Менделеев в жизни

   Над дверью на этой же стене помещены портреты, все работы А. И. Менделеевой: молодого Ньютона, налево от него Галилей, направо Коперник, Грегем, Митчерлих, Розе, Шеврейль и Ньютон позднейшего времени. Направо от двери, на фанерах большого книжного стеклянного шкафа, справа висели портреты ученых: Велера, физика Краевича, друга Дмитрия Ивановича по Педагогическому институту, Воскресенского, его профессора там же, которого Дмитрий Иванович очень ценил и уважал. Слева висели портреты химиков Фарадея, Бертело и Дюма.

   Над столом, на высоких полках красного дерева, висели фотографии жены Анны Ивановны, детей и внучки Дмитрия Ивановича и фотографическая группа ученых, между, которыми находился и он сам.

   На стене, против стола, слева, висели копии работы Анны Ивановны Менделеевой со старинных портретов отца и матери Дмитрия Ивановича. Мать изображена в старинной прическе с букольками на висках, с короткой талией и в чепце с голубыми бантами, отец написан в профиль.

   Под этими портретами висели семейные группы и группы художников передвижников, друзей Дмитрия Ивановича. По средине стены помещался портрет Анны Ивановны масляными красками работы Браза в натуральную величину, но мало похожий. Над ним портрет тоже масляными красками ее отца донского казака Ивана Евстафьевича Попова, который готовился быть доктором, но по законам того времени попал на действительную службу на Кавказ, и масляными же красками, ее же работы, портрет в профиль {Единственное изображение Дмитрия Ивановича в профиль.} Дмитрия Ивановича. Она писала его одновременно с художником Ярошенко в 1883 году.

   На этой же стене, налево, висела большая фотографическая группа профессоров физико-математического факультета периода до нового устава 1884 года, самая блестящая пора Петербургского Университета, когда профессорами были такие ученые, как Менделеев, Бутлеров, Меншуткин, Чебышев, Фаминицын, Петрушевский, Богданов, Бекетов, Вагнер, а ректором был Андреевский. Под этой группой висел большой портрет масляными красками работы Ярошенко второго сына Дмитрия Ивановича Вани. Он в белой русской рубашке сидит в большом кресле и весело и задумчиво смотрит большими светлыми глазами.

   Под этим портретом, вдоль двух больших окон кабинета, между шкафами с книгами, стоял все тот же когда-то тиковый диван, обитый теперь зеленым трипом. На этом диване Дмитрий Иванович отдыхал иногда в последние годы перед обедом и на нем же лежал первые дни своей смертельной болезни. Против дивана была дверь в его спальню, где он скончался. Около письменного стола стояло еще кресло, обитое трипом для посетителей, а сам Дмитрий Иванович сидел на обыкновенном буковом венском кресле, на спинке которого висел вышитый (Любовью Дмитриевной Блок) коврик. На столе лежали и стояли книги всех форматов и величин, корректуры, бумаги, стеклянная чернильница, несколько ручек без пера, карандаши, стеклянная коробка для табаку с кусочками сырого картофеля, чтобы табак не сох". {Н. Я. Капустина-Губкина. Цит. соч., стр. 193--195.}

   Первое впечатление при входе в его кабинет было -- книги, книги и книги. Они стояли в систематическом порядке.

   Общий вид кабинета своеобразный, но очень простой и скромный. Но эти простые и огромные шкафы вмещали настоящие сокровища: рукописи, корреспонденции интереснейших лиц, дипломы всего мира, всех академий (кроме Петербургской), редчайшие медали Фарадея, Деви и Коплея и пр. и пр.

   Кабинет благополучно и сохранно был в моей квартире и доставлял мне много утешения, напоминая каждой вещью Дмитрия Ивановича. Но по разным обстоятельствам пришлось переменить квартиру, и я стала думать, как бы найти кабинету верное, безопасное место, тем более, что в новой моей квартире на Захарьевской и комнаты не было, подходящей для него. Я огорчалась и была в большом затруднении. По совету друзей, я обратилась к ректору Университета Ивану Ивановичу Боргману с просьбой принять кабинет Дмитрия Ивановича в Университет хотя бы в упакованном виде. Иван Иванович Боргман отказал мне, объяснив свой отказ тем, что в Университете не было места, единственное свободное помещение было занято уже вещами А. В. Прахова. Я не знала, что делать. Говорила об этом и советовалась со многими. Каким-то образом весть о моем затруднении дошла до управляющего Донским Политехническим Институтом H. H. Зинина. Он написал мне следующее письмо.

"Милостивая государыня,

многоуважаемая Анна Ивановна.

   Донской Политехнический Институт желает приобрести кабинет покойного Дмитрия Ивановича, как реликвию великого русского ученого, и сохранить его в назидание потомству по возможности в таком же виде, в каком он был при жизни Дмитрия Ивановича, куда люди, причастные к науке, входили бы с благородной робостью и почтительным трепетом. В этом кабинете предположено поместить библиотеку Дмитрия Ивановича и назвать ее его именем.

   За неимением каталога библиотеки, испрошено разрешение министра приобрести за 12.000 рублей все, что есть в библиотеке, включая, конечно, и беллетристику. Студенты пользоваться библиотекой не будут.

   Прошу принять уверение в совершенном уважении и искренней преданности.

   Сентября 1909 г.

Н. Зинин".

   Это было прекрасным выходом из положения, и с согласия детей (по завещанию кабинет был их собственностью) я написала Н. H. Зинину, что с благодарностью принимаю его предложение.

   Вскоре H. H. Зинин сам приехал в Петербург и лично повторил свое предложение. Весть об этом распространилась. В газетах появилась статья, в которой выражались сожаление и упрек, что такая драгоценная память Дмитрия Ивановича удаляется из Петербурга. Встретив на улице В. Е. Тищенко, я ему сказала о судьбе кабинета. Через несколько дней Химическое Общество, если не ошибаюсь, через В. Е. Тищенко предложило мне отдать кабинет ему для Университета. Я ответила, что уже не могу распоряжаться кабинетом, так как дала слово H. H. Зинину, и что очень сожалею о том, что Химическое Общество не предложило мне этого раньше, что я советую ему переговорить с H. H. Зининым, и, может быть он уступит кабинет Университету. Не скрою, что я сама тотчас же поехала к H. H. Зинину и просила его, в случае обращения к нему Химического Общества, уступить кабинет, так как все же Петербургскому Университету, где работал Дмитрий Иванович, больше подобает владеть его кабинетом. Это все состоялось. С великим сожалением H. H. Зинин отказался от своей мечты иметь кабинет и библиотеку Дмитрия Ивановича в Новочеркасском Политехникуме и великодушно уступил его Петербургскому Университету.

   Через несколько дней ко мне является попечитель учебного округа Мусин-Пушкин. Он заявил, что я должна отдать кабинет Дмитрия Ивановича государству, а не частному обществу, которое может когда-либо прекратить свое существование. Я ему ответила то же, что и Химическому Обществу: "Кабинетом распоряжаться больше не могу, что, конечно, предпочла бы передать кабинет государству, если бы получила это предложение раньше". Химическое Общество уступило кабинет-библиотеку Дмитрия Ивановича государству. Решено было его устроить в Университете, в нашей бывшей квартире. Отведено было для этого три комнаты. Первая без определенного назначения, там можно было читать, посетители расписывались в книге. Вторая комната -- собственно кабинет -- точно в таком виде, в каком он был при Дмитрии Ивановиче, и в третьей комнате были помещены венки, которые были возложены на гроб. Все стены от пола до потолка были тесно увешены ими. Интересны были не столько самые венки, сколько надписи. Между роскошнейшими венками и красивыми выразительными надписями, находился один, который всегда меня трогал. Он был очень маленький из незабудок с надписью: "Начальнику отцу".

   Кабинет устраивали, т.-е. ставили все, как было при жизни Дмитрия Ивановича, вместе со мной Михайло Тропников, слуга Дмитрия Ивановича, и Екатерина Никифоровна Комиссарова, жившая у нас 27 лет и присутствовавшая при кончине Дмитрия Ивановича.