Из одного котелка

«Из моего сердца берешь ты эти слова», — думал я, с благодарностью глядя на статную фигуру молодого советского офицера.

Сквозь белую мглу проглянуло солнце.

Начался солдатский митинг.

А в это самое время…

На далеких влажных лугах, под местечком Ленино, Могилевской области, рождались первые главы истории польско-советского братства по оружию. Оно родилось в огне боев и побед, а совместно пролитая кровь польского и советского солдата навечно сцементировала наши народы.

Не знал я тогда, что 12 октября 1943 года, в такое же туманное утро, более четырнадцати тысяч костюшковцев поднялись по команде: «Вперед, за Польшу!»

И они пошли… На запад вела их дорога, к этим изрезанным узкими полосками полям, к пахнущим смолой лесам, обширным мазовецким равнинам, родным домам…

Митинг продолжался.

Командир батареи все еще говорил. Это были простые солдатские слова и вместе с тем пламенные, полные любви к Родине. О трудностях и надеждах своей родной земли говорил майор. Потом слово взял парторг Наумов. Он обращался к присутствующим, как к сыновьям. Большая человеческая забота звучала в каждом слове этого коммуниста, ибо, как всегда, он подчеркивал: жизнь человека бесценна, и ею надо дорожить.

Я, как комсорг батареи, тоже выступил. Помню, что говорил о трудностях и невзгодах солдатской жизни, о радости побед, о братстве по оружию и о тех, кто все еще ждет нас, в частности, в далекой отсюда Польше.

В то время, когда я выступал, костюшковцы уже шли в атаку на окопы врага, преодолевали минные поля и проволочные заграждения, укрепленные огневые точки, шли под огнем орудий, минометов, винтовок и пулеметов… Не взирая ни на что они шли только вперед.

Известие об этом первом историческом сражении польской 1-й пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко дошло до нас несколько позже.

Спокойно я глядел на волны Керченского пролива. Они продолжали шуметь, а воздух, пропитанный запахом йода, был сейчас удивительно неподвижен.

Будет шторм, предчувствовали мы.

— Разойдись! — раздалась команда.

Окончились торжественное построение и короткий митинг. Мы пошли на отдых, и сразу же на морском берегу стало многолюдно. Несмотря на холод, многие артиллеристы бросились в соленую воду выкупаться.

Через много лет, в октябре 1967 года, при посещении исторических мест боев под Ленино экскурсовод, седовласый старичок, сказал мне:

— Помню вас, поляков, и бой за нашу деревню. Очень спешили вы. Многие погибли. Потом я помогал их хоронить в этой братской могиле. Больше пятисот…

Я слушал его слова о героях, которые остались здесь навсегда, и о тех, кто, залечив раны, пошел дальше на запад.

«Военная судьба была ко мне, пожалуй, благосклонной», — думал я, осматривая исторические места боев моих братьев, солдат-костюшковцев.

Сопровождавший меня старик полагал, видимо, что я один из тех, кто был здесь в 1943 году. Я не стал рассеивать его заблуждения. Не сказал ему, что именно в это время мы сидели на берегу Азовского моря, жадно курили цигарки, рассказывали солдатские анекдоты. Одним словом — отдыхали. Но это был отдых перед дальней дорогой…

Мой собеседник восхищался мужеством костюшковцев. Рассказывал, что тысячи людей посещают эти памятные места боев… Слушал я его внимательно. А кругом раскинулись плодородные поля. Здесь вырос красивый город Ленино, и в самом центре его, в этом исторически важном для польского народа месте, воздвигнут прекрасный памятник в честь погибших здесь братьев-поляков. Каждый, кто приходит сюда, на эту прекрасную землю, обильно политую кровью польских и советских воинов, испытывает глубокое волнение.

Нет, не сказал я своему проводнику, что впервые в жизни в этих местах. Я колебался, стоило ли сказать ему, что в то время, когда здесь проходило сражение, я был отсюда более чем за тысячу километров по прямой на юго-восток и носил тогда фуражку с красной звездочкой. «Впрочем, так ли это существенно: орел или звездочка на фуражке? — подумалось мне. — Ведь мы были в одних рядах, независимо от национальности, и боролись за общую цель: «За Вашу и Нашу свободу»…» [51].

НA БЕРЕГУ МОРЯ

Я стоял на берегу моря и смотрел в синюю даль горизонта, где пенились в вечном танце бушующие гребни волн. Темно-зеленая вода шумела монотонным бесконечным гулом.

Море!

Как жаждал я его увидеть! И наконец…

Еще в Польше мечтал увидеть когда-нибудь крутые Крымские горы, сохранившие память о земляке-скитальце — великом поэте-пророке Адаме Мицкевиче.

Я знал, что Адам Мицкевич, бродя по светло-коричневому хребту Медведь-горы, восхищался отдаленными вершинами Демерджи и Чатырдага… И, глядя вниз, в далекую долину у моря, любовался красотой Алушты…

Нескончаемая голубизна морских вод напоминала поэту вьющуюся ленту голубого Немана, затерявшегося в литовских пущах.

Я просто не мог поверить, что нахожусь так недалеко от тех мест, где родились эти прекрасные стихи. Я был одним из тех, кто дошел сюда. Передо мной земля моей юношеской мечты. Достаточно только преодолеть эту преграду из морских волн — и очутишься среди голых высоких скал Керчи, откуда до Крыма уже совсем недалеко.

Крымская земля…

Я читал об этой волшебной земле, которая восстанавливает здоровье и силы, которая славится зелеными садами и золотистыми черноморскими пляжами, которая богата сокровищами культуры разных времен и многих народов. Земля эта, растоптанная сейчас сапогом захватчика и зверски терзаемая, ждала избавления и свободы — ждала своих сыновей, солдат Красной Армии.

Где-то далеко справа, острым и изогнутым клином врезаясь в пролив, растянулась коса Чушка. Спустя много лет начальник Объединенного штаба Вооруженных Сил Варшавского Договора генерал армии С. М. Штеменко, вспоминая те времена, писал: «Когда-то, еще в мирное время, мне не раз доводилось наблюдать, как вот этим же путем колхозники Кубани транспортировали на лодках неправдоподобно огромные арбузы. Гребцы медленно, будто бы даже лениво, опускали и поднимали весла. Ритмично постукивали уключины. Ярко сияло солнце. Все дышало покоем и благополучием. Хотелось самому лечь на дно лодки и без конца смотреть в ласковую голубизну неба. Не то было теперь» [55].

Действительно, там, где когда-то проходил этот водный путь, еще не было покоя и мира. Вода и земля взлетали теперь от взрывов снарядов. Враг систематически обстреливал пролив, а его самолеты охотились за нашими судами и кораблями, заходили в глубь территории освобожденной уже таманской земли.

И не за горами была уже зима, которая в том году на Керченском полуострове обещала быть очень суровой. Уже теперь по ночам над проливом постоянно поднимался густой, как молоко, туман, который только на рассвете лениво уплывал вдаль.