Москва закулисная - 2

- Потрясающая фактура. Какое лицо. Вот - Гамлет.

- Я вам не советую, - говорит директор.

- Да что вы? Только он должен играть в моем спектакле!

Начались репетиции. Режиссер умирает от восторга: так хорошо репетирует артист. И вот премьера. Открывается занавес, на сцене - Гамлет, который вместо шекспировского текста, начинает нести что-то невнятное: "Бу-бу-бу, бу-бу-бу". Кривляется.

- Дайте занавес, занавес!

Режиссер в панике несется за кулисы.

- В чем дело? Ведь вы так прекрасно репетировали.

- Значит, так, господин режиссер. Когда вы репетировали, я вам не мешал.

Артист подходит к доске объявлений. Читает:

- Вторник - свободен, среда - свободен, четверг - свободен. Пятница - о, совсем свободен.

Было бы ужасной несправедливостью, если бы театральные анекдоты сводились только к господам артистам, режиссерам и их непростым взаимоотношениям. Такой несправедливости театр перенести не может, поскольку уважительно относится ко всем работникам сцены. Поэтому есть анекдот, например, про монтировщиков, который звучит в виде вопроса:

- Чем отличается молодой монт от старого?

Ответ:

- Молодой, когда падает с колосников, кричит: "Ё... твою мать!" А старый, когда летит, кричит: "Го-ло-вы!"

Возникает вопрос - почему именно головы, а не руки и ноги? Такой вопрос может возникнуть только у нетеатрального человека, ибо театральный знает, что на сцене нужно беречь прежде всего головы, когда меняют декорации и они гильотинами падают сверху.

Не забыты, между прочим, даже театральные уборщицы, которым в анекдотах отводится роль великих критиков.

Уборщица тетя Маша утром моет коридор и собирает после вчерашней премьеры, закончившейся грандиозным банкетом, бутылки. И ворчит:

- Ох, уж эти артисты, мать твою так. Нагримуются с утра и ходят, как говны...

Нужно ли с ней спорить по этому поводу?

Даже зритель, и тот нашел свое место в анекдотическом эпосе. Первый звонок, билетеры открывают зрительный зал и видят, что прямо в центре партера развалился человек.

- Кто вы? Что вы здесь делаете? - трясут они его. Тот в ответ только мычит. Бегут за администратором. Тот:

- Товарищ, покиньте зал.

В ответ по-прежнему мычание. Приводят наконец милиционера. Тот сурово трясет лежащего, как грушу:

- Гражданин, покиньте зал.

Опять невразумительное мычание.

- Да кто вы в конце концов? Откуда?

И тот со стоном:

- С балкона...

Не совсем был прав классик, когда написал, что "...летний вечер оттого приятность в себе имеет, что шампанское хорошо пьется..." Шампанское в любое время года пьется не хуже, чем в летний вечерок. В чем мы и убеждаемся со Спартаком Мишулиным после спектакля "Горячее сердце", в котором он играл Хлынова - умирающего от скуки богатого дядьку. Персонаж этот - на все времена - как его ни назови: загулявший купец, партийная номенклатура, новый русский... Хотя в историю он войдет как

Толстый Карлсон

со своими тайнами

При дворе горкома партии - Загадка золотого гроба - Привет из морга - Его папа писатель Фадеев? - Страшные видения Карлсона

- Спартак Васильевич, опираясь на какой опыт своего общения и наблюдений, вы "лепили" такие персонажи, как Хлынов?

- Как тебе сказать... Из тюбика номенклатуры что-то выдавливал. Мы ведь шутами при них были, в баню нас брали. Хорошо кормили, общались. В бане они такие душевные, великолепные были: "Спартак, о чем разговор, все сделаем, что попросишь". Противными они становились в кабинетах. Но я играю не того, кто в кабинете, а того, что на презентации, в бане, в Завидово...

Вот я расскажу тебе случай. Однажды вечером, выйдя из театра, я ловил машину. Притормозил правительственный "ЗИЛ". Шофер узнал меня и согласился подвезти. И когда я сел в это "ландо", почувствовал себя другим человеком. Чертовщина какая-то! Я вот раньше не понимал, почему, становясь крупными начальниками, люди портятся. А прокатившись в "членовозе", кажется, понял. Когда меня приглашали на выступления, я чувствовал, что "они" меня "зовут". Приятно было.

- А не стыдно признаваться теперь в подобных чувствах? Некоторые артисты, похоже, стесняются даже вспоминать об этом.

- Я такой стыдливый, что мою стыдливость часто принимают за неуважение. Вот надо главному режиссеру позвонить. А я стыжусь. Боюсь чего-то... Спроси чего боюсь? Ничего, и терять-то нечего. Но все равно боюсь - например, обидеть Плучека. Ведь меня звали другие театры, но я сидел здесь, в "Сатире", влюбленный в своего режиссера.

- Я всегда была уверена, что есть некая мистическая связь между артистами и их героями. Не в том смысле, что артисты выбирают роли (кто ж подневольным позволит, отродясь на театре таких порядков не водилось). А в том смысле, что сами герои выбирают

своих исполнителей, как, например, ваш Карлсон. Мне кажется, что у этого сказочного персонажа столько же тайн, как и у вас. Я не ошибаюсь?

- Тайна только одна - я не доучился. Меня захватила война. Я сидел... Я же тебе рассказывал.

- ???

- Я из дома сбежал. Отчим был пьющий, дрался. Сама понимаешь - вот я и сбежал в артспецшколу. Из-за приставки "арт" думал, что это школа искусств, а оказалось - артиллерийская. Так я попал в Аджеро-Судженск (это под Кемеровом), и там я руководил самодеятельностью, что-то даже поставил. Но в клубе не было лампочек, и тогда я пошел ночью в соседний клуб и все лампочки там свинтил. Концерт прошел хорошо.

А еще я писал большой роман. Назывался он "Золотой гроб". Там один богатый человек, умирая, все свое состояние превратил в золото, из которого сделал гроб.

- Это уже тайна номер два. С этого момента про гроб - поподробнее, Спартак Васильевич.

- Ты слушай. Пять или шесть человек захоронили этот гроб. Но их уничтожили, так же как уничтожили тех, кто приводил приговор в исполнение. След "гроба" потерялся, и только три бандита, чудом оставшиеся в живых, стали искать его по всему миру. И почему-то дошли до России, где начиналась Гражданская война. А так как я желал быть достоверным, то стянул из библиотеки трехтомник "История Гражданской войны" и по ночам изучал ее.

Когда все выяснилось, меня забрали.

- Подождите, подождите, что-то я совсем запуталась. Выходит, что вы пострадали за Гражданскую войну?

- "Гражданскую войну" я украл. Плюс лампочки. Да еще мне пытались пришить политическую статью, так как свой роман "Золотой гроб" я писал на обратной стороне плаката с изображением товарища Сталина. Но я был малолеток тринадцать или четырнадцать лет - поэтому посадили за хулиганство. Мне махорки дали. Тогда я курил.

- И выпивал, наверное?

- Нет, пить начал в сорок три года, когда в Москву приехал. В тюрьме я встретил шофера своего дяди (дядя был ректором Академии общественных наук при ЦК партии). "По блату" шофер устроил меня на трактор прицепщиком. Очень простая работа была: за веревку дернул - плуг поднялся. Однако работали по двадцать часов. И начальник был строгий, с хлыстом надо мной стоял. Но потом пожалел и сменщика прислал (до сих пор помню этого Сашку с бельмом на глазу). Он попросил воды. Я пошел за водой и уснул в борозде. От усталости уснул. А он, когда начал работу, раздавил меня трактором.

- То есть как?

- Если бы я спал на спине, то мне бы отрезало голову и ноги. Я же повернулся на живот и лежал в борозде головой вперед. Когда трактор поехал (дифер - задний мост - у него низко опустился) меня, значит, туда затянуло и начало ломать. Прицепщик увидел, что меня, как крем-брюле, выдавило из-под трактора, заорал нечеловеческим голосом и убежал. Меня отвезли в больницу.

Хирурги там были очень хорошие, ленинградские, по пятьдесят восьмой статье сидели. Они пытались обнаружить во мне хоть какие-нибудь признаки жизни ничего не вышло. Даже на зеркало дыхание пробовали - ноль. Ну меня и снесли в морг.

- А сколько же вам годков было, Спартак Васильевич?