Запев. Повесть о Петре Запорожце

Комнату Малченко присмотрел в дальнем углу залы для состоятельных посетителей — за ширмами. На ширмах изображены восседающие на облаках ангелы. Чуть тронешь за край занавеси — облака начинают двигаться, наплывать одно на другое, а кажется, что наплывают ангелы, и есть в этом что-то непристойное.

Впрочем, трактир не театр, на изысканность не претендует.

Александр встречал у входа, объясняя, куда идти.

Петр рассчитал время так, чтобы не быть первым, но не оказаться в последних. И не ошибся. «За ангелами» он увидел Ульянова, Крупскую, Якубову, Ванеева. Они с интересом слушали Любовь Николаевну Баранскую-Радченко. Стараясь им не мешать, Петр приветственно вскинул над головой сомкнутые руки.

Ни Степана, ни его пальто в комнате нет, — значит, Хохол остался дома с пятимесячной дочерью, а в Лесной направил жену — пусть отдохнет, развлечется. Мудрое решение: своего мнения он не переменил, но и против общего не пошел.

Материнство пошло на пользу Любови Николаевне: она потеряла прежнюю угловатость. И всегда-то была красива, а тут засветилась вся; серо-голубые глаза смеются, томно-русая прядка выбилась из косы; высокая щея…

Петр прислушался к ее рассказу.

— …Женских гимназий тогда не было, — Любовь Николаевна обвела слушателей ясным доброжелательным взглядом. — А в частных пансионатах всего три урока — французский язык, рояль, танцы. Вот и пригласили учителя местной гимназии давать молодой девушке историю русской литературы. Он Петербургский университет окончил. Молодой такой, басистый, росту высоченного. Рядом с ним ее и не видно… На пятом примерно уроке учитель принял позу и спрашивает: «Ну-с, Ольга Сергеевна, что же у нас с вами дальше будет?» Она потерялась от неожиданпости, залопотала что-то. Он рассердился: «Да не о том я вас спрашиваю!» И… уронил стул. Она в слезы, бросилась к матери: учитель, дескать, кричит, стулья ломает! Оказалось, он ей предложение сделал…

Петр догадался: Любовь Николаевна повествует о чудачествах своего отца. Это ее любимая тема.

Многие забавные истории, связанные с ним, Петр уже слышал. Главная присказка Николая Николаевича Баранского: «Свобода — прежде всего, и всякое начальство — подлец!» Но стоило то же самое сказать кому-то из не уважаемой им чиновной дребезги, как Баранский ощетинивался: «Я — государя моего статский советник и кавалер орденов Ольги, Святослава и Владимира! А вы кто такой, молодой человек?!» С помощью своего чина освободил он от политической ссылки вторую дочь, Надежду, слушательницу Высших женских курсов, написав в Петербургский департамент полиции прошение — отослать отступницу к нему на поруки, в Сибирь.

В то время когда Петр учился в Томском реальном училище, Николай Николаевич был учителем Томской гимназии и давал частные уроки дочке жандармского полковника. Нелегальную литературу, отобранную при обысках, полковник держал у себя на квартире и охотно знакомил с нею наставника своей дочери, а тот — Любу и Надю.

В семье Николая Николаевича числили не иначе как анархиствующим статским советником. И было за что. Свободы близких он не ограничивал, на возраст не смотрел, этикета, приличествующего его положению и крупному уму, не держал, мог изругать любого. Но и в свой адрес многое терпел — даже на «дурака» соглашался.

Чаще всего его выходки повторял сын, Николай-младший. Тоже оригинал: в гимназии приделал к парте замок, чтобы не носить домой учебники. Драчун, смутьян, но и пятерочник…

В Любови Николаевпе тоже есть что-то от отца. Скорее всего, непокладистость, дерзость, широта сильной натуры…

Недавно старик Баранский перешел из гимназии в реальное училище. Живет все там же, в Томске. Теперь он ежедневно бывает в тех самых классах, где пронеслось детство Петра…

У Якубовой история женитьбы родителей Любови Николаевны вызвала совсем иные мысли. Многозначительно глянув на Ульянова, затем на Крупскую, она спросила:

— Интереспо знать, как в наши дни обручение делается?

— Право, не знаю, — с шутливым недоумением развел руками Владимир Ильич. — А что?

Тогда Аполлинария обратилась к Баранской:

— Признавайся, Любочка, на каком языке объяснялся с тобой Степан Иванович?

— Скорее всего, на марксистском, — притушив голос, сообщила та.

— На него это похоже! — рассмеялась Крупская.

С Ульяновым она встретилась в прошлую масленицу — на блинах у инженера Классона, собравшего гостей специально для знакомства с Ульяновым.

Надо же, годовщина исполнилась…

Петр не раз замечал, как жадно слушала Ульянова Надежда Константиновна, как она терялась в его присутствии, торопилась уйти, спрятаться за спинами других. Замечал Петр и удивление на лице Ульянова, не понимавшего, что гонит и смущает девушку.

Так было до зимы. Потом все изменилось. Владимир Ильич сделался частым гостем на Старо-Невском проспекте, где с матерью, милейшей Елизаветой Васильевной, жила Крупская…

— Вот вы где! — излучая морозную свежесть, в комнату ворвалась Зинаида Невзорова. — Здравствуйте, люди добрые!

Десять дней назад Зинаида, вслед за Глебом Кржижановским, перебралась из Нижнего в Петербург на постоянное жительство. Места с твердым обеспечением она пока не нашла, но Якубова, которой посчастливилось устроиться ассистенткой по экономической химии к профессору Густавсону, отдала ей свой домашний урок в семье делопроизводителя ремесленного управления — за восемь рублей в месяц с ежедневным обедом. Зинаида рада и такой зацепке. Еще больше рада она встрече со старыми товарищами.

Невзорова раскраснелась. Ее густые темно-русые волосы рассыпались по крутым плечам, глаза смотрят задорно и вместе с тем строго, на полном лице, на пухлых щеках — отсвет улыбки. Оттого и назвали ее Булочкой. Условно, но очень верно.

Следом появилась гибкая, тонколицая Соня, попавшая в «Булочкины» заодно с сестрой, и технолог Михаил Названов, близкий к группе.

Петр давно не видел Соню. Она поздоровалась как-то торопливо, отводя глаза.

Настроение у Петра мгновенно испортилось…

Последними явились Кржижановский, Старков и Сильвин.

Через несколько минут официант внес в комнату огромный пирог, испеченный таким образом, чтобы оставались приоткрытыми в нескольких местах уложенпые толстым слоем грибы.

— Замечательно! — захлопала Зинаида Невзорова.

Ей все нравилось — уютная комната, непривычная обстановка беззаботности, праздника. Со знанием дела она принялась рассуждать о том, из чего сделан маринад, в котором выдержаны грибы для пирога, о способах их вымачивания. Ее поддержал Михаил Названов, по всей видимости, знаток кулинарных тонкостей.

Когда маринадная тема иссякла, Названов с завидной легкостью переключился на способ соления сельдей, пять столетий тому назад найденный фламандцем Бекелем. Попутно вспомнил другого фламандца, сказочного короля Гамбринуса, которому приписывается изобретение пива. А уж по части секретов изготовления пива познания Названова оказались и вовсе впечатляющими. Распаленный заинтересованным вниманием, он принялся импровизировать историю о злоключениях очищенного ячменного зерна.

Сперва зерно это бросают в не доступную воздуху камеру, заливают водой, ждут, пока оно захлебнется, потеряет себя. Ровно через три дня его поднимают из воды, подернутой желтой накипью, стелят на каменном полу и каждые двенадцать часов переворачивают. Так продолжается восемь дней. Будто нарывы, на каждом зернышке взбухают ростки. Тогда зерно запирают в сушильные камеры и постепенно нагревают до пятидесяти градусов. Когда ростки отпадут, наступает время варварской мельницы. Она превращает зерно в пыль, и уже эта пыль попадает в затворные чаны с водой, шесть часов кипятится, перемешивается, пропускается через кипяток. От зерна остается прозрачная янтарная жидкость — образ великого страдания и бессмертия. Пивовары именуют эту' жидкость просто и бесстрастно — сусло. Довольно долго кипятят они сусло с богемским пли каким-либо другим хмелем, отстаивают и только потом переливают в бродильные камеры с дрожжами. Это нужно видеть и слышать — вспухают клубы желтоватой пены, отовсюду несется шум, похожий на человеческие стоны. От газов тухнут свечи. Постепенно звуки теряют силу, истаивают. Это значит — все муки пройдены, злое таинство сменилось добрым делом. Оттого, видно, и сошлись в пиве боль и веселое буйство, гибель и воскрешение плоти…