Радищев

Радищеву была враждебна всякая надежда на монарха. Об этом свидетельствовало не только все содержание «Путешествия», не только ода «Вольность», где впервые было сказано, что революция—это закон, подкрепляемый опытом истории, но и «Письмо другу», где была высказана прямо противоположная «проекту в будущем» идея: не может царь, восседая на престоле, сделать что-либо для народной вольности.

Как же оценил путешественник советы, преподанные в Крестцах и Хотилове? Он подошел к ним, уже вооруженный опытом своего путешествия. Вот почему с легкостью он поверил их критике, подкрепляющейся его собственными наблюдениями, и недоверчиво отнесся к их итоговым выводам; здесь опять помог опыт путешествия, которого лишены были великие отченники.

Как уже говорилось, в «Житии Ушакова» была сформулирована философская сторона путешествия,—она освобождала человека от метафизических представлений и воззрений, она помогала познать естественные законы жизни, искаженные тираническим законодательством, познать «правила народным правлениям приличные». В самодержавном государстве большая часть людей «уподоблена тяглому скоту», превращена «в движимые мучителем машины», у них отнята свобода. Русский земледелец лишен права именоваться человеком, «истинным сыном отечества» (патриотом), опираясь на силу, помещик беспощадно «оскорбляет» его. Радищев утверждает: если человека «оскорбили», то он, «влекомый чувствованием сохранности своей, принуждается на отражение оскорбления». Отсюда общий вывод: «утесненный народ», «обиженный» русский крепостной должен защищать свою свободу и независимость, сам не ожидая, что кто-нибудь другой вступит за него в борьбу с обидчиком и угнетателем. В этой связи Радищев вновь говорит о мщении. Восставший крепостной, справедливо ненавидя «обидчиков», безжалостно уничтожает их. Если будет действовать этот закон, не будет угнетения. Вот почему так боятся народа и этого закона захватившие власть в свои руки дворяне, вот почему в своей боязни и собственной защиты ради заградились от него своим, так называемым гражданским законом. Понятно, что в этом защищающем интересы дворян гражданском законе, крестьянин «мертв». Таковы убеждения Радищева, их-то он и хочет передать своему герою. Путешествие создает самые подходящие условия для их самостоятельного усвоения героем.

Первый раз с новой для себя проблемой путешественник сталкивается на станции Чудово. Его приятель Ч., рассказав о том, как он чуть не потонул из-за равнодушия к своим обязанностям, проявленного царским начальником Систербека, сообщает о своем намерении сделать этот поступок известным петербургским властям. Побуждение это было так естественно, так справедливо, что путешественник не мог с ним не согласиться. Но приятель неожиданно заявил, что «опомнился», и решил «смириться», и как причину своего смирения он впервые для путешественника называет это слово—месть. «Я убедился вос-поминовением многих примеров, что мое мщение будет бесплодно, что я могу прослыть или бешеным, или злым человеком». Оказывается, добиться наказания виновного, не спустить ему вины его, есть месть. Так, впервые путешественник воспринимает это слово с одобрением, ибо всем своим существом он был согласен с намерением своего приятеля наказать равнодушного и преступного начальника. Странно было иное—отказ приятеля Ч. следовать такому справедливому побуждению.

Вторично о мести путешественник услышал от Кре-стьянкииа. Его рассказ был настоящим откровением для путешественника. Суть рассказа такова: сыновья жестокого помещика, асессора в отставке, пытались обесчестить крестьянскую девушку, невесту деревенского парня. Тот, увидев это, вступился за честь невесты. Тогда асессор велел наказать его за сопротивление господам, а невесту отдал своим сыновьям. Парень не удержался и стал отбивать свою невесту, уводимую в помещичий дом. Подоспевшие крестьяне, не сдерживая более ненависти к мучителям, бросились на них и убили асессора и его сыновей. И вот Крестьянкин, судья, должен был решить дело этих крестьян. Свое отношение к ним он формулирует так: «Невинность убийц для меня, по крайней мере, была математическая ясность. Если идущу мне, нападет на меня злодей и, вознесши над головою моею кинжал, восхочет меня им пронзить; убийцею ли я почтуся, если я предупреж-ду в его злодеянии и бездыханного его к ногам моим повергну». Не останавливаясь на этом, Крестьянкин говорит о законности мщения. Человек родится в мир, равен во всем другому». Но вот его начинают утеснять, оскорблять, мучить. Тот, кто делает это,—его мучитель, есть враг его. «Против врага своего он защиты и мщения ищет в законе. Если закон или не в силах его заступить, или того не хочет, или власть его не может мгновенное в предстоящей беде дать вспомоществование, тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности, благосостояния».

Случай, рассказанный Крестьянкиным, потряс путешественника. Он так же, как и Крестьянкин, оправдывает поведение крестьян, убивших своего мучителя. Только опять остается ему непонятным, почему Крестьянкин, оправдывая этот закон в действиях крепостных, сам не хочет следовать ему, отказывается от деятельности, бежит к своим друзьям «оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния».

Закон мщения оказывается известным очень многим. Знает его и крестецкий дворянин, но он верит, что все можно изменить воспитанием, он боится восстания, а потому он и против этого, природного закона. Сам—весь олицетворение «незлобия», он завещает своим детям: «Мщение!.. Душа ваша мерзит его. Вы из природного сего чувствительные твари движения, оставили только обе-регательность своего сложения, поправ желание возвращать уязвления». И опять недоумение и сомнение закрадываются в душу путешественника: отчего этот благородный человек «мерзит» сего природного закона, этого естественного закона всякой «чувствительной твари».

В проекте, изложенном в главе «Хотилов», путешественник, наконец, разъяснил свои недоумения. И монарх, и благородный автор манифеста, оказывается, искренне боятся этого закона. Стращая дворян, автор манифеста говорил: «Блюдитеся», «уже время, вознесши косу, ждет часа удобности», «чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мщении своем». И опять путешественник всей душой за этот закон—освобождение крестьян есть справедливое, человеколюбивое деяние. Именно этого, казалось, хотят и автор «проекта» и крестьяне. Но «гражданин будущих времен» предпочитает воздействовать на «добрые чувства» дворян, рабовладельцев. Крестьяне же, веруя в свой закон, ждут только часа для восстания. Далее, прямо ссылаясь на пугачевское восстание, автор манифеста заявляет: «Прельщенные грубым самозванцем, текут ему вослед и ничего толико не желают, как освободиться от ига властителей»,— заявляет так, потому что боится восстания крестьян.

На этот раз путешественник уже не недоумевает. Он просто не соглашается с воззрениями автора «проекта в будущем». Что именно так думал путешественник, ясно из следующей за «Хотиловым» главы «Вышний Волочек». Находясь во власти впечатлений от только что прочитанного манифеста, он вспоминает одного помещика, который «корысти ради» забывает человечество и устанавливает в своем имении чудовищный режим рабства. Рассказывая о жестокостях этого помещика, о безмерных страданиях крепостных, путешественник впервые сам судит его, впервые сам выносит обвинительный, но не моральный, а политический приговор. И приговор этот решительно противоречит советам встречаемых им людей—те отвергали мщение, бежали его в страхе, а он сам призывает к мщению. Обращаясь к честным дворянам, людям типа крестецкого дворянина, он восклицал: «И вы хотите называться мягкосердыми, и вы носите имена попечителей о благе общем. Вместо вашего поощрения к таковому насилию, которое вы источником государственного богатства почитаете, прострите на сего общественного злодея ваше человеколюбивое мщение. Сокрушите орудие его земледелия, сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепел по нивам, на них же совершалося его мучительство, ознаменуйте его яко общественного татя». Таков был ответ, найденный путешественником. Тем самым кончался второй этап идейного и морального обновления путешественника. Путь, предложенный крестецким дворянином и автором «проекта в будущем»,—путь, свойственный людям типа Новикова или Фонвизина,— был отвергнут. Начинался третий этап—формирование революционных убеждений. Путешественник твердо встал на обретенный им новый путь—путь революции.