Записки бывшего милиционера

Кстати, отсутствие средств защиты вредило не только непосредственно работникам, но нередко являлось причиной их отказа от проведения следственных действий, а это уже напрямую сказывалось на качестве работы по раскрытию преступлений.

На третьем-четвёртом году работы следователем я почувствовал себя профессионалом. Уже не я, а у меня спрашивали, что и как. Сложился свой стиль работы. Так или иначе, но по количеству и качеству расследованных дел я опережал многих своих коллег, меня стали замечать, присвоили звание лучшего следователя области (естественно, среди милицейских следователей), моя фотография оказалась на районной Доске почёта. А на торжественном собрании в честь Дня советской милиции Северный русский народный хор в мою честь исполнил народную песню (названия не помню). Мы с Еленой сидели в первых рядах, и мне было хорошо видно, в какие грязные и помятые костюмы были одеты участники хора. Это очень неприятно поразило, и с тех пор я не мог заставить себя побывать хотя бы на одном концерте этого прославленного песенного коллектива. Увы.

10 ноября 1970 года (День советской милиции) в газете «Правда Севера» впервые была опубликована моя фотография как работника милиции. 18 ноября 1972 года в этой же газете снова появилась моя фотография и большая статья о моей служебной работе, в которой, среди прочего, упоминалась раскрытая мной кража в облвендиспансере и то, что моя фотография размещена на Доске почёта Октябрьского района города Архангельска. В предисловии к книжке «Служба такая…», изданной в 1973 году, начальник областного УВД В. И. Цветков упомянул мою фамилию среди работников милиции, достигших успеха. Таким образом, я стал известным человеком в милицейской среде.

В 1973 году мне предложили занять должность начальника следственного отделения вместо перешедшего в УВД Виктора Тимофеевича Камышева. Работать с коллегами было легко. Я знал подчинённых, они знали меня, знали и в прокуратуре, куда приходилось обращаться за санкциями — то на арест, то на обыск, то на продление процессуального срока. С одним из следователей прокуратуры — Юрием Тимофеевичем Лебедевым — даже сложились приятельские отношения. Конечно, доставляли неприятности нарушения сроков расследования, ошибки следствия, которые время от времени допускали мои подчинённые, в основном из числа молодых, недавних выпускников вузов. Одни быстро осваивались, учились практике, другие были совершенно профессионально непригодны. Всё-таки труд следователя очень специфичен, и далеко не каждый по своему уму и складу характера может этим заниматься. Ни материальных, ни иных стимулов для работы не было. Даже потолок в звании ограничивался для следователя старшим лейтенантом. Текучка кадров была страшная. Одни уходили, другие приходили, но костяк из четырёх-пяти человек был стабилен, и только благодаря этому функция следствия, хоть и со скрипом, но исполнялась.

Должность начальника следственного отделения была для меня знаменательна тем, что я впервые оказался в роли начальника, впервые у меня появились подчинённые, впервые я реально осознал, насколько разными бывают люди по отношению к своим обязанностям: от людей с чувством повышенной ответственности за порученное дело до таких, как одна из молодых следователей, которую в любое время дня можно было видеть возящейся с бумагами, но при проверке материалов уголовных дел всегда обнаруживался полный ноль, полное бездействие; и это при постоянном контроле за ней, при постоянной помощи ей в работе.

Для подчинённых мне следователей некоторые мои требования оказались весьма неожиданными. Например, поручая новый материал для расследования, я одновременно в письменном виде указывал даты обязательных мне докладов о выполнении следственных действий, об избрании меры пресечения и другое и держал эти сроки под жёстким контролем. Некоторые следователи мои требования расценивали как посягательство на их следственную независимость и свободу, но со временем признавали необходимость такого контроля.

В какой-то мере шокирующими даже для кадровиков оказались некоторые мои формулировки в аттестациях своих сотрудников. Например, одному из опытных следователей я записал в аттестации о качественном расследовании им уголовных дел, но отметил, что для его работы характерна штурмовщина, имея в виду, что он из отведённых законом на расследование двух месяцев мог львиную долю этого времени ничего не предпринимать, а за оставшуюся неделю, сидя день и ночь над материалом, успешно завершить дело. В аттестации другого следователя я отметил его болезненность, из-за которой он большую часть времени находился на больничных листках. Согласитесь, что аттестация для того и делается, чтобы охарактеризовать работу конкретного сотрудника. Но, тем не менее, констатация подобных особенностей в работе для многих почему-то оказалась неприемлемой. Все привыкли, что в аттестациях либо только хвалят, если нужно работника продвинуть по службе или наградить, либо, наоборот, — обливают грязью, если нужно наказать. При этом никого не смущало, что за несколько месяцев до аттестации этого работника вовсю расхваливали.

На этой должности меня сменил Николай Фёдорович Кичин, высокий стройный подполковник, бывший начальник Приморского райотдела милиции, которого уволили с этой должности из-за бандита, нападавшего на инкассаторов. Бандитом оказался один из работников этого отдела. Через год после увольнения Кичина восстановили на службе в органах внутренних дел и назначили вместо меня начальником следственного отделения Октябрьского РОВД.

Несмотря на свой моложавый вид, Кичин был фронтовиком, прошёл войну, имел награды. Был он с юмором, форму носил с форсом, пользовался популярностью у женщин.

Во время приёма-сдачи документов я случайно увидел у него несколько заграничных цветных альбомов с порнухой. Фотографии были настолько откровенными, что, несмотря на свой милицейский опыт, я впервые видел такое и просто был ошарашен, потому что никогда до этого подумать даже не мог, что найдутся люди, которые будут фотографироваться таким образом, и найдутся типографии, которые могут такое напечатать. Времена были советские, мораль была соответствующая, подобной «литературы» не было вообще, телевидение было целомудренным, и народ не был развращён, как сейчас. Секс в стране, конечно, был (несмотря на шуточное заявление одной из участниц теледебатов в 90-е годы с Америкой, что «в СССР секса нет»), но никоим образом не афишировался, существовало табу на эту тему на телевидении и в других СМИ. А теперь дети с пелёнок не только знают, что это такое, но и постоянно видят сам процесс на экранах кино и телевидения. О каком тут воспитании чувств и нравов можно говорить!

В феврале 2013 года Н. Ф. Кичина не стало.

В 1974 году мне предложили должность, не связанную со следствием, и мне было по-настоящему жаль расставаться с уже привычной работой, словно было предчувствие, что я никогда к следствию не вернусь. Ведь с 1968 года моя жизнь была полностью погружена в эту сферу деятельности.

Конечно, мы с Еленой старались не отставать от культурной жизни города, посещали музеи и выставки, ходили на концерты и спектакли, но этого было мало. Основным развлечением оставалось кино. Телевидение тогда было очень политизированным, развлекательных программ показывали мало, хороших фильмов недостаточно, сериалов практически не было, а если и были (например, «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой), то настоящие шедевры, а не мыльные оперы.

Мы находили время для летних вылазок в лес по грибы и ягоды, брали с собой Иришку с трёх лет, которая однажды испытала на себе коварство болота. Переходили мы по бревну, казалось, небольшую лужицу, поросшую травкой и цветами. Иришке захотелось пройти не по бревну, а рядом по травке, она ступила на зелёный коврик и моментально оказалась по грудь в трясине. Я шёл следом и тут же подхватил её, она не успела даже испугаться. Всё обошлось, только переодели Иришку в сухое из того, что было из одежды с собой.