Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Потом она получила в числе других работников искусства приглашение на ежегодный партийный праздник в Нюрнберге, где, помимо участия в политических театрализованных представлениях, посещала, конечно, и бесчисленные светские приемы и вечера. Там она впервые встретила Гитлера, да еще и в сопровождении Геббельса.

— Я должен перед вами извиниться, госпожа Баарова! — обратился к ней Гитлер.

— Но почему, господин рейхсканцлер? — спросила молодая актриса с искренним удивлением.

— Меня подвел мой адъютант, — продолжал Гитлер, — он должен был вручить вам цветы.

— За что же, господин рейхсканцлер?

— Ну как же, ведь вы на следующей неделе выходите замуж, не так ли? Кажется, в понедельник?

— О нет, господин рейхсканцлер!

— А говорят, что вы выходите замуж за киноактера Фрелиха! — объяснил Гитлер, чувствуя с неудовольствием, что попал в неловкое положение.

— Нет, господин рейхсканцлер! — ответила актриса, покачав головой.

— А вы не замужем за Фрелихом?

— Нет, господин рейхсканцлер!

Тут в разговор вмешался Геббельс и спросил актрису, обручена ли она с Фрелихом и собирается ли в скором будущем выйти за него.

— Нет, господин рейхсминистр! — повторила она снова.

Следующая встреча с Геббельсом произошла день или два спустя на большом приеме, где устраивалось и музыкальное представление. Лида сидела в ложе рядом с министром; там были и другие гости. Оркестр играл лирическую мелодию из «Элеонор», и певица все повторяла припев модной песенки: «Я была влюблена, я была так влюблена!» Геббельс наклонился к своей соседке и, не стесняясь многочисленных соседей по ложе, прошептал ей на ухо: «Я тоже!»

Молодая артистка сделала вид, что не приняла это всерьез, и продолжала называть его «господин рейхсминистр», а он ее — «госпожа Баарова» и «Вы». На следующий день Геббельс должен был произносить свою главную речь на празднике, и оба снова встретились среди многочисленных гостей. Неожиданно Геббельс, извинившись перед присутствующими, сказал, что должен обсудить с госпожой Бааровой кое-какие вопросы, связанные с ее ролью в новом фильме, и увел ее в соседнюю комнату. Лида была удивлена не меньше других, потому что вот-вот должны были объявить о выступлении Геббельса с речью, но он, как ни в чем не бывало, заговорил о ее профессиональных делах, спросил о режиссере нового фильма и об исполнителях ролей, а также о том, что нужно сделать, чтобы картина получилась удачной; а она, слушая его, не могла отделаться от мысли, что ему нужно готовиться к выступлению. «Но, господин рейхсминистр, — сказала девушка, — ведь вам через двадцать минут уже нужно быть на трибуне!» «Это ничего, — ответил он, — для меня это дело привычное», — и снова с полным спокойствием заговорил об операторе фильма и о всяких мелочах. Но Лида не сводила глаз с больших часов, висевших на стене. «Ведь вам нужно идти на сцену, осталось всего семь минут!» — воскликнула она, нервничая. «Не беда!» — повторил ее собеседник и продолжал с увлечением развивать тему о фильме. Когда до выхода оставалось всего три минуты, он ее поцеловал, и тут оба заметили, что у него на лице остались следы губной помады, так что пришлось потерять еще две минуты, чтобы их убрать. Лида помогла министру привести себя в порядок, вытерев ему лицо дрожащей рукой. После этого Геббельс с улыбкой попрощался и отправился произносить свою речь. Лида сидела в зале и не сводила с него глаз, не вникая в то, о чем он говорил (она совершенно не интересовалась политикой). Тут он нашел ее взглядом среди публики, достал из кармана носовой платок и энергичным жестом вытер себе губы, повторив движение, которым до этого стирал следы губной помады; а потом, сделав этот намек, понятный только им двоим, продолжил речь.

Геббельс знал, как польстить женщинам, особенно избалованным: им нужно было уделять внимание и время. Когда он хотел приударить за такой, то не просто посылал ей букет роз с кем-нибудь из своих секретарей, а сам, выбрав несколько лучших цветков, отправлял их из магазина с запиской, содержавшей личные намеки и любезности. Такое внимание производило неотразимое впечатление на женщин, знавших, как сильно он занят на службе; каждой льстило, что он сумел найти время лично для нее. «Но, господин министр, — говорила обычно женщина после более близкого знакомства, — а как же ваша конференция? И выступление по радио? И другие дела?» «Дела подождут, — отвечал Геббельс, — сейчас я с тобой, и это самое важное дело!»

Для Бааровой у Геббельса всегда находилось время; они стали встречаться при каждом удобном случае. Ему нравилось с ней беседовать, обсуждать свои личные проблемы, никогда не касаясь политики, которая ее не интересовала и в которой она совершенно не разбиралась. Впрочем, он больше сам расспрашивал ее о профессиональных и личных делах. Баарова снимала в Берлине небольшую квартиру, но обычно она встречалась со «своим министром» в одном из его уютных «павильонов» за городом.

Снимаясь в кино, Баарова пользовалась неплохим успехом и не нуждалась в деньгах; у нее был даже небольшой автомобиль чешского производства, привезенный с родины; на нем она ездила каждые две-три недели в Прагу повидаться с родителями. Когда эта крошечная машинка стояла где-нибудь на площадке среди громадных «мерседесов» и «майбахов», на которых ездили большие нацистские начальники, это производило комическое впечатление. Даже Гитлер обратил на это внимание, обронив как-то: «Что это Баарова, не может что ли купить себе более приличный автомобиль?». И Геббельс, повторив при встрече этот вопрос, подарил ей «мерседес», который, однако, ей не понравился: ей был по душе ее собственный дребезжащий, но удобный «сундучок на колесах». Как правило, она не принимала от Геббельса ценных подарков — только разные сентиментальные безделушки на память.

Постепенно обычная любовная связь стала перерастать в серьезное увлечение. Геббельсу нравились мягкие славянские черты лица Лиды, ее высокие скулы; ее глубокий голос, богатый оттенками, и своеобразный чешский акцент. Она была женственнонежной, и это придавало ей особое очарование. Они встречались уже два года и за это время ни разу не поссорились. Он называл ее «Лидушка» и вел себя с ней свободно, отбросив всякое позерство и забыв об условностях. Они просто были счастливы вместе, без всяких недоразумений и неприятностей.

Но в Берлине трудно что-либо утаить, и начались сплетни, которые дошли до Магды. Она пригласила Лиду на чай и сообщила, что хотела бы поговорить с ней наедине в более удобной обстановке. Молодая женщина сначала нисколько не испугалась, хотя ей предстояло вступить в спор с первой дамой рейха, с которой могла бы потягаться разве что жена Геринга Эмми. Все преимущества были на стороне Магды: она была на 20 лет старше Лиды (если это можно назвать преимуществом); она была лично знакома с фюрером и даже дружна с ним; и она была законной женой человека, которого Баарова просто любила. Поняв эти обстоятельства, Лида начала волноваться, но отказаться от приглашения было нельзя, и она поехала в Шваненвердер.

Встреча прошла совсем не так, как Лида себе представляла. К ее большому замешательству, хозяйка отнеслась к ней со всей сердечностью и сочувствием. Магда сказала, что знает способность Йозефа увлекаться и думает, что теперь он любит их обеих: «Конечно, он уважает меня как мать его детей, но наверное ценит и то, что вы его любите и не можете без него жить». Потом она поделилась тем, что было у нее на сердце: «Мы должны быть друг другу как сестры и звать одна другую на «ты». Лида растерялась и смогла только сказать: «О нет, уважаемая госпожа, я не смогу!» Встреча продолжалась уже почти два часа; Магда настаивала на своем предложении, обращалась к Лиде на «ты», а потом, со слезами на глазах и едва не теряя контроль над собой, высказала главное, что ее волновало: «Лида, пожалуйста, можешь поддерживать с ним дружбу, но, ради Бога, постарайся, чтобы ваша связь никогда не отразилась плохо на наших детях!» Этот взрыв чувств окончательно смутил молодую женщину; она не знала, что сказать, но все же, как могла, стала успокаивать свою собеседницу.