Я – Малала

– Эта девочка – наше будущее! Неужели вы хотите, чтобы она выросла неграмотной?

Собравшиеся возбужденно загудели. Никто не хотел, чтобы их дочери лишились права на образование.

Новенькие, поступившие в нашу школу, рассказывали жуткие истории. Айша сообщила, что однажды, возвращаясь из Санготы домой, она увидела талиба, который держал за волосы отрубленную голову полицейского. Из рассеченной шеи капала кровь. Все новенькие девочки хорошо учились, так что соревнование в нашем классе стало еще более жестким. Одна из них, Рида, отлично произносила речи. Мы с Монибой очень подружились с ней, но дружба втроем дает множество поводов для ревности, и порой мы бурно выясняли отношения. Мониба всегда приносила в школу еду и только одну лишнюю вилку.

– Для кого эта вилка? – с обидой спрашивала я. – Кто твоя лучшая подруга, я или Рида?

– Вы обе мои лучшие подруги, – со смехом отвечала она.

К концу 2008 года талибы уничтожили около 400 школ, в Пакистане было сформировано новое правительство, возглавляемое президентом Асифом Зардари, мужем убитой Беназир Бхутто. Но создавалось впечатление, что ситуация в долине Сват правительство совершенно не волнует. В своих интервью я часто повторяла, что дела обстояли бы иначе, если бы дочери президента Зардари учились в одной из сватских школ. Террористы-смертники устраивали взрывы по всей стране. В воздух взлетел даже отель «Мариотт» в Исламабаде.

Что касается долины Сват, то обстановка в Мингоре была более спокойной, чем в отдаленных районах. Поэтому многие наши родственники перебрались из деревни в город и поселились у нас. Наш маленький дом теперь был переполнен до отказа. Из страха перед талибами мы, дети, не могли, как прежде, играть в крикет на улице или на крыше дома. Все, что нам оставалось, – играть во дворе в шарики. Мы с братом Хушалем постоянно дрались, а после он с плачем бежал жаловаться маме. Признаюсь честно, мы с ним никогда не были друзьями.

Мне нравилось делать себе разные прически. Часами я торчала в ванной перед зеркалом и подражала актрисам, которых видела в кино, пытаясь придать своему взгляду то нежность, то задумчивость, то страстность. До тех пор пока мне не исполнилось девять лет, мама стригла меня коротко, как мальчика, чтобы в волосах не заводились вши. К тому же короткие волосы куда проще мыть и расчесывать. Но в конце концов мама вняла моим мольбам и разрешила мне отрастить волосы до плеч. Я гордилась тем, что волосы у меня густые и волнистые – у Монибы, например, они были совершенно прямые, – и укладывала их локонами или заплетала в косы.

– Что ты так долго делаешь в ванной, пишо? – сердилась мама. – Ты не думаешь о том, что она может понадобиться нашим гостям? Почему все должны тебя ждать?

Самые тяжелые времена настали в Рамадан 2008 года. Рамадан – это месяц поста, во время которого правоверные мусульмане не должны есть и пить до захода солнца. Талибы уничтожили городскую электростанцию, так что нам пришлось обходиться без электричества. Несколько дней спустя они взорвали газопровод, и мы остались без газа. Стоимость газовых баллонов, которые мы покупали на базаре, увеличилась вдвое. Теперь маме приходилось готовить на костре, так, как делают в деревнях. Мама не жаловалась – семью нужно был кормить в любых условиях, и она это делала. К тому же другим приходилось еще хуже, чем нам. Самая серьезная проблема состояла в отсутствии чистой питьевой воды. В городе вспыхнула холера, унесшая множество жизней. Больницы не справлялись с наплывом пациентов, которых приходилось размещать в палатках на улице.

Отец купил генератор, но установил его не дома, а в школе. Генератор качал из артезианской скважины чистую воду, за которой в школу приходили все окрестные жители. Каждый день на улице выстраивалась очередь с кувшинами, бутылками и бидонами. Некоторых соседей это очень пугало.

– Вы очень рискуете! – говорили они отцу. – Если талибы узнают, что в Рамадан вы разрешаете набирать воду при дневном свете, нам всем придет конец!

– Какая разница, от чего умереть – от жажды или от талибской пули? – отвечал на это отец. – По-моему, медленная смерть от жажды намного мучительнее.

Счастливые времена, когда мы ездили на школьные экскурсии и устраивали пикники, теперь казались сном. После заката никто не решался выходить из дома. Террористы взорвали даже лыжный подъемник в одном из больших отелей в Малам-Джабба, где останавливались иностранные туристы. Райский уголок, которым прежде была долина Сват, превратился в ад, от которого иностранцы старались держаться подальше.

В конце 2008 года заместитель Фазлуллы, маулана Шах Дауран, объявил по радио, что в самом скором времени все школы для девочек будут закрыты. После 15 января ни одна девочка не должна ходить в школу, предупредил он. Поначалу я решила, что это шутка.

– Как талибы могут запретить нам ходить в школу? – спрашивала я отца. – Не настолько они сильны. Не могут же они установить караулы на всех дорогах.

Но другие девочки не разделяли моего оптимизма.

– Талибы способны на все, – говорили они. – Они уже взорвали сотни школ, и никто не сумел их остановить.

Мой отец повторял, что учителя в долине Сват будут учить детей до тех пор, пока будет цела последняя школа, жив последний учитель и последний ребенок. О том, чтобы я добровольно прекратила занятия, у нас дома даже и речь не заходила. Мы, дети, любили нашу школу, но не сознавали всей важности образования до тех пор, пока талибы не решили запретить нам учиться. Только тогда мы поняли, что, слушая учителей и выполняя их задания, мы не только интересно проводим время, а обеспечиваем себе будущее.

Зима выдалась снежная. Мы лепили во дворе снежных медведей, но это не доставляло нам такой радости, как прежде. Зимой талибы обычно скрывались в горах. Но мы знали, они скоро появятся, хотя и не представляли, чего от них ждать. Несмотря ни на что, мы верили, что будем учиться. Талибы могли сжечь наши книги, взорвать школьные здания, но они не могли запретить нам думать.

12. Кровавая площадь

Тела убитых по ночам свозили на площадь, чтобы утром люди могли увидеть их по пути на работу. К телам обычно прикрепляли таблички, на которых было написано что-нибудь вроде «Так будет со всеми армейскими шпионами» или «Не трогай этот труп до 11 часов утра, иначе ты будешь следующим». Порой по ночам, когда талибы творили произвол, ощущались подземные толчки. Природные бедствия, соединяясь с человеческими злодеяниями, усиливали ужас, в котором пребывали люди.

В январе 2009 года холодной зимней ночью талибы убили танцовщицу по имени Шабана. Она жила в Мингоре, на узкой улице Барн Базар, где обычно селились танцовщики и музыканты. По словам ее отца, поздно вечером, после комендантского часа, несколько человек постучали в дверь дома Шабаны. Они попросили ее потанцевать для них. Она переоделась в костюм для танцев, а когда снова вышла к гостям, они наставили нее дула пистолетов. Люди слышали, как она кричала:

– Прошу вас, пощадите! Обещаю, что больше никогда не буду ни петь, ни танцевать! Ради Аллаха, не убивайте меня! Я женщина, я мусульманка! Что я вам сделала?

Ответом ей был грохот выстрелов. На следующее утро изрешеченное пулями тело девушки лежало на площади Грин Човк. Трупы появлялись там так часто, что эту площадь стали называть Кровавой.

Мы узнали о смерти Шабаны утром. Выступая по Радио Мулла, Фазлулла заявил, что эта женщина заслужила смерть за свое аморальное поведение и что всех прочих танцовщиц и певиц ждет такая же участь. Прежде мы гордились своими музыкантами и танцорами, но теперь почти все они покинули Сват, перебравшись в Лахор или Дубай. Музыканты также стали давать объявления в газетах о том, что они перестали выступать и ведут благочестивый образ жизни, чтобы успокоить талибов.

Прежде люди говорили о безнравственности Шабаны, но таковы наши мужчины: им нравилось смотреть, как она танцует, и при этом они считали себя вправе презирать ее за то, что она танцовщица. Дочь хана никогда не выйдет замуж за сына брадобрея, а сыну брадобрея не суждено жениться на дочери хана. Мы, пуштуны, любим хорошую обувь, но не уважаем сапожников. Любим красивые шали и одеяла, но пренебрежительно относимся к ткачам. Представители многих ремесел, необходимых людям, не пользуются в нашем обществе уважением. Может быть, именно поэтому они охотно присоединялись к движению Талибан, которое обеспечивало им власть и социальный статус.