Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины). Сделать кофе?

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Побудь со мной, дорогая.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Анри). Бомарше, ты должен понять меня. Ты должен понять меня, как настоящий друг. Пюбилье и Рошар сегодня ушли из труппы, а на них валила публика. Они не хотят играть в твоих эротических, как они сказали, пустячках, их тянет в высокую и чистую трагедию Эсхила. Они хотят нежности и веры. Я умолил их вернуться в театр, пообещав им Эсхила. А уже потом мы поставим твоего «Фигаро».

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Анри, но я же должен чем-то кормить семью. Я гол и нищ. У меня один источник дохода: вот эта рука. Я не умею ничего другого...

ПИСАТЕЛЬ (голосом Анри). Бомарше, весь Париж знает, что ты еще умеешь.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Бомарше). Ты же не дашь мне денег на поездки в Лондон и Вену, на встречи с авантюристами, на погони и переодевания! Я не гений, я должен хоть как-то познавать мир, чувствовать биение пульса. Я бы послал к черту мою работу на благо Версаля, дай ты мне гарантию хлеба насущного.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Анри). Бомарше, ты обязан понять меня.

ПИСАТЕЛЬ (своим голосом). Анри уходит.

В комнату входит женщина с низким задом, громовым голосом, в мини-юбке. Это РЕЖИССЕР. Вместе с ней входят трое м у ж ч и н (ими могут быть молодчики — британские шпионы из первой декорации). Режиссера играет та же актриса, которая играла в предыдущей картине режиссера Ван Тифозинни.

РЕЖИССЕР (не давая писателю опомниться). Здравствуй, любимый!

Здравствуй, живой гений! Познакомься, пожалуйста: это Фридрих, твой будущий соавтор по репризам политического характера, Джордж — соавтор по сценам массовой истерии, а Лючиано — соавтор драматургических конструкций. Знаешь, я положила первый акт твоей пьесы о Бомарше сегодня на ночь под подушку, утром читала сестре, и мы обе плакали и смеялись, смеялись и плакали... Сестра смеялась до икоты — я вызвала к ней «Скорую помощь». Поздравляю тебя, родной, поздравляю! Я мечтаю только об одном — как можно скорее поставить твою пьесу! Я посоветовалась с ребятами: художниками, осветителями, гримерами, пожарными, вот с ними (она кивнула на соавторов) — мы сделаем зрелище, настоящее зрелище!

ПИСАТЕЛЬ. Спасибо, спасибо, милая. Сразу стало легче жить и работать. Но ты — так же ранима, как и я. Сегодня звонил твой продюсер, он сказал, что вы взяли Дюрренматта...

РЕЖИССЕР. Не думай об этом. Предоставь об этом думать мне. Сейчас мы с тобой сядем и пройдемся по всему тексту. Кое-что надо будет нам с тобой и с ними (она кивает на соавторов) сочинить заново, кое-что убрать.

ПИСАТЕЛЬ. Можно тебя на минуту? (Отводит режиссера к окну.) Сколько?

РЕЖИССЕР. Фифти — фифти.

ПИСАТЕЛЬ. И вы все официальные соавторы?

РЕЖИССЕР. Это можно уладить: тебе — сорок, им шестьдесят процентов, и ты на афише один.

ПИСАТЕЛЬ. Даже не советуясь с адвокатом, могу тебе сказать по-братски: пятнадцать процентов тебе, десять — им. Это — все.

РЕЖИССЕР. Мне стыдно говорить об этих мелочах, родной. Я привела с собой двух ребят. (Она зовет из другой комнаты менестрелей.) Ну-ка, мальчики, сыграйте нам сцену из первого акта его пьесы.

Менестрели поют песенку о судьбе Фигаро.

РЕЖИССЕР. Ничего... Можно и так... Но я придумала все наоборот. И написала всю сцену заново. (Достает из сумки бумагу.) Сначала пантомима, а потом песня! Ты понимаешь?! Это же гениально! И совершенно другой смысл! Я прочитала сестре — она плакала! Ты плакал, Лючиано?

ЛЮЧИАНО. Рыдал, мадам!

РЕЖИССЕР. Но это не все, я сочинила еще одну сцену. Помнишь, у тебя после монолога Бомарше выходит гитарист и играет испанскую хоту? Помнишь?

ПИСАТЕЛЬ. Помню!

РЕЖИССЕР (торжествующе). А я все переделала! Написала совершенно новую сцену. Гитарист не в конце играет, а все время играет; все время! С сестрой даже плохо стало. Я ей напела. (Поет низким басом.) Потрогай шею — у меня вся кожа делается шершавой! Это же выходит совершенно новая пьеса. И не смотри на мои колени, хулиган, войдет твоя жена и спустит нас с лестницы...

ПИСАТЕЛЬ. Я не смотрю на твои колени, но...

РЕЖИССЕР. Без всяких «но»... Вы свободны, ребята.

Менестрели уходят.

Сейчас сядем, все обговорим и начнем сочинять. Кстати, я давно хотела тебя спросить: Бомарше мог видеть Жан Жака Руссо?

ПИСАТЕЛЬ. Мог. Но не больше тридцати процентов.

РЕЖИССЕР. Сорок пять — и ни долларом меньше. А где они встречались?

ПИСАТЕЛЬ. Как «где»? Они встречались в кабачке «У мидий», потом, кажется, на берегу Женевского озера.

РЕЖИССЕР. В Женеве только одно озеро?

ПИСАТЕЛЬ. Да. Тридцать пять — последнее слово.

РЕЖИССЕР. Жаль, что ты не хочешь сочинять вместе с нами, жаль... Ну, будь здоров, родной, целую тебя... Пошли, гении!

РЕЖИССЕР и СОАВТОРЫ выходят из кабинета писателя.

ПИСАТЕЛЬ (голосом Жозефины). Бомарше! (Начинает диктовать беззвучно.)

Появляются БОМАРШЕ и ФИГАРО.

БОМАРШЕ. Как что не ладится у несчастных писателей, так сразу «Бомарше, Бомарше!» Нет бы вовремя платить деньги в кассу общества драматургов! Я его создал, я его и распущу, право слово. Давно бы уж это сделал, но кто защитит авторские права?!

ФИГАРО. А что режиссерша ему может сделать? Другое дело, если бы она была маркизой какой или герцогиней.

БОМАРШЕ. С маркизами легче. Я приглашал в негласные соавторы мужа госпожи де Помпадур и на сцене его театра ставил свою пьесу, — он пробивал разрешение через свою жену — просил ее ублажать Людовика в кровати. А с этой чертовкой несчастному писателю будет трудней. О, я предвижу интригу, великолепную интригу!