Меняю курс

Помню две вынужденные посадки. Одна произошла вблизи Кабо-Хуби. Тогда мы смогли исправить повреждение, оставшись незамеченными. Вторая авария оказалась более серьезной. Нам пришлось провести несколько часов в 90 километрах от форта. В течение этого времени за нами наблюдал небольшой отряд арабов, вооруженных винтовками. Наш проводник сказал, что, вероятно, они поджидают подкрепления и не упустят случая напасть на нас. И действительно, когда, устранив поломку, мы взлетели, показалась большая группа арабов на верблюдах. Увидев самолеты, они начали стрелять по ним.

Ночью на охрану аэродрома приходилось выделять почти половину личного состава форта. Солдатам было очень тяжело, и мне пришла в голову мысль использовать для этой цели собак. С Канарских островов нам прислали пса с устрашающей мордой, и проблема была решена. С этого времени дозор нес один солдат с собакой, и можно было не опасаться, что кто-либо приблизится к аэродрому. Однако пес едва не стал причиной настоящей драмы.

Сент- Экзюпери и я быстро подружились. Мне нравилось беседовать с этим образованным, интересным человеком. Я часто приглашал его обедать с нами. Как к товарищу по службе в авиации, мы испытывали к нему уважение и симпатию. Наши взаимоотношения были сердечными, и мы во всем, в чем могли, помогали друг другу. Однажды ночью, сидя в своей комнате, я услышал под окном громкие крики о помощи. Я немедленно выбежал узнать, что случилось, и увидел [139] Сент-Экзюпери, распростертого на земле. Он пытался защититься от пса, словно фурия наскакивавшего на него и уже укусившего в плечо. Я принялся оттаскивать пса, но тот имел привычку не выпускать своей жертвы. Пришлось ударить его по голове самолетной стойкой, случайно попавшейся под руку. Наполовину оглушенный, пес разжал свои клыки. Сент-Экзюпери был спасен. Я немедленно послал за врачом. Раны оказались незначительными, но нервное потрясение, вызванное неприятным происшествием, было довольно сильным. Кто знает, не подоспей я вовремя, смогли ли бы мы восхищаться Сент-Экзюпери -большим писателем и одним из самых популярных героев Франции. Это происшествие чрезвычайно огорчило меня. К счастью, через неделю Сент-Экзюпери поправился, и мы отпраздновали его выздоровление, устроив большой банкет, на котором он произнес краткую речь и прочел великолепный рассказ о летчиках пустыни (в то время он писал свою знаменитую книгу «Южная почта» {72}), а затем показал несколько забавных фокусов.

Однажды Сент-Экзюпери, его механик и два испанских летчика, взяв старую львиную шкуру, неизвестно где раздобытую французами, сделали несколько фотоснимков, вошедших позднее в историю. Один из шутников надел шкуру и на четвереньках взобрался на девственную дюну, оставив на песке следы лап с когтями. С земли он выглядел несколько толстоватым, но, когда проявили фотографии, сделанные воздушной камерой, всех поразило его сходство с настоящим львом, который взобрался на вершину дюны и остановился там, встревоженный шумом авиационных моторов. Я не вспомнил бы об этих фотографиях, если бы в 1929 или 1930 году не увидел их в «Иллюстрасион франсэз» - одном из серьезных французских журналов - и не прочел там статью известного писателя о его поездке в Южную Америку. Рассказывая о нашей зоне в Сахаре, он вполне серьезно писал, что видел там несколько львов, и как подтверждение опубликовал две фотографии, сделанные ради забавы его товарищами.

Все то время, что я провел в Кабо-Хуби, нам везло: арабы не захватили ни одного экипажа самолетов фирмы «Латекоер». Помню лишь одну вынужденную посадку, но она закончилась вполне благополучно. Позже я прочел некоторые рассказы Сент-Экзюпери о его пребывании в Кабо-Хуби. Многое в них было вымыслом и фантазией. Так, он рассказывал [140] о спасении, я уж не знаю скольких, экипажей самолетов. Всякий человек, знакомый с пустыней, сразу же увидит неправдоподобность этих рассказов. Когда самолет с людьми совершал вынужденную посадку и попадал в руки враждебных племен, не было иного выхода, как договориться с ними о выкупе или отправить на выручку отряд войск. Но ни французское, ни испанское командование никогда не посылали для этого войска.

Мы с нетерпением ожидали окончания постройки ангара на аэродроме в Вилья-Сиснерос, чтобы перебазировать туда штаб и часть самолетов. Однажды я получил срочную телеграмму из штаба авиации. В ней предлагалось как можно быстрее вместе с эскадрильей перелететь в Вилья-Сиснерос. Мне не объяснили мотивы этого решения. Подполковник Пенья тоже ничего не знал. Сделав необходимые приготовления, на следующее утро мы отправились в Рио-де-Оро{73} с надеждой, что пассат поможет нам добраться туда, ибо имевшегося запаса бензина едва хватало, чтобы покрыть расстояние от Кабо-Хуби до Вилья-Сиснерос.

Приказ штаба был срочным и конкретным, его надлежало быстро и беспрекословно выполнять. Очевидно, наше присутствие в Рио-де-Оро было крайне необходимо. Мы приняли все меры, чтобы благополучно совершить перелет. Опыт, приобретенный в Кабо-Хуби, облегчил нам задачу. Самолеты были в полном порядке, личный состав хорошо натренирован и подготовлен к неожиданным полетам. Из всех членов эскадрильи только меня беспокоило предстоящее путешествие. Мы должны были преодолеть 650 километров над неизвестной и враждебной землей, с запасом бензина как раз только до Вилья-Сиснерос, да еще в расчете на помощь пассата! Никогда еще эскадрилья не совершала столь длинного перелета, и меня волновало, выдержит ли летный состав палящее солнце на протяжении стольких часов. Чтобы частично защититься от него, мы надели, в первый раз, шлемы из белой шерсти, рекомендованные нам летчиками «Латекоер». Не знали мы и как поведут себя моторы и самолеты в такую жару, когда металлические части нагреваются так, что до них нельзя дотронуться голой рукой, без перчаток.

Все опасения сразу же покинули меня, вернее, показались незначительными, как только я почувствовал, что лечу во главе эскадрильи на юг и ветер дует нам в хвост. Всегда было так: я волновался или испытывал страх до тех пор, пока не начинал [141] действовать. Под нами расстилались огромные пространства дюн, которые, если на них долго смотреть, буквально укачивали, так как летели мы очень низко, чтобы пассат лучше подгонял нас. Мы видели пять или шесть фюзеляжей брошенных самолетов. Это было печальное зрелище. Они казались скелетами больших животных, оставленными на караванном пути. Попались нам и несколько пароходов, севших на мель возле берега. Их торпедировали во время войны 1914 года. Пролетели над легендарным мысом Богадор, считавшимся когда-то концом света.

Итак, половина пути пройдена. У берега мы с радостью увидели несколько рыболовецких судов, экипажи которых помахали нам руками. Они приплыли с Канарских островов. В этих пустынных местах приятно получить дружеское приветствие. Наконец с огромным облегчением я различил вдалеке узкий полуостров, на котором находился Вилья-Сиснерос. Я сообщил об этом остальным летчикам покачиванием крыльев. Если бы в этот момент кто-нибудь увидел нас, он подумал бы, что с эскадрильей происходит что-то неладное - летчики, чтобы выразить свою радость, стали проделывать в воздухе самые невообразимые фигуры. При вылете из Кабо-Хуби мне казалось, что я один волновался, но по прибытии на место у всех на лицах сияла «радость выживших». Началась жизнь, совершенно не похожая на ту, что мы вели в Кабо-Хуби, и значительно более интересная.

Первое, что бросилось нам в глаза еще с воздуха, - на той части полуострова, где находились форт и аэродром, не было песка. Однако нас ждал другой сюрприз. Мы много слышали о ветре в Рио-де-Оро, и все же встреча с ним застала нас врасплох. Он дул, словно ураган, который, казалось, никогда не прекратится. Его сила в десять раз превышала силу ветра в Кабо-Хуби. При первой посадке из-за отсутствия у летчиков опыта приземления в таких условиях ветер перевернул один самолет. После столь трудного перелета потеря самолета выглядела ужасно глупой.

Нас ждал губернатор. Его вид поразил меня. Он носил такую же, как у Мориса Шевалье{74}, шляпу канотье, но очень старую. Хотя я уже не помню всех деталей его одежды, но она меньше всего подходила для губернатора Сахары. Однако еще больше нас удивил вид 30 или 40 солдат форта. Только половина из них имела форму. Остальные - в фетровых [142] шляпах или картузах, альпаргатах, блузах или пиджаках производили странное и убогое впечатление. Это были крестьяне или рыбаки с Канарских островов, по какой-то причине отправленные сюда без формы.