Сорок пятый

 Хотя, повторяю, доклад Лучинского, да и то, что он уже успел связаться с Рыбалко, побывать у него, уточнить вместе с ним задачу на завтрашний день, произвело на меня хорошее впечатление. Тем не менее я, не побоявшись показаться излишне настойчивым, дважды или трижды во время разговора напомнил о том, что один его корпус должен как можно скорее встать у Барута и как можно прочнее чувствовать себя там.

 Судя по докладу Лучинского, у него все было в порядке: дивизии шли по графику и даже опережая его, оперативная группа и штаб тоже выдвигались вперёд.

 Но обстановка в этот день складывалась настолько благоприятная, интересная и в то же время до предела напряженная, что мне хотелось вдохнуть в этого вновь прибывшего командарма свое собственное настроение, хотелось придать ему больше бодрости, чтобы он шёл к Берлину ещё энергичнее.

 Дальнейшие события показали, что генерал Лучинский и вся его армия действительно быстро сжились с той сложной оперативной обстановкой, в какой они очутились, когда, едва прибыв в состав 1-го Украинского фронта, были сразу же брошены прямо на Берлин. В то время сюда мечтали попасть многие, чтобы именно здесь закончить свой боевой путь.

 13-я армия Пухова, проведя за ночь и утро частичную перегруппировку, все ближе подходила к Эльбе. Так же, как Гордов, и так же, как Лучинский, Пухов имел у себя во втором эшелоне, в районе Луккау, корпус, который мог быть использован двояко. Во-первых, против франкфуртско-губенской группировки, а во-вторых — и тут у Пухова была уже своя специфическая задача, — для контрудара по немецко-фашистским частям в том случае, если они будут предпринимать попытки прорваться к Берлину с запада. Такой возможности мы тоже не исключали и, как выяснилось впоследствии, правильно делали.

 Войска Пухова продвигались успешно, имели достаточную плотность, и это позволило мне забрать у него 350-ю дивизию генерал-майора Г. И. Вехина и, передав её в оперативное подчинение Лелюшенко, срочно, в тот же день, направить автотранспортом на север, в район Потсдама, для усиления танкистов, чтобы им было чем занимать и закреплять за собой населенные пункты.

 Армия Жадова к утру вышла своими передовыми частями, а к исходу дня и своими главными силами на восточный берег Эльбы на широком фронте Эльштер — Риза.

 В этот же день достигли Эльбы танкисты 4-го гвардейского танкового корпуса генерала Полубоярова, войска 34-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Бакланова и 32-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Родимцева. Того самого Родимцева, который всего за два с половиной года до этого, командуя 13-й гвардейской дивизией, сидел в обороне на одном из последних узких клочков волжского берега в Сталинграде.

 Собственно говоря, с выходом этих трёх корпусов на Эльбу 5-я гвардейская армия уже выполнила основную задачу, поставленную ей перед началом операции. Однако на самом деле ей предстояло воевать и дальше, причем без сколько-нибудь значительной паузы.

 В связи с контрнаступлением гёрлицкой группировки немцев против нашей 52-й армии и 2-й армии Войска Польского южнее армии Жадова создалась серьёзная и даже неприятная обстановка. Я получил донесение о выходе корпусов Жадова на Эльбу, а он в свою очередь получил от меня приказание вывести танковый корпус Полубоярова и 32-й гвардейский стрелковый корпус Родимцева во второй эшелон армии для выполнения новых задач.

 Создавая такую группировку за счет корпусов 5-й гвардейской армии, выполнивших свои предыдущие задачи, я намерен был нанести ею удар по гёрлицкой группировке немцев, остановив её дальнейшее распространение на север.

 На дрезденском направлении, где и прежде шли очень напряженные бои, в этот день дело обстояло особенно неблагоприятно. Произведя в ночь на 23 апреля перегруппировку своих войск и нащупав стык между 52-й армией генерала Коротеева и 2-й армией Войска Польского генерала Сверчевского, противник, двигаясь вдоль реки Шпрее, нанес удар по 48-му корпусу армии Коротеева.

 Общее направление ударов неприятеля шло на Шпремберг. Допускаю, что немцы не полностью были информированы о ликвидации шпрембергской группировки, и стремление соединиться с нею сыграло свою роль в выборе направления удара. Во всяком случае, не покончи мы своевременно со Шпрембергом и со всем, что там было, на нашем левом фланге могло создаться если не критическое, то достаточно сложное положение.

 С утра ударная группировка немцев (две дивизии и около ста танков) перешла в наступление, прорвала фронт 48-го корпуса 52-й армии, продвинулась к северу на двадцать километров и вышла на тылы 2-й армии Войска Польского.

 Часть дивизий 2-й армии Войска Польского, правым флангом примыкавших к армии Жадова, успешно продвигалась в это время на запад. Удар противника пришелся по их самому слабому месту — по тылам армии, к тому же сильно растянувшейся и находившейся в движении. При этом были нарушены боевое взаимодействие некоторых соединений и связь между ними.

 Такая обстановка была бы сложной для любой прошедшей долгий боевой путь армии. Тем более оказалась она чувствительна для 2-й армии Войска Польского: Берлинская операция была первой после её сформирования. И все же поляки проявили большое мужество и после некоторого замешательства в первый момент прорыва дрались перевернутым фронтом стойко и отважно.

 Вечером я отдал ряд распоряжений, ближайшей целью которых была ликвидация прорыва, а в дальнейшем — полный разгром гёрлицкой группировки врага. Я понимал, что, предпринимая довольно сильный фланговый контрудар, гитлеровцы надеялись создать кризисную обстановку на всем левом фланге наших войск и повлиять на ход операции на главном, берлинском, направлении. Но такая задача была уже им не по силам.

 Кризисного положения им создать не удалось. Контрудар врага не вызвал ни малейших изменений в наших основных планах.

 Мы правильно сделали, не пожалев сил и средств на ликвидацию обеих группировок противника, шпрембергской и котбусской, на флангах прорыва. Если бы мы затянули их уничтожение, то контрудар гёрлицкой группировки был бы гораздо чувствительнее для нас. А сейчас этот удар опоздал. Для разгрома гёрлицкой группировки нам уже не было необходимости ослаблять свои силы, наносившие удар по Берлину. Оценкой реального положения и были продиктованы мои решения.

 Через сутки, к вечеру 24-го, войскам 2-й армии Войска Польского, 52-й армии, двух корпусов 5-й гвардейской армии и танкового корпуса удалось приостановить наступление противника, успевшего продвинуться в направлении Шпремберга на тридцать три километра.

 Если оценивать далеко идущие оперативные замыслы неприятеля, то в условиях сложившегося к этому времени соотношения сил я никак не могу отозваться о них положительно. Но если говорить о том, как немцы проводили эту одну из последних своих наступательных операций с тактической точки зрения, то надо отдать им должное: стык они нащупали очень точно и действовали напористо, сосредоточив для прорыва восемь полноценных дивизий (из них две танковые) и около двадцати отдельных батальонов.

 В эти дни я главным образом бывал на своем передовом командном пункте, а на основном находился начальник штаба фронта генерал армии Иван Ефимович Петров. Я поручил ему выехать в войска Коротеева и Сверчевского и помочь на месте организовать взаимодействие войск, которые при поддержке частей 5-й гвардейской армии должны были не только отразить наступление немецко-фашистских войск, но и нанести им удар.

 Одновременно с этим я поставил частную задачу начальнику оперативного управления фронта генералу Костылеву В. И. — выехать во 2-ю армию Войска Польского и установить связь со Сверчевским, так как после выхода немцев на тылы этой армии у меня была утеряна связь с её командармом. Костылев успешно выполнил задачу и в течение суток связал Сверчевского с его соседями, с командующим 5-й гвардейской армией Жадовым, с командиром 4-го гвардейского танкового корпуса Полубояровым, с командиром 33-го гвардейского стрелкового корпуса Лебеденко — словом, скоординировал обстановку на месте.