автором материала.

Эсколье не дает увлечь себя пылкой фантазии, не придумывает, не измышляет. Факты для него главное, а если нет фактов, то нет и суждений по этому поводу. Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, ибо Эсколье не только, а может быть, и не столько искусствовед, сколько писатель. Его перу принадлежат романы, пьесы, поэтические сочинения, из которых наиболее известен роман «Кантегриль», удостоенный литературной премии «Фемина». В этом отношении Эсколье продолжает идущую еще от XVIII века традицию французского искусствоведения — обращение писателей и поэтов к анализу творчества художников. Правда, и как писатель и как искусствовед Эсколье значительно уступает многим своим предшественникам, среди которых были такие блистательные литераторы и критики, как Дени Дидро, Шарль Бодлер, Эмиль Золя, Гийом Аполлинер.

Отсутствие занимательных подробностей в биографии Домье, скудость фактических сведений автор книги старается компенсировать — и делает это весьма удачно — тщательно подобранными отрывками из воспоминаний знавших Домье людей. Слово получает Бодлер, одним из первых увидевший в Домье величайшего представителя всего современного искусства, а не только карикатуриста. Эсколье приводит отрывки из критических статей Бодлера и посвященные Домье стихи [21]. Рядом с Бодлером звучит более прозаический, спокойный голос Жюля Шанфлёри, романиста, историка искусства, критика, защитника демократического реализма Курбе. Опубликованные уже после смерти Домье воспоминания поэта Теодора де Банвиля содержат описание мастерской Домье и метода его работы. Эсколье обильно цитирует эти воспоминания. Не забыты ни взволнованные письма, присланные художнику знаменитым историком Жюлем Мишле, ни записки друзей, живописцев и графиков: Теодора Руссо, Жана-Франсуа Милле, Анри Монье… Автор книги не пересказывает содержание этих документов. Он просто предоставляет слово знавшим Домье современникам. В их манере писать, тоне, расстановке акцентов оживают Домье и его эпоха.

Значительно помогло Эсколье в его работе и то обстоятельство, что он прекрасно знал Париж XIX века, его общественную и культурную жизнь. И старому и новому Парижу писатель посвятил специальные книги, целые страницы других сочинений. Особенно близок ему романтический Париж, в котором жили его любимые герои: Гюго и Делакруа. В своих описаниях места действия Эсколье бывает даже несколько утомительным. Это сказалось, правда, не столько в рассказе о Париже, сколько о Марселе — родине Домье. Автор вообще преувеличивает, на наш взгляд, значение южного, марсельского происхождения Домье, придавая ему некое предопределяющее, почти фатальное значение. В этой своей увлеченности южным происхождением автор доходит до того, что объединяет на какой-то момент такие полярные личности, как Домье и Тьер. Оправдать Эсколье может, пожалуй, лишь то обстоятельство, что он сам был уроженцем Прованса и пылал любовью к отчему краю.

Воссозданный на страницах книги облик Домье-человека, скромного, простого, бескомпромиссного, кристально честного, точен и убедителен. К нему нечего добавить. Что касается Домье-художника, о нем хочется сказать кое-что дополнительно.

Начнем с Домье-литографа, хотя эта сторона деятельности мастера освещена в книге наиболее полно, особенно дебют Домье, 1830-е годы, когда формировался его скульптурный, микеланджеловский стиль рисунка. Но манера Домье менялась, на что Эсколье, как нам кажется, обращает недостаточное внимание. Эволюция почерка Домье-рисовальщика заметна уже в литографиях 1840-х годов, и каждый последующий год приносит новые изменения. Вместо четкого контура, отделяющего фигуру от окружающей среды, и объемной светотеневой моделировки появляется извилистая, прерывистая линия, как бы многократно уточняющая свое место на бумаге. Такой рисунок вызывает ощущение вибрации воздушной среды, связывает фигуру с окружающим пространством. Уменьшается значение постепенной моделировки, ей на смену приходит то более густая, то редкая штриховка, воспринимающаяся подчас как пятно. Нет необходимости противопоставлять друг другу раннюю и позднюю манеры Домье, как это делается в некоторых исследованиях. И в том и в другом случае Домье остается великолепным мастером света и тени, в совершенстве владеющим языком черно-белых сочетании.