Повесть о Морфи

Монгредьен был редкостным тяжелодумом, но и это ничуть не утомляло Пола. Он прошел школу Паульсена и других знаменитых тяжелодумов, он совершенно не реагировал на долгое ожидание и не утомлялся им.

Когда обсуждались шансы сторон в предстоящем матче Стаунтон – Морфи, многие англичане полагали, что Стаунтону, возможно, удастся «пересидеть» своего молодого противника.

Но Пол и Эдж только посмеивались в ответ на такие речи. Пол пересидел бы даже знаменитого своей медлительностью Уильямса, если бы в этом возникла необходимость.

Пренебрежение к шахматам, проявленное Полом в первые месяцы 1859 года, никак не устраивало мсье Лекэна и других французских шахматистов.

Лекэн затеял в кафе «Де ля Режанс» грандиозный гандикап – турнир для всех желающих, который разыгрывался в пяти классах. Пятый класс получал от первого вперед… коня и ладью!

Победители всех классов должны были встретиться с Полом в финале. В гандикап записалось множество участников, но велся он так неаккуратно, что распался не закончившись.

К началу апреля Париж так надоел Полу, что он начал поторапливать Эджа. Он хотел уехать не прощаясь ни с кем, но это оказалось не так просто. Парижские поклонники Пола так шумно горевали, что пришлось сыграть в Версале консультационную партию вслепую против совещавшихся Шамуйе и членов версальского шахматного клуба…

Затем в честь отъезда Пола парижские шахматисты устроили роскошный вечер, который был проведен в кафе «Де ля Режанс».

На этом вечере поэты читали в честь Пола стихи, а скульптор Лекэн под гром аплодисментов увенчал лавровым венком бюст Пола Морфи, изготовленный его искусными руками.

Когда вечер окончился, Пол с Эджем незаметно отделились от компании, чтобы побродить в последний раз по ночному Парижу.

Утром 10 апреля Пол и Эдж уехали в Лондон. С ними поехал Жюль Арну де Ривьер, решивший провожать Пола до трансатлантического парохода.

XVI

Пол вернулся в Лондон, и британская печать встретила его приветственной кантатой. Он победил континент, островитяне были довольны. Газеты подчеркивали, что фамилия «Морфи» в истоках своих, безусловно, ирландского происхождения.

Интерес к матчу со Стаунтоном, заглохший за время отсутствия Пола, вспыхнул с новой силой.

Теперь, правда, вопрос ставился не «кто выиграет – Морфи или Стаунтон?», а несколько по-другому: «будет Стаунтон играть или не будет?» Во всех клубах держали пари, и курс был 5 к 4 за то, что Стаунтон играть не будет.

Редакции газет, имевших шахматные отделы, были завалены письмами, и на 90 процентов это были письма британцев, возмущенных тактикой Стаунтона.

«Есть у нас чемпион или у нас нет чемпиона?» – вопил оскорбленный Джон Булль. Лондонские и провинциальные шахматные клубы выносили резолюции за резолюциями, почти все они клеймили Стаунтона и выражали Полу свое горячее сочувствие.

Не так жарко, как в Париже, но и в Лондоне симпатии широких кругов были, бесспорно, на стороне Пола. И все же гордое звание не давалось Полу. Практически он не мог заставить Стаунтона играть; тот, словно уж, выскальзывал у него из рук.

Что ему порицания, что неодобрительные революции!

Он твердо решил не играть и держался за свое решение с британским, бульдожьим упорством. Чужеземец уедет. Газеты покричат и замолкнут – только и всего. А проигранный матч навсегда останется в веках… Так рассуждал Стаунтон.

Стаунтон не пошел бы на конфликт со всем английским шахматным движением, но он знал точно, что среди богатых и влиятельных шахматистов у него немало друзей и единомышленников. Однако соблюдать видимость объективности и даже дружелюбия было необходимо. Как только Пол вернулся в Англию, Гэмптон вытащил на свет забытый проект проведения консультационных партий. Пол сгоряча хотел отказаться, но затем подумал, что как-никак он будет играть со Стаунтоном, несмотря на присутствие консультантов. Он будет играть со Стаунтоном, победит и заставит его признать себя побежденным. Пусть это не матч, но это все-таки кое-что!

Пол известил Гэмптона о своем согласии. Партии игрались два дня подряд, в пятницу и субботу. Бэрд заболел, Полу дали другого консультанта – того самого Барнса, который так напугал его когда-то в первые дни после приезда в Англию.

Как консультант Барнс не оставлял желать ничего лучшего. Он не мешал Полу играть, не суетился, не лез с неосуществимыми идеями. Лишь изредка, выслушивая замыслы Пола, он касался длинным, поросшим рыжим пухом пальцем какой-нибудь фигуры и вежливо спрашивал: «А это, мистер Морфи?» Пол пояснял – и шотландец удовлетворенно кивал лошадиной головой. Они играли в полном согласии, без малейшего конфликта.

Стаунтон играл против них со своим всегдашним другом и адъютантом – священником Оуэном. Он грубо обрывал его, кричал и гневался. Оуэн терпел, но изредка подпускал шпильки.

Единения у приятелей не было, им нечего было противопоставить дружному натиску противника. Пол и Барнс легко и уверенно выиграли обе партии.

Разумеется, обе они появились в «Иллюстрэйтед Лондон ньюс» с примечаниями третьего лица. Примечания доказывали с неопровержимой ясностью, что в поражении повинен отнюдь не мистер Стаунтон, а его незадачливый партнер, грубо навязанный Стаунтону устроителями и прискорбно исказивший глубокую, вдохновенную игру Стаунтона…

Затем, готовясь к отъезду домой, Пол дал в Сент-Джордж-клубе новый сеанс вслепую на восьми досках. Состав был еще сильнее, чем в Париже. Играли Уокер, Слоус, Гринеуэй, Янсенс, Монгредьен, Мэдлей, Моод и Джонс.

Полу сильно надоели шахматы, это ощущалось в его игре.

Он закончил сеанс за семь часов, выиграв у Моода и Джонса и сделав ничьи со всеми остальными.

Спустя неделю Пол повторил сеанс, будучи недоволен результатами первого. Снова против него уселось восемь сильнейших английских любителей, среди которых были и мастера.

Второй сеанс шел всего лишь пять часов. Пол выиграл у лорда Креморна, капитана Кеннеди, м-ров Кэттлея, Уоррола, Каннингэма и Траппа, сделал ничьи с лордом Гэем и Барнсом, тем самым Барнсом, которому проиграл свои первые четыре матчевые партии в Англии.

После этого сеанса в честь Пола был устроен торжественный обед. Британская флегма изменила участникам и зрителям, они аплодировали так, что, казалось, вот-вот упадет на головы и плечи высокий раззолоченный потолок банкетного зала.

Неутомимый Левенталь организовал в Вест-Энде новый шахматный клуб – Сент-Джэймсский. Он обратился к Полу с просьбой поддержать новорожденного, и Пол, разумеется, не мог отказать своему старому противнику. Согласившись выступить, он нашел новую форму и провел сеанс, на который современники не обратили должного внимания.

Этот сеанс проводился «взрячую» и игрался всего лишь на пяти досках. Но что это были за доски! В сеансе против Пола играли все сильнейшие шахматисты Лондона, мастера с международными именами. Вот кто играл в этом сеансе одновременной игры: Левенталь, де Ривьер, Боден, Бэрд и Барнс.

Пол выиграл у Бэрда и своего друга де Ривьера, сделал ничьи с Левенталем и Боденом и проиграл только одну партию – своему старому противнику Барнсу. И эта неповторимая победа не была оценена по достоинству, прошла почти незамеченной.

Пол собирался уезжать немедленно, но задержал его снова Иоганн Левенталь. Он работал над книгой, в которую должны были войти все лучшие партии Пола, сыгранные им в Европе.

Левенталь хотел согласовать и разрешить с Полом множество сомнительных и спорных вариантов в примечаниях, и Пол охотно согласился помочь ему.

Им помогал де Ривьер, и трое друзей провели неделю в беспрерывном и напряженном шахматном анализе, пока все вопросы не были исчерпаны и урегулированы.

Работа как раз закончилась, когда постучал коридорный и попросил мистера Пола Морфи выйти в холл.

– Кто меня ждет? – спросил недовольно Пол, выходя из номера.

– Это я, Пол – ответила долговязая фигура.