Мемуары

Я долгое время была как бы без чувств, закрыв лицо руками. Подняв голову, я увидела Толстую, освещенную лунным светом, падавшим через окно наверху. Этот мягкий спокойный свет давал великолепный контраст с освещением, сосредоточенным в середине этой как бы часовни. Вся остальная часть этого обширного зала была погружена во мрак. ,

В восемь или девять часов вечера члены Императорской фамилии медленно вошли, чтобы поклониться телу, и ушли в том же порядке в глубочайшем молчании. Через час или два пришли камер-фрау покойной Императрицы. Они с жадностью целовали ее руку и лишь с трудом могли оторваться. Крики, рыдания, обмороки прерывали по временам торжественную тишину. Государыню обожали все, кто был около нее; молитвы за ее душу и чувствительная благодарность возносились к небесам. Я была огорчена, когда наступил день, и с печалью видела, что мое дежурство окончено. С трудом расстаются с останками тех, кто нам дорог.

Тело Государыни и гроб Петра III после заупокойной службы были перенесены в крепость и положены в склепе, где покоились их предшественники.

Когда похоронные церемонии окончились, был получен приказ явиться ко двору для представления. Собрались в траурном зале кавалергардов. Трусы и трусихи решили, что надо целовать руку Императора, падая ниц, что мне показалось очень странным. Император и Императрица появились, и курбеты начались так быстро, что Император не успевал поднять этих картонных паяцев. Я была возмущена этим. Когда дошла очередь до меня, я поклонилась, как всегда, и собиралась взять руку Императора, который быстро отдернул ее. От этого быстрого движения он так звучно поцеловал меня в щеку, что рассмеялся. Он сильно уколол меня своим подбородком, который он, вероятно, не брил в тот день. Я была слишком огорчена тогда, чтобы почувствовать смешную сторону этой сцены. Старые дамы бранили меня, что я не последовала их примеру. Я отвечала им, что никогда не может быть уважения большего, чем мое к Императрице Екатерине, но что я никогда не валялась на земле перед ней и что я не могла и не должна была делать этого перед ее сыном. Я не знаю, быть может, они почувствовали справедливость моего убеждения, но только преклонения прекратились.

Несколько времени спустя после восшествия на престол Павла I мой муж просил позволения у Императора отправиться в путешествие, но Государь самым ласковым образом отказал и велел передать ему, что он хочет сохранить около своего сына людей таких же честных, как и он сам. Государь назначил мужа обер-гофмейстером двора Великого Князя Александра, а графа Толстого — маршалом. Я отправилась поблагодарить Императора на Куртаге. Там присутствовали двор и весь город. Прием должен был происходить в Георгиевском зале. По прибытии Их Величества прошли в зал, где находились все лица, желавшие их поблагодарить. Старая графиня Матюшкина⁶⁾ должна была представлять дам и называть их фамилии. Вместо того чтобы сказать мою, она назвала меня г-жой Косицкой. Я остановилась и сказала ей:

— Вы ошибаетесь, графиня, я — графиня Головина.

Это объяснение произошло прямо перед Императором и нарушило его строптивый вид. Когда я потом была на Куртаге, Императрица подошла ко мне и сказала:

— Хотя вас и неверно назвали, я вас тотчас же узнала.

— Я буду счастливой всегда, — отвечала я, — когда Ваше Величество соблаговолит узнать меня.

Она повернулась ко мне спиной и отошла. Г-жа Гурьева⁷⁾, бывшая близ меня, сказала мне:

— Боже мой, дорогая моя, как вы осмеливаетесь так отвечать?

— Потому что я не так боюсь, как вы.

На этом же Куртаге я слышала замечательный ответ Государя. Княгиня Долгорукая⁸⁾ просила Государя помиловать ее отца, князя Барятинского, но получила отказ. Она заинтересовала м-ль Нелидову⁹⁾, обещавшую ей свое содействие. Я находилась среди них, когда княгиня возобновила свои просьбы перед Нелидовой о ходатайстве за ее отца. Государь подошел к Нелидовой, которая стала ему говорить о княгине Долгорукой как о дочери, страдающей от несчастья, постигшего ее отца. Император ответил:

— У меня тоже был отец, сударыня!

Я не виделась больше с Великой Княгиней Елизаветой. Моя чувствительная привязанность к ней оставалась той же, но Великий Князь Александр воспользовался враждебным отношением ко мне Императрицы, чтобы лишить меня всякой возможности видеться с ней и поддерживать отношения. И даже при известном расположении это было бы делом трудным. Кроме увеличившихся занятий, которыми был завален Великий Князь, все привычки его и Великой Княгини в течение этой первой зимы были нарушены и изменены. Не было установленного порядка; проводили день наготове и в ожидании. Утром Великий Князь находился в передней Государя, и часто перед этим он проводил уже целый час в казармах своего полка. В парадах и учении проходило все утро. Он обедал с Великой Княгиней вдвоем, или были еще один или два человека. После обеда — или опять поездки по казармам, или осмотр постов, или исполнение поручений Государя. В семь часов надо было отправляться в гостиную его Величества и дожидаться там его, хотя часто Государь приходил только к ужину, который бывал в девять. После ужина Великий Князь докладывал Императору военный рапорт. Дожидаясь его, Великая Княгиня Елизавета присутствовала при ночном туалете Императрицы, удерживавшей ее при себе, пока Великий Князь приходил после доклада пожелать своей матери спокойной ночи и уводил Великую Княгиню домой. Устав за день, он был в восхищении от возможности лечь спать, и часто Великая Княгиня оставалась одна, печально сравнивая приятную свободу, непринужденность и удовольствие прошлого царствования с напряженностью и стеснением настоящего.

Общество Государя, кроме членов Императорской фамилии, состояло из нескольких членов двора и лиц, которые были преданы ему, когда он был еще Великим Князем; к последним принадлежали: Плещеев¹⁰⁾, Кушелев¹¹⁾ и Донауров¹²⁾. Император также вызвал из Москвы некоего Измайлова¹³⁾, который остался одним из лиц, преданных Петру Ш. Он сделал его флигель-адъютантом и выделял особенным вниманием. Из дам были: м-ль Протасова, сохранившая свое придворное звание; м-ль Нелидова; г-жа Бенкендорф, призванная в Петербург после примире-ни» между Императрицей и Нелидовой; обер-гоф-мейстерины Великих Княгинь и дежурные фрейлины. В постоянное общество Императора были допущены два иностранца: граф Дитрихштейн, посланный венским двором принести поздравления его Величеству по поводу восшествия на престол, и Клингспор, приехавший с той же целью от шведского. Двора*.Ужины часто прерывались заявлениями о пожаре. В начале своего царствования Император Павел не пропускал ни одного пожара в городе, в каком бы часу дня или ночи это ни случилось. Его сыновья и все, кто носил форму, сопровождали Государя, а дамы кончали ужин одни, вместе с остальным обществом.