Сергей Вавилов

Когда Комаров кончил говорить о плачевном состоянии физики в системе Академии наук, Сергей Иванович осведомился, чем может помочь в данном вопросе он, Вавилов.

— Как чем? Вы должны взять на себя заведование физическим отделом, — сказал Комаров. — Не знаю никого, кто лучше вас при сложившейся ситуации смог бы выправить положение.

После некоторого раздумья Вавилов согласился. Вице-президент горячо поблагодарил молодого академика, и вскоре состоялось соответствующее постановление.

Ленинградский период жизни Сергея Ивановича начался так же, как закончился первый московский период: напряженной работой.

Правда, в Ленинграде Вавилов работал только в двух учреждениях: физическом отделе Физико-математического института Академии наук и Государственном оптическом институте. Это было меньше, чем в Москве, зато работа была сложнее. К тому же в 1933 году Сергей Иванович был назначен председателем сразу двух комиссий Академии наук — по изучению стратосферы и по изданию научно-популярной литературы.

Особенно много энергии и времени отнимал Оптический институт. Он должен был обслуживать нужды быстро развивающейся оптической промышленности, и в нем была сильна незнакомая до того Вавилову производственная сторона. «Не легко было Сергею Ивановичу, — вспоминал бессменный сотрудник ГОИ, впоследствии академик, А. А. Лебедев, — отстаиватъ научную тематику в учреждении, к которому непрерывно обращались заводы с просьбами и требованиями оказать им срочную помощь в решении все новых и новых задач, возникавших на производстве. Нужно было обладать большим тактом и твердостью характера, умением сплачивать коллектив и руководить его работой, иметь перед собой ясную перспективу развития института и быть непреклонным при ее проведении в жизнь». [17]

Но как бы там ни было, Вавилов прекрасно справлялся с работой и в ГОИ и в Физико-математическом институте. Президиум Академии наук имел все основания быть довольным выбором, который он сделал, поручив московскому оптику наладить академическую физику.

Первой острой проблемой, с которой столкнулся вновь назначенный заведующий физическим отделом, оказалась проблема кадров.

Где взять достаточно квалифицированных и преданных идеалам науки людей для выполнения тех исследований, темы которых постепенно выкристаллизовывались в сознании Вавилова? Пригласить кого-нибудь из сотрудников двух могучих конкурентов физического отдела — из Оптического института или из иоффевского Физико-технического института? Это не годилось и отпадало сразу. Во-первых, такого прямолинейного решения проблемы не допускала этика: это походило бы на переманивание людей. Во-вторых, никто из сотрудников двух институтов, пожалуй, и не согласился бы променять свое место работы на что-либо другое. Не позволил бы местный патриотизм. Каждый физик из ГОИ и из учреждения Иоффе совершенно искренне считал себя на вершине физического Парнаса и лишь из деликатности не говорил об этом открыто.

Что же делать? Вырастить собственные кадры, как в Москве? Но справится ли молодежь, оправдается ли этот метод для решения большой академической задачи?

После некоторого размышления Вавилов принимает все же второе решение. И вот правое крыло академического корпуса на берегу Невы заполняется голосами молодых людей, удивительно близкими по возрасту: 24, 25, 26 лет. Это новые аспиранты и младшие научные сотрудники. Некоторые — старые ученики Сергея Ивановича, вчерашние москвичи, других руководитель физического отдела выискал в Ленинграде.

Главная задача, которую Сергей Иванович ставит перед молодежью и старыми сотрудниками отдела, — развитие работ по изучению строения вещества. Во всех трех состояниях — твердом, жидком и газообразном — вещество становится объектом глубоких теоретических и экспериментальных поисков.

Тут и исследование свечения жидкостей под действием радиоактивных излучений, тут и исследование окрашенных кристаллов, тут и серия работ по изучению микроструктуры жидкости. Изучается электрический пробой в газах. Особое внимание уделяется исследованиям свойств только что открытых в Англии нейтронов.

Основными выполнителями этой большой программы становятся Л. В. Мысовский и И. М. Франк, аспиранты П. А. Черенков и Н. А. Добротин, Б. М. Вул и Л. В. Грошев, М. В. Савостьянова и М. С. Эйгенсон, некоторые другие, также ставшие впоследствии известными учеными.

Кроме привлечения молодежи и постановки в старых стенах академии важнейших, с точки зрения теории и практики, исследований, Вавилов энергично осуществляет и другие важнейшие научно-организационные мероприятия. Обновляется и пополняется оборудование лабораторий. Начинают регулярно работать семинары и коллоквиумы.

Сергей Иванович подталкивает отстающих, но делает это в такой сердечной форме, с таким подчеркнутым уважением к работающему, что это всегда действовало сильнее печально-знаменитого: «Давайте, давайте». Обычно в этих случаях повторялась любимая формула Вавилова: «Помните, бежит завистливое время…»

На семинарах сразу же установилась ставшая с тех пор традиционной и перенятая, в свою очередь, из лебедевской школы атмосфера товарищества и непринужденности. Обсуждения докладов велись спокойно и по-деловому. Лучшие доклады не захваливались, не совсем удачные критиковались в меру. Если кто-нибудь пытался изложить глубокомысленную, но туманную теорию, его внимательно выслушивали, затем, подводя итоги, Сергей Иванович с убийственным добродушием процеживал сквозь зубы: «Это, знаете, у вас „d'inachevé“» (французское — «неоконченное» — надпись на портфеле Козьмы Пруткова).

Физический отдел настолько быстро входил в новую, гораздо более активную и эффективную фазу своего существования, что уже к началу 1933 года фактически стал институтом, причем совершенно независимым от другого, математического отдела, руководимого академиком И. М. Виноградовым.

«По существу говоря, — вспоминал потом Вавилов, — под общей вывеской Физико-математического института уже с начала 1933 года существовали два отдельных института, Физический и Математический. Мы, то есть академики И. М. Виноградов и я, являлись дуумвирами, объединявшимися только общей очень хорошей библиотекой». [18]

Реорганизованный физический отдел скоро начинает «выдавать продукцию»: в специальных журналах появляются важные публикации о результатах опытов, проделанных в обновленном физическом центре академии.

Под публикациями неизвестные имена. Поражает и глубина исследований и обилие и многообразие тем. Если за пятнадцать лет, прошедших после революции (1917–1932 гг.), научные сотрудники физической лаборатории — физического отдела — выполнили всего пятнадцать работ, то примерно столько же сделано там же только за два последующие года, 1933-й и 1934-й.

И каких работ! Ведь именно за это время было открыто и частично объяснено явление Вавилова — Черенкова. Добротин выполнил первую ядерную работу по выяснению закона соударения нейтронов и протонов. Вул и Гольдман получили новые интересные и с теоретической и с технической стороны данные о диэлектрической прочности газов. Арцыбашев разработал новый метод окраски кристаллов и произвел серию исследований электрических и оптических свойств этих кристаллов. И это только сравнительно небольшая часть работ…

При этом надо помнить, что Вавилов, как мы писали, не любил частых публикаций.

Так академическая физика вышла из полосы кризиса, в котором пребывала. В старых мехах начало бродить молодое вино.

— Начался великий синтез, — говорил позднее один из учеников Вавилова, вспоминая это время, — синтез «чистой» физики и жизни. Кончилось обособление физической науки, развиваемой в старых стенах академии.

Процесс «великого синтеза» еще усилился, когда были сменены и стены. Это произошло летом 1934 года, вскоре после принятия правительством решения о переводе Академии наук из Ленинграда в Москву. Переехал вместе с академией в столицу и бывший физический отдел Физико-математического института.