Четыре года в шинелях

Выстрел Николая Романова так и был понят, так и оценен. С высокой похвалой отозвался о нем командующий армией. Он же наградил героя орденом Ленина. Сообщить об этом приехал к старшине на передовую командир дивизии.

Все видели, как расцеловал старшину полковник. Как крепко пожал ему руку, как пожелал новых боевых успехов, пообещал написать о герое его родителям. Политотдел выпустил об этом листовку.

Борьба с немецкими самолетами захватила тысячи солдат. И это сразу же при следующем налете сказалось на боевых порядках атакующих. Они рассыпались еще на подходе к цели, сбрасывали груз беспорядочно, порой в расположение своих частей. Это заметно умерило аппетит немецких летчиков, отбило у них охоту безнаказанно появляться над Великими Луками.

Но самолеты все-таки прилетали. Они не могли, при всех обстоятельствах, этого не делать. Окруженный гарнизон немцев задыхался от недостатка оружия, продуктов и медикаментов. Доставлять их можно было только по воздуху, на парашютах.

Но наши не давали спускаться и парашютам. Расстреливая их на высоте, они обрекали груз на уничтожение. Или же подкарауливали ящики на нейтральной полосе.

При этом опять разыгрывались грустные и смешные сцены. Кто-то выдумал моду обшивать шелковой материей парашютов внутренние стены блиндажей. И пошла охота за этим шелком. А попутно его начали пускать на попоны для лошадей и на портянки.

Увлекся этим далеко неблаговидным делом и мой знакомый ездовой Володя Захаров. Притащил к штабу полка чуть ли не целый парашют.

- Зачем тебе он?

- Так, пригодится в хозяйстве.

- В каком хозяйстве?

- В нашем.

- Куда же ты хочешь его употребить?

- Лошадь буду покрывать по ночам.

А другой боец, тоже наш, из Удмуртии, Николай Архипов раздобыл ящик шоколаду и давай им угощать своих товарищей и ребятишек местных жителей.

- Где достал, Коля?

- Да вон там, на той улице.

- Там же немцы.

- Я успел первым.

- Могли убить.

- Сладкого больно захотелось.

Фронт и тыл. Война и мир. За что тут судить людей. Человек оставался человеком.

Никому не хочется умирать, но никто и не думает о смерти. Просто делают свои дела. Одни исправно, порой героически, другие кое-как, по своей неумелости или хитрости. Но все работают на победу, все хотят приближения ее.

В эти дни, как и всегда, а может быть, особенно самоотверженно работали связисты. Если артиллерийским расчетам да и пехоте случалось передохнуть, то связистов гоняли день и ночь. Наблюдательные пункты командиров перемещались каждый час, и за ними непременно должны были следовать связисты. Комдив не терпел, если связь работала плохо, если нельзя было в нужную минуту узнать, где находится командир полка или дивизиона.

А они во второй половине декабря обычно находились на чердаках домов или на колокольнях. За ними лезли и солдаты с катушками. Дежурили неотступно, по первому вызову бежали устранять обрывы, очень часто под обстрелом, ночью, по нескольку раз.

В боях за Великие Луки отличился заместитель командира батальона связи Михаил Булдаков. Он был наш, удмурт. Прибыл сержантом, вырос до офицера. Геройски вел себя в калининских лесах. Сопровождал поиски за языками. Под Луками получил тяжелое ранение. Связисты попали под страшный минометный огонь. Вышли из боя один за другим пять человек, посланных на линию. А на проводе генерал. Нельзя медлить ни минуты. И тогда пошел на линию офицер Булдаков, восстановил связь, продолжая оставаться под обстрелом до конца разговора генерала с командиром полка.

Его, полуживого, провожали в медсанбат и солдаты, и мирные жители. Женщины плакали, ребятишки шмыгали носами.

- Не дождался, касатик. Поди уж скоро немчуре конец.

- А какой молодой, наверно, жена ждет али невеста.

- Откуда такой?

- Говорят, из Удмуртии.

- Это от чукчей, что ли?

- Сам ты чукча.

Дружба фронта с тылом продолжалась. Она помогала всем лучше драться с врагом.

Подвал на Садовой

В тот же день, о котором только что шла речь, в Великие Луки был назначен представитель Советской власти и комендант города. Образовалось своеобразное двоевластие, потому что в неосвобожденных кварталах еще продолжали скрываться и прежний мэр города, и комендант. Фамилии того и другого были известны. В должности первого служил у немцев бывший советский землемер Чурилов, вторым был уже знакомый фон Засс. Но как эти птицы выглядят в натуре, пока еще никто не знал.

- Вот вас и посылаем, - напутствовал командующий армией офицеров Сметанникова и Прилюстенко, - чтобы вы поскорее разыскали своих двойников и начали управлять городом самостоятельно. Ясна ситуация?

- Вполне, - улыбнулись офицеры.

- Ну, а штабы и все прочее будете подбирать сами. Найдете и помещение, обзаведетесь телефоном. Пока мы вам будем помогать, а там оперитесь и сами. В городе может вспыхнуть эпидемия, нужны бани, столовые, пекарни, больницы... Ясна ситуация?

- Ясна, товарищ генерал.

- Тогда отправляйтесь.

В городе идут жаркие сечи, и в то же время в нем начинает действовать Советская власть. В этом был огромный смысл. Армия, верная своей родной власти, сразу же брала ее под защиту, как только появлялась малейшая возможность скинуть другую, ненавистную, оккупационную власть. В этом и было одно из проявлений единства народа и его армии.

Сметанников и Прилюстенко заняли подвал дома 29 по Садовой улице. До их прихода тут был командный пункт стрелкового полка. Ни тот ни другой, разумеется, никогда не были председателями горсоветов и комендантами еще не освобожденных городов, а может быть, вообще не были на подобной работе. Но им сказали, что и Ленин не был до седьмого ноября семнадцатого года председателем Совета Министров Российской республики. Не имели понятия о министерских портфелях и его соратники, только что вернувшиеся из эмиграции и сибирских ссылок. И тем не менее со всем быстро освоились, да во сто крат лучше коронованных сановников.

Сметанников и Прилюстенко вспоминали об этом с доброй улыбкой, подзадоривая друг друга.

- Ну, ладно, я, скажем, мэр Великих Лук, - рассуждал высокий, русоголовый, очень милый на вид Вадим Сметанников. - Но скажи, Петро, где мы будем сегодня обедать и ужинать? С довольствия в частях нас сняли, а если и не сняли, до них не доберешься. Каково, а?

- Ничего, пообедаем и поужинаем, - успокаивал друга грубоватый и кряжистый Петр Прилюстенко. - Пошлем делегацию к Чурилову и фон Зассу. Так и так, мол, господа хорошие...

- И они нашу делегацию скушают, как серый волк козлика.

- Ни хрена, Вадим, не скушают. Я этого Чурилова и всю его свиту приведу к тебе сегодня же.

- Свежо предание...

- Не веришь? У меня же знакомые разведчики.

Так они подошли, вернее, приползли под пулями и минами в подвал на Садовой. В распоряжение Прилюстенко был выделен взвод охраны, а Сметанников оставался один, как перст.

Их встретили политработники дивизии, уже познакомившиеся с освобожденными районами города.

- Срочно нужна баня, - советовал агитатор политотдела Борис Александрович Векслер. - Старая разбита. Надо открывать новую, пока без водопровода. В городе тысячи дистрофиков, они наиболее вероятные носители эпидемии.

- Но где же я возьму рабочих, - разводил руками Сметанников.

- Поможет население.

- Но тогда и вы помогайте.

Сметанников с армейскими политработниками начал обходить улицу за улицей, знакомиться с людьми, выяснять бывших коммунистов и комсомольцев, советских активистов. Помощников появлялось сотни.

Это окрылило Вадима Сметанникова, и он без стеснения стал рекомендоваться представителем вновь организуемого городского Совета.

Восстановление советской жизни началось со своеобразного тимуровского движения взрослых и детей - взаимопомощи в ремонте разрушенных жилищ. В большинстве семей не было мужчин, молодежь угнана в Германию, оставались главным образом старые да малые. Артельный образ жизни в такой обстановке был единственным выходом из положения, и люди охотно его устанавливали. Это происходило, не нужно забывать, при непрекращающихся обстрелах и постоянной угрозе смерти.