Ангел и фляга (СИ)

Со мной Лурье был уклончив: его организация существует на частные пожертвования, которые лично дают ему знакомые. Родителям одного из членов клуба отвечал так: деньги даёт церковь. Но добавлял: если бы суицидников и не было, деньги всё равно поступали бы. Что позволяет предположить наличие постоянного источника – скажем, гранта на выполнение внешне привлекательной благотворительной программы. От кого? В тусовке поговаривали то ли о Германии, то ли об отечественной нефтянке.

Последний по времени прожект Лурье был связан с посёлком Рощино. Во флигеле психиатрической больницы он решил открыть приют для социальной реабилитации лиц, находящихся в послекризисных состояниях. С главным психиатром Ленобласти договорились, чтобы суицидникам отдали несколько комнат во флигеле. «Сперва отремонтируйте, а потом посмотрим», - ответили ему, заглянув в устав фонда, где никаких суицидников и в помине не значилось. Так что рощинский приют был нелегальным.

В Рощино переехали жить Катя Черкова и ещё четыре члена клуба. Это была странная идея: и здоровому человеку не по себе коротать зиму в глуши, а тут – предоставленные сами себе неуравновешенные подростки. Отец Григорий иногда навещал «Зооферму», но, похоже, охладел к ней. «У всех вас – неизлечимая болезнь. Поэтому вы все смертники», - сказал он Диме Ромкину.

Дима – из Норильска, учился в Санкт-Петербургском университете. «Дома он и думать не мог что-то с собой сделать: стремился к общению, занимался ремонтом, играл на компьютере, был жизнерадостным», - рассказала мне его старшая сестра.

В Рощино всем им было ужасно тяжело. Дима писал в Интернете:

«Центр – кукольный домик имени о. Григория. Как дни проходят? Кэт лежит на кровати целыми днями … особенно когда нечего бывает курить. Я? Сижу … курю … лежу … похожу до реки, открою книжку, гляну, и тут же откину в дальний угол».

Он хотел уйти. Но, по чрезвычайно странному совпадению (и совпадению ли?), у него, как раньше у Кати, пропали документы: паспорт и аттестат. Он наелся таблеток и уснул на морозе. Его нашли, откачали, отправили в психиатрическую больницу, а потом … снова привезли в клуб. Сестра приехала навестить Диму и ужаснулась: сущий концлагерь! «Хотя отец Григорий утверждает, что никаких лекарств пациентам не давали, пока я находилась в центре, их точно кормили какими-то лекарствами, - написала она мне. – Состояние после приёма было возбуждённым, люди не могли спать, наступала стойкая бессонница. Я лично видела, как выдавались рецепты на лекарства».

Новый, 2004 год вся тусовка встречала в Питере, на Тимуровской улице. Через два дня Дима с Катей исчезли. Тем же вечером из социального центра спешно вывезли имущество и все вещи ребят. Их трупы нашли через пять месяцев.

А иеромонах Григорий ответил родителям Димы и Кати, что ответственности за их детей не несёт. И сбежал от тяжёлых расспросов через заднюю дверь своей церквушки. Созданный им сайт успешно работает и по сей день. И молодёжь по-прежнему приезжает в Клуб любителей смерти на лечение.

- 3 -

ДВУМЯ НЕДЕЛЯМИ РАНЬШЕ

***

В тот день Алиса попросила меня прикупить пару бутылок коньяка. По голосу в трубке понял: что-то совсем не так. К сожалению или счастью, природа наделила меня странным свойством: чувствовать то, что чувствуют определённые люди рядом со мной. Свойство это называется эмпатией.

До того, как моя нога переступила через порог одного из супермаркетов в Крылатском, я был знаком с Алисой, Светланой и этим местом где-то месяц. Сама высотка, где на четвёртом этаже жили мои новые друзья, располагалась на холмах – живописное местечко рядом с парком, почти на берегу реки. Когда я бродил по этим бесконечно длинным, просторным улицам, то поглядывал на крыши высотных домов.

А вдруг …

Конечно, если человек падает в семнадцатого этажа, даже если я каким-то чудесным образом рассчитаю, куда именно – ускорение свободного падения и масса окажутся сильнее моих рук и желания сохранить жизнь тому, кто падает. Со временем глядеть вверх вошло в привычку, от которой я до сих пор так и не избавился.

Вся компания сидела за одним столом. Рубен Искандарян, Алиса, Светлана, Кейв. Воздух комнаты пропитался отчаянием: Канис и Кэт пропали три недели назад. Новостей не было, мы знали только то, что они ушли – без денег, без документов и билетов. По просьбе Рубена, я звонил в Питер, по телефону, который был предположительно установлен в злополучной квартире на Тимуровской улице. Трубку снял крайне неприятный тип, и по выражению голоса мне стало ясно, что человек в курсе дела. Однако, человек прикидывался земноводным и отвечал кратко: «не знаю», «не видел» и «кто вы». До сих пор уверен, что он знал, видел и догадывался.

Народ понимал, что я работаю в милиции, и даже что-нибудь смогу сделать. Но в этом случае лейтенантские погоны старины Боба не работали. Прежде всего – потому, что я не оперативник и не следователь. В то славное время я вообще не ориентировался в законодательстве, и слабо понимал, под какую статью можно подвести то, что произошло. Но самое главное заключалось в том, что дело происходило даже не в Санкт-Петербурге, а в посёлке на окраине города. Первый же звонок в Рощинскую прокуратуру вызвал бы один простой вопрос: я – близкий родственник пропавших? Если нет – идите на хер, молодой человек из Москвы. А представься я опером с Петровки, мне дали бы понять, что свою территорию окучивать надо. И, наверное, по-своему эти люди были бы правы. Но только лишь по-своему. К тому же, как можно судить о людях, если ты так и не попробовал спросить?

Рубен звонил в ФСБ, в прокуратуру – делал всё, чтобы ребят нашли, а ситуация, в которую они угодили, не оставалась без внимания властей. Но на многочисленные звонки и запросы отвечали односложно: нет, не было, пока не знаем, мы в процессе работы. Хуже всего было Алисе: она точно знала, что ребята пропали – и шансов найти их живыми не было. Она словно чувствовала что-то, потому что была очень крепко привязана к Канису. По мере познания мира по имени Алиса Исаева ко мне приходило понимание причин её тогдашнего депрессивного состояния.

Нам оставалось делать самую ненавистную для всех вещь: ждать у моря погоды. И тяжелее всего это ожидание давалось женщине, что подарила мне на новый год тепло, свет и покой. И новых, очень надёжных, друзей.

Ну, вывернутый желудок мы в счёт не берём, сам виноват. Ибо нефиг было курить траву на полный желудок.

Рубен как-то не очень уверенно пил огненно-коричневую отраву, видимо, ему вообще нечасто приходилось пить. Мы глотали коньяк в надежде на успех безнадёжного дела, и к тому времени, как вторая бутылка коньяку уполовинилась, я стал терять штурвал от своей башки. Они все что-то говорили, что-то обсуждали, о чём-то меня спрашивали – разумеется, не как старину Боба с форума, а как человека в погонах. На следующий день я должен был ехать в школу милиции, на Клязьминской улице. Именно поэтому я пришёл к Светке в гости в зимней форме. Мне было неудобно в этом чересчур великом для меня облачении, мне, в конце концов, просто паршиво от того, что вот он я, такой в кителе и со стволом, ни хрена не могу сделать и, что самое обидное, ни хрена не секу ни в гражданском, ни в уголовном, ни в каком-либо другом праве. В таком состоянии старина Боб остался на кухне один, как всегда это бывает по сильной пьяни, поглощая какие-то продукты питания в очень больших количествах.

Чуть позже на кухню зашла Алиса. Вид у неё был не самый праздничный, мягко говоря – с ней случилась истерика. Что поделаешь – алкоголь делал своё коричневое дело. Было такое чувство, что ко мне приблизилась огромная, отчаянная и потерявшая надежду грозовая туча. Редко когда я так боялся.

С первой секунды нашей встречи я поставил себе негласное правило: если и обращаться к ней, то только по делу. Задушевные разговоры на кухне, пространные рассуждения на философские темы решил оставить на то время, когда Алиса окончательно поправится, «встанет на ноги», освоится в моём городе.