Том Круз

Вот слова Рона: «Я никогда не знал женщины. Я могу почувствовать тяжесть ее тела, но никогда не почувствую тепло ее кожи у себя на груди. Никогда. И в этом все дело. Мне недоступна красота женщины, я не представляю себе обнаженную женщину и наши объятия».

Проект Стоуна заинтриговал Тома. Но возникало две проблемы: во-первых, Стоун не подобрал еще актера на роль Ковика; а во-вторых, у него практически не было денег на съемку фильма. В этот момент Том мог бы приостановить беседу, вежливо попрощаться и удалиться из ресторана. Но Том общался не с обычным режиссером. Оливер Стоун был легендарным, тяжелым в общении и смелым в жизни человеком, страсть которого могла завоевать душу любого инвестора. Том уже был заинтригован.

Стоун продолжал говорить, что он написал сценарий в конце семидесятых. В то время главную роль в фильме должен был играть Аль Пачино, но в последний момент фильму было отказано в материальной помощи вследствие размолвки между Пачино и Стоуном. Рон Ковик был сильно разочарован, что его история не выйдет на большой экран. Стоун сделал паузу в своем рассказе и спросил у Круза, понравилась ли ему идея.

Том немедленно кивнул. Он был более чем готов к персональной декларации независимости после коммерческой чепухи Голливуда. Следующим серьезным проектом могло стать продолжение «Заряженного оружия», хотя Круз заявил, что ни за какие деньги не согласится сниматься в продолжении.

Во время обеда с режиссером Том не оценил в полной мере того, был ли он готов сотрудничать с риском для себя с такими взрывными людьми, как Стоун и Ковик. Согласие стало самым важным решением в карьере Круза. Имя Стоуна обеспечило бы полную поддержку фильму. Том также согласился подождать с выплатой гонорара до получения дохода с проката. Стоун принял такое же решение. Совместный договор еще более сблизил режиссера и звезду. Стоун говорил о том, что совпадение характеров Тома и Ковика достойно восхищения и должно стать удачным вариантом воплощения.

Основой проекта было участие Ковика, поэтому естественно, что они с Томом должны были встретиться. Том должен был осознать, что этот искалеченный человек — отражение трагедии тысяч ветеранов.

Встреча была крайне впечатляющей. «Это очень взволновало меня. Если бы я прошел через все это, то понял бы, как сильно им хотелось сделать что-то для страны», — сказал Том.

Ковик очень переживал, каким образом Стоун сможет воплотить на экране трагедию целого поколения. Рон Ковик стал доверенным лицом и советником Тома в фильме, получившем название «Рожденный четвертого июля». Ковик, как современный Виргилий, провел Тома по кругам ада. Актер вмете с Ковиком ходил в госпитали, где мог своими глазами видеть, какое жалкое существование влачат те, кто пострадал в этой войне.

Том полностью растворился в мире страдающих параличом нижних конечностей. Он даже отыскал нечто похожее в своем воспитании и в том, как воспитывали Ковика. Они оба родились в католических семьях, оба страдали от недостатка соответствующего образования. Том был абсолютно уверен, что судьба привела его в фильм Стоуна. Он преисполнился решимости преуспеть.

От глаз сторонних наблюдателей скрылся тот факт, что Том тревожился, сможет ли успешно воплотить замысел режиссера: «Это был своего рода вызов, эмоциональный подвиг. Меньше всего мне хотелось, чтобы Рон сказал: «Эй, парень, думаю, мы зря взяли тебя, ты не подходишь на роль».

Вся мужская часть съемочной бригады провела две недели в армейском лагере. Стоун специально для консультирования выбрал бывшего пехотного капитана Дэйла Дайя, чтобы он занялся Томом и провел для него специальный курс тренировки. Затем бригада выехала на Филиппины, где должны были проходить съемки.

Чтобы сделать героя Тома как можно более правдоподобным, Стоун решил ввести ему инъекцию препарата, который вызвал бы у актера подобие паралича на два дня. Том безоговорочно согласился. Безусловное одобрение вызывало все, что могло добавить роли правдоподобности. Агент по страхованию фильма настаивал, что в случае неудачного исхода эксперимента им придется начинать съемки заново. Таким образом от эксперимента отказались.

Том провел в инвалидном кресле несколько дней. Это был нелегкий эксперимент, который измучил его и морально, и физически.

Когда журналист Джесс Корнблат готовился к интервью с Томом, он был поражен, увидев худого, бледного мужчину в инвалидном кресле. У него были круги под глазами и недельная небритость. Но еще большее удивление вызвало то, что в этом изможденном человеке Корнблат узнал Тома Круза.

В «Рожденном четвертого июля» также играли Уильям Дэфо (парализованный друг Ковика Чарли), Реймонд Барри (его отец), Каролин Кава (его мать) и Кайра Седжвик (его первая любовь, Донна). Но первозданно волнующие чувства, бушующие эмоции были выражены именно в характере роли Тома.

Еще не вполне отчетливо выглядели следующие сцены: сцены боев, ранение, стыд и отчуждение, которые почувствовал Ковик по возвращении домой.

Стоун пришел в крайнее раздражение, когда стал свидетелем вспышек гнева Тома. Причиной их стало легендарное пристрастие актера к деталям, начиная со сценария и заканчивая гримом.

Оборотной стороной гнева было то, что Том прекрасно знал, как следует вести киноповествование, а желание контролировать диктовалось желанием сделать все правильно. Как и Ковик, Круз всерьез принимал свою задачу, поэтому, когда два таких характера приходят в бешенство, это подобно стихии, во время которой уже ни о чем не помнишь. Том погряз в упрямстве. Как говорил актер, «после съемок я могу встать с кресла, а Рон Ковик не может».

Том считал сцены в госпитале самыми напряженными моментами в фильме. В реальности, Ковик провел четыре месяца в госпитале, пытаясь спасти ногу. Том пытался стать Ковиком, и это приносило ему страдание.

Проблемой Тома стало то, что, стремясь быть Ковиком, он начал испытывать то же отчаяние, крушение иллюзий, ярость к правительству, какие испытывали все ветераны Вьетнама.

Следующим этапом стала работа над самыми тяжелыми физически и зрительно сценами: ад Ковика-импотента. Сцены в мексиканском борделе, снятые специально для искалеченных ветеранов, еще раз вызвали разговоры о типичной смелости и откровенности Оливера Стоуна. Здесь, в грязи и похоти, Ковик пытался получить сексуальное удовлетворение. У Тома, как и у Ковика, была парализована нижняя часть тела. Камера показывала многочисленные катетеры, идущие из промежности, что не могло не вызывать жалости у женщин.

По воспоминаниям Тома, эти сцены были самыми душераздирающими: «Лучше всего я работаю, когда расслаблен. Я не стараюсь быть героем. Я и есть герой. Но знаете, что меня поразило? Вы, на первый взгляд, сидите и едете. Я человек, который не чувствует мышц в промежности. Но можно оставаться мужчиной и человеком и с другой точки зрения. Но иногда при чтении сценария меня пробирала дрожь. Я представил себе, что мог потерять…

Я хотел, чтобы зрители представили себе потерю мужественности, потерю возможности физиологической активности. Вы просто не можете быть внутри женщины, чувствовать ее тепло, создать семью. Нужно родиться заново, а иначе, что вас может ждать?» — Том говорил так взволнованно, как будто он пережил все эти раздирающие эмоции, какие испытал Рон Ковик. Позже его страстное желание быть отцом вызывало бесконечную горечь, и, возможно, эти слова звучали у него в ушах.

В ключевой постельной сцене фильма Том впервые в жизни не смог ничего сделать перед камерой. В этом не было ничего общего с бесстыдством или страхом. Том встал, подошел к Оливеру Стоуну и сказал: «Меня здесь просто нет. Я ничего не могу сделать». «Я чувствовал тревогу, Бог знает, почему», — вспоминал позже Том.

Но Стоун был неумолим. Его ответ прозвучал, как военная команда: «Не думай, а делай! Камера! Снимайте г-на Круза!» Но Том по-прежнему был не в состоянии. За несколько секунд перед камерой он прожил целую жизнь и разразился потоком слез. Он безудержно рыдал, вспоминая свою семью, отца, одиночество: «Я и смеялся, и плакал. Это было абсолютное облегчение. Я просто отпустил свои чувства на волю».