Герман Геринг — маршал рейха

Через несколько дней они встретились вечером, после выступления Геринга на политическом митинге. Что было характерно для Эммы — она не пришла послушать его, чтобы его образ как человека не был разрушен в ее глазах Герингом-политиком. Она пишет:

«После его митинга я присоединилась к нему в „Гольдене Адлер“, ресторане, где мы обычно обедали. Он пришел вместе с Паулем Кёрнером, а со мной пришла Ирма. Это был очень волнующий вечер. Я чувствовала, что моя жизнь вот-вот переменится. Мне только было неудобно перед подругой, я чувствовала, что веду себя подобно молоденькой девчушке — которой я, несомненно, уже не была. Собираясь на встречу, я трижды меняла платье — одно было слишком модным, другое очень простым, и наконец я остановилась на юбке с блузкой. Потом я узнала, что это именно тот вариант, который Герман терпеть не может. Но тогда он едва обратил на это внимание, потому что сам был взволнован, как мне признался позднее. Он проводил меня до дома и оставил. Эта прогулка была недолгой — но она определила всю мою дальнейшую жизнь».

Эмма Зоннеман жила в трех меблированных комнатах в театральном пансионе в Веймаре. Хозяйка пансиона была сторонницей строгой дисциплины и запрещала любые мужские посещения, хотя до появления Германа «это не очень меня беспокоило. Гораздо больше неудобства причиняло ее запрещение мыться каждый день — она утверждала, что это изнашивает ванну». Но теперь, когда он вошел в ее жизнь, необходимость оставаться вдвоем становилась все более настоятельной, а в таком маленьком городе, как Веймар, делать это незаметно для чужих глаз было невозможно. Поэтому скоро уже все знали, что золотоволосая актриса из Национального театра завела любовника и что этот любовник — большая шишка в нацистской партии. Ночью, после сокрушительного разговора Гитлера с Гинденбургом, Геринг поехал в Веймар и прибыл в театр, где шел «Эгмонт», в тот момент, когда шла сцена разговора Клерхен, которую играла Эмма, с ее матерью, спрашивавшей о ее любовнике, и, едва он прошел в ложу, которую для себя зарезервировал, она воскликнула:

— Ах! Я постоянно спрашиваю себя, а любит ли он меня, но разве могут быть какие-то сомнения в том, что любит?

Половина лиц в зале повернулась в сторону ложи Геринга, послышалось хихиканье. Геринг сиял. Он выглядел в высшей степени счастливым.

Со времени своего избрания в рейхстаг Геринг был бессменным лидером депутатской группы национал-социалистов и теперь, оказавшись главой самой большой партии в нем, он был выбран председателем этого законодательного органа. Одним из его первых действий после водворения в свой кабинет стало послание Эмме, черкнутое на одном из его персональных председательских бланков: «Ich liebe Dich. Н.» ^[4], которое он отправил с нарочным вместе с букетом цветов в Веймар.

Как и в большинстве парламентов мира, роль председателя (или спикера) рейхстага всегда была определяюще важной для его нормальной работы. Геринг взялся за свою работу серьезно, и его вступительная речь к депутатам звучала вполне убедительно:

— Я обещаю, что буду исполнять обязанности, определяемые моей должностью, беспристрастно, справедливо и в соответствии с существующими в законодательной палате правилами. Я буду проявлять должное уважение к принципам и авторитету этой палаты. Но я хочу сразу прояснить, что буду в равной степени бдительно следить за тем, чтобы в этой палате не ущемлялись честь и достоинство германского народа. Славное имя германского народа будет всегда находить во мне активного защитника. Я заявляю всему германскому народу: это заседание ясно доказывает, что рейхстаг имеет рабочее большинство и способен вести государственные дела без обращений к экстренным мерам. Тот факт, что мы имеем национальное правительство, вселяет в меня надежду, что я смогу исполнять свои обязанности председателя рейхстага и что достоинство народа, безопасность нации и свобода родины будут главными путеводными звездами всех моих действий.

Заявление в его речи, что рейхстаг может вести государственные дела без «обращения к экстренным мерам», относилось конкретно к канцлеру Францу фон Папену, которому президент Гинденбург вновь поручил сформировать правительство. Фон Папен же, прекрасно сознавая, что он не имеет за собой необходимого большинства голосов и что и правое, и левое крыло настроены против него (а также и большая часть центра), искал способы и средства, как избавиться от своих оппонентов или ослабить их как политические силы. С этой целью он натравил прусскую полицию на штаб-квартиру коммунистов в Берлине, а после этого, на основании обнаруженных там материалов, свидетельствующих об антигосударственной деятельности, издал указ о роспуске «Союза Красных фронтовиков», «частной» армии коммунистов. Но указ мог получить законную силу лишь после подписания его председателем рейхстага. Когда он поступил к Герингу, тот послал за Эрнстом Торглером, председателем депутатской фракции коммунистов. Указав на лист бумаги, лежавший перед ним на столе, он, как свидетельствуют, сказал:

— У меня есть средство для того, чтобы покончить с вашими бандами, дружище. Это декрет о роспуске «Рот-фронта».

— Фон Папен опасен и коварен, как змея, — со злой горечью ответил Торглер. — Следующими станут ваши коричневорубашечники.

— Знаю, — сказал Геринг. — Потому я и не собираюсь его подписывать.

Как и Гитлер, Геринг испытывал недоверие и презрение к сладкоречивому и одновременно коварному фон Папену, который, изрекая в рейхстаге цветистые фразы о необходимости сохранения демократии, вел закулисную деятельность, с тем чтобы ввести собственную форму диктатуры. С другой стороны, он не разделял ненависти Гитлера к назначившему фон Папена президенту. Геринг знал Гинденбурга со времен войны и восхищался его качествами военного, его упорством и уважал за огромную любовь к стране и ее традициям. Несмотря ни на что, он продолжал поддерживать контакты со старым фельдмаршалом, приезжая к нему в его загородный дом в Нойдек, надеясь смягчить его антипатию к Гитлеру и национал-социалистам.

Теперь, как председатель рейхстага, он имел дополнительные причины для встреч с Гинденбургом и не собирался пренебрегать этой возможностью. Гитлер уже назначил его главным политическим парламентером с правом вести переговоры со всеми политическими партиями — от коммунистов до националистов, с тем чтобы действовать в рейхстаге совместно. Наряду с этим на нем лежала задача привлекать различных влиятельных людей нации, в том числе промышленников и деятелей церкви, в партию или в ряды ей сочувствующих. После того как он стал председателем рейхстага, эта задача облегчилась, так как теперь у него имелось вполне законное основание принимать участие во всех политических событиях.

— Если, к примеру, — говорил он впоследствии, — правительство распустило бы рейхстаг или само ушло в отставку из-за вотума недоверия, моим долгом было… сообщить рейхспрезиденту (Гинденбургу), после переговоров с остальными партиями, каковы, на мой взгляд, были перспективы для создания нового коалиционного правительства. Поэтому рейхспрезидент был обязан всегда принимать меня в этом качестве в связи с подобными вопросами. Таким образом, у меня были все возможности, чтобы установить более тесные отношения с рейхспрезидентом. Но я хотел бы подчеркнуть, что эти отношения уже существовали и фельдмаршал, стоило мне обратиться к нему, вне всяких сомнений, принимал бы меня и так, потому что он знал меня еще по первой мировой войне.

12 сентября 1932 года фон Папен решил нанести удар своим противникам. К этому времени он уже твердо знал, что в законодательной палате все против него и что его правительство было, по сути, головой без туловища. Он сумел убедить Гинденбурга, что единственный способ избежать хаоса — дать ему постановление о роспуске рейхстага, чтобы воспользоваться им, когда условия там станут невыносимыми. Он намеревался прибегнуть к нему именно 12 сентября, поскольку знал, что в этот день коммунисты собираются предложить вынести вотум недоверия его правительству. Фон Папен предполагал дать коммунистам выступить, подождать, пока депутаты от других партий выскажутся против принятия вотума (что, как ему сообщили, они собирались сделать), а потом выступить самому. Сначала он хотел произнести пламенную речь, возложив на коммунистов и их союзников вину за хаос в рейхстаге, а после этого огласить свое постановление и прервать работу рейхстага.