Рылеев

Позднее, в своем дневнике 1831 года, в ссылке, Кюхельбекер, перечитав думу «Димитрий Донской», скажет, что она «очень не дурна и принадлежит к хорошим произведениям Рылеева». В думе есть живая, яркая изобразительность. Вот, например, картина переправы русских войск через Дон:

Еще явственнее эта художественность в думе «Иван Сусанин». Пушкин, не жаловавший вообще рылеевских дум, сделал исключение для «Ивана Сусанина». Он писал Рылееву, что это «первая дума, по коей начал я подозревать в тебе истинный талант».

Редко встретишь в поэзии начала 1820-х годов такую, например, картину утра в лесу:

Однако в думе «Иван Сусанин» Рылеев добился и гораздо большего. Он создал потрясающий образ русского человека, костромича, крестьянина-героя, навсегда врезавшийся в сердца читателей. Дума Рылеева вдохновила М.И. Глинку на создание оперы «Иван Сусанин». Сколько поколений повторяло — как девиз — слова Сусанина:

Сюжет этой думы и некоторые детали повествования Рылеев почерпнул из статьи Сергея Глинки (брата Федора Глинки) «Крестьянин Иван Сусанин, победитель лести и избавитель царя Михаила Федоровича Романова», напечатанной в «Русском Вестнике» в 1812 году. После появления думы Рылеева в «Полярной Звезде» на 1823 год, она получила большое распространение, была несколько раз перепечатана. Даже в пансионах, еще при жизни Рылеева, ученики должны были наряду с произведениями Державина, Озерова и Жуковского учить наизусть думу «Иван Сусанин».

В том же 1822 году Рылеев создал и особенно важную для всего цикла думу «Державин», посвященную им Гнедичу. И выбор героя и посвящение имели программный характер.

Рылеев искал в современности образ поэта-героя, поэта-гражданина, каким он предстает в речи Гнедича «О назначении поэта», произнесенной в Вольном обществе любителей российской словесности (1821). «Чтобы владеть с честию пером, — говорил Гнедич, — должно иметь более мужества, нежели владеть мечом… Писатель не должен отделять любви к славе своей от любви к благу общему». Многие положения этой речи нашли отзвук в Думе «Державин».

После смерти Державина (1816) появилось немало стихотворений о нем (Капниста, Нестерова, Грамматина, Милонова), но великий поэт предстает в них «певцом Фелицы», блеска и пышности России-победительницы. Однако поэты-радищевцы (Пнин, Борн, Востоков, Попугаев) еще в 1800-х годах положили начало другому прочтению поэзии Державина: «Он был для них не только самым влиятельным поэтом эпохи, но и живым примером того, каким должен быть истинный поэт… В деятельности Державина и в самом человеческом его облике они находили и выделяли черты гражданственности… Закрепленный в обличительных одах Державина образ поэта — учителя и пророка, смело гласящего «истину» и бичующего «неправду» перед лицом «земных богов», безусловно, должен был импонировать деятелям Вольного общества и, нужно полагать, оказал существенное воздействие на формирование образа поэта-гражданина в их собственном творчестве» (В.Н. Орлов, 1950. — «Вольное общество», о котором здесь говорится, — это Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, существовавшее в Петербурге в 1801–1808 годах).

Рылеев в своей думе еще более заострил гражданские черты Державина, создав образ во многом идеальный — образец для подражания, особенно в первом варианте думы:

Не лишним будет отметить (разумеется, не ставя его на одну доску с Державиным), что Рылеев-поэт, равно как и Рылеев-человек, соответствует этой стихотворной характеристике. И соответствует неизмеримо больше всех других современных ему поэтов.

8

В воспоминаниях Н. Греча есть такая запись: «С Николаем Тургеневым Рылеев познакомился у меня, 4 октября 1822 года, на праздновании десятилетия «Сына Отечества». Меня и многих изумило, что аристократ и геттингенский бурш долго беседовал с плебеем и кадетом… Могли ли мы вообразить, о чем они толкуют».

Конечно — в это время, уже будучи знакомым с Тургеневым, Рылеев не мог знать, что этот «аристократ» и «бурш» — один из главных деятелей декабризма, основателей «Союза благоденствия», глава одной из двух групп возникшего в 1821 году Северного общества в Петербурге (другой группой руководил Никита Муравьев). Греча и «многих», как он пишет, «изумило» внимание Тургенева, кроме всего, крупного государственного чиновника, к такой незначительной фигуре, как Рылеев. Греч задним числом, так как пишет много лет спустя после восстания, недоброжелателен к бывшему своему товарищу-литератору. И, вспоминая, Греч вообразил, будто они, уединившись от прочих гостей, строили планы переворота в России и, может быть, даже убийства царя и всех членов царской семьи.

Греч, далекий от декабристских обществ, хотя и фрондировавший в свое время, ошибался в том, что Тургенев, как и прочие декабристы-аристократы, как правило, не снисходит до знакомства и бесед с «плебеями» (здесь — неродовитыми и небогатыми дворянами) и «кадетами» (мелкими чинами). И самого Тургенева он вовсе не знал, несмотря на знакомство с ним. Тургенев был воспитан отцом, Иваном Петровичем Тургеневым, соратником Новикова, как и его братья Андрей, Александр и Сергей, в твердых правилах скромности и доброты к людям, независимо от их происхождения и достатка. Тургенев с юности ненавидел надутых вельмож, в особенности жестоких крепостников. Вся его служебная деятельность (а он достиг поста члена Государственного совета) была подчинена буквально сжигавшей его страсти — делу освобождения крепостных крестьян в России. С этой мыслью он пришел и в декабристские общества.

В 1821–1822 годах Тургенев разрабатывал проект судебной реформы, который он обсуждал с Мордвиновым и Сперанским. Тургенева не могло не заинтересовать дело гостилицких крестьян, в котором такое необычное для того времени участие принял Рылеев, протестовавший против вынесения приговоров без предварительного беспристрастного следствия. А ведь подобная несправедливость была почти обычным делом в русских судах, какой-то уродливой традицией. Тургеневу наверняка известны были мнения Рылеева, зафиксированные в журнале Комитета министров.