Банкир в XX веке. Мемуары

Анна назначила меня ответственным за большую территорию в западной части штата Нью-Йорк. Компании, открывавшие там фабрики, сталкивались с рядом проблем однако наиболее острой из них была проблема жилья для рабочих. В конце периода депрессии люди по-прежнему не возражали переезжать на большие расстояния для того, чтобы найти хорошую работу, но жилья во многих небольших городах и поселках вдоль реки Святого Лаврентия и канадской границы - таких, как Уотертаун, Массина и Огденсберг, - было недостаточно для прибывающих туда людей. Я проводил большую часть времени в роли посредника между нетерпеливыми бизнесменами, измотанными местными чиновниками и федеральными бюрократами, контролировавшими фонды, необходимые для строительства жилья. Я научился вести переговоры и справляться с повседневными неожиданностями.

Менее чем через три месяца после того, как я занял эту должность, японцы атаковали Перл-Харбор. Вот-вот должна была начаться новая и совершенно другая глава моей жизни.

ГЛАВА 9 ВОЙНА

Зимним нью-йоркским днем Пегги, Дик Гилдер и я ехали в такси по Пятой авеню, направляясь в Музей Фрика. В машине было включено радио, и неожиданно передачу прервал голос диктора, сообщившего о нападении на Перл-Харбор. Мы все были в шоке. Добрались до Музея Фрика и в молчании ходили по его залам. Дику особенно нравился Вермеер, и мы смотрели на картины вместе. Красота живописи на мгновение успокоила нас.

На следующий день Дик оставил свою работу в Тиффани и записался в военно-воздушные силы. Его поступок не удивил меня. После нашей поездки в Германию шестью годами ранее Дик уже тогда считал, что война с Гитлером неизбежна. Его взгляды не были популярными; большинство из тех, кого я знал, включая многих в моей семье и большую часть семьи Дика, были против вступления Соединенных Штатов в войну в Европе. Это было вполне естественно с учетом ужасов Первой мировой войны, и такие настроения были гораздо более распространенными, чем мы признаем сегодня. Годом раньше нас с Диком пригласили стать членами Совета по внешней политике, и я помню убедительные аргументы Дика в пользу вмешательства в войну на стороне Англии. Многие из наших старейшин в Совете резко возражали.

Вскоре после окончания университета Дик женился на подруге своего детства Энн Олсоп, и у них появилось двое маленьких детей, Джордж и Комфорт. Дик был привязан к семье, однако его долг по отношению к стране и принципам, в которые он верил, были на первом месте. После вторжения Германии в Польшу он начал учиться на летчика, готовясь к началу войны. Он вставал в 5 час. утра, ехал на машине в аэропорт Флойд-Беннет на Лонг-Айленд и около часа учился летать, а потом отправлялся на работу в Тиффани к 9 час. утра.

В начале 1942 года, еще до его отправления в авиационное училище, Дик и я обедали в Гарвардском клубе. Ни у одного из нас не было никакого военного опыта, однако мы слышали сообщения из Европы и знали, что боевые летчики живут недолго. Дик сказал, что он вряд ли вернется с войны. Я помню его слова: «Дэвид, у меня замечательная жена и двое прекрасных детей. Надеюсь, я могу рассчитывать на тебя и Пегги, что вы позаботитесь о них, если со мной что-то случится». Я впервые в полной мере, понял глубину его убеждений и осознал, что вскоре могу потерять своего лучшего друга навсегда. Тихим и напряженным голосом я заверил его: «Конечно, мы сделаем это, Дик. Ты можешь на нас рассчитывать».

Убежденность и решительность действий Дика восхищали меня, но у меня были сомнения относительно необходимости моего немедленного вступления в армию. Пегги только что родила нашего первенца Дэвида-младшего, и ей было нелегко адаптироваться к жизни в семье Рокфеллеров. Были у меня и сомнения относительно способности служить в армии. Я убеждал себя, что моя работа, связанная с военным производством, освобождает от действительной службы в армии. Конечно, Анна Розенберг могла позвонить куда надо, если я попросил бы ее об этом.

Меня отнесли к разряду III-А из-за наличия иждивенцев, а это означало, что в течение какого-то времени я не буду подлежать призыву. Поэтому посчитал, что необходимости в немедленном решении нет.

ТРЕВОЖНЫЙ РАЗГОВОР

И такой необходимости не было до тех пор, пока у меня не произошел тревожный разговор с мамой в ее гостиной в доме на Парк авеню, 740. Мои родители жили недалеко от нас, и я несколько раз в неделю заходил к ним. Однажды вечером мать заговорила о войне. Она с давних времен была пацифисткой и до Перл-Харбора считала, что Соединенные Штаты должны оставаться нейтральными. В то же время к концу 1930-х годов мать прониклась убеждением, что Гитлер и его союзники представляют серьезнейшую угрозу для Соединенных Штатов, и даже более того, для самых главных ценностей западной цивилизации. Ее доктор позже рассказывал мне, что когда перед нацистской военной машиной падала каждая из фишек домино - Австрия, Чехословакия, Польша и Франция, - у матери наблюдались тяжелые психосоматические реакции, она становилась чрезвычайно тревожной и физически больной.

Нет сомнений, что и наша беседа далась матери нелегко. Она спокойно, но твердо высказала свою точку зрения, что Соединенные Штаты должны будут сражаться, чтобы защитить наш образ жизни, и что мужчины, годные для службы, должны исполнить свою роль, записавшись в армию. Они не должны дожидаться призыва. Это было их долгом. Помню, как она сказала это слово: тихо, но выразительно. Я был поражен не потому, что она, казалось, изменила свое мнение относительно войны, а потому, что говорила мне: пришло время сражаться и, возможно, погибнуть в сражениях. Это встревожило меня и, очевидно, было также нелегким и для матери. Я знал, что мать была права и что я жил в иллюзиях. Обсудил этот вопрос с Пегги, и она согласилась.

В середине марта 1942 года я записался в армию в качестве рядового, хотя отец мог использовать свое влияние, чтобы я получил офицерское звание.

НАЧАЛЬНАЯ ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА

Мой базовый курс военной подготовки начался в Форте Джей на Говернорс Айленд¹ 1 мая 1942 г. Говернорс Айленд находится недалеко от южной оконечности Манхэттена. Я спал в казармах вместе с конюхами офицеров. В каждой из комнат в казарме находились несколько десятков призванных мужчин, спавших на двухэтажных койках. Я спал над одним из конюхов. По мере того как погода становилась более жаркой, «ароматы» от одежды моего соседа, отдававшей смесью конского пота и его собственного, становились все сильнее. Он был славный малый, малообразованный, однако мы хорошо ладили - за исключением запаха, - и я ценил его знания лошадей и многочисленные мелкие услуги, которые он оказывал мне.

Базовая подготовка включала бесконечные часы строевой подготовки, гимнастики, обучения тому, как обращаться с оружием, смазывать, разбирать и собирать его в полевых условиях, и, конечно, неизбежное дежурство по кухне. Вначале впечатление от армии было похоже на шок. Ощущения были одновременно пугающими, поскольку все было таким новым, и в то же самое время скучными и трудными. Я записался в армию, не слишком правильно оценивая свои физические способности справляться с тяготами армейской жизни и возможность к социальной адаптации. Я никогда не был хорошим спортсменом и не показывал хороших результатов в большинстве командных видов спорта. Обязательное время, отведенное на бейсбол, действовало мне на нервы больше, чем освоение приемов строевой подготовки. С самого начала я гадал, как мне удастся взаимодействовать с людьми из совершенно иной среды, с другими вкусами, другими навыками.

Как потом оказалось, эта базовая подготовка прошла удивительно хорошо. Подчинение военной дисциплине и установление отношений с людьми оказались гораздо меньшей проблемой, чем я ожидал. У меня было сильно выраженное чувство долга, и я выполнял то, что мне приказывали (возможно, это неудивительно с учетом моего воспитания), выполнение приказов было тем основным, что требовалось от мобилизованного.