Командир атакует первым

Во время выхода войск фронта к Днепру авиация использовала все силы и возможности для эффективной поддержки действий наземных частей и соединений. К сожалению, наша авиационная боеспособность была несколько ограничена. В то время как противник располагал большой сетью хорошо подготовленных аэродромов, запасами горючего и боеприпасов, нашим полкам приходилось садиться на разрушенные врагом при отходе аэродромы. Батальоны аэродромного обслуживания отставали от продвинувшихся вперед летных частей. Подвоз горючего и боеприпасов осложнялся тем, что наступающим силам требовалось огромное количество материальных средств, все дороги были забиты транспортом. Иногда, чтобы обеспечить наиболее важные вылеты, мы сливали бензин со всех самолетов и заправляли хотя бы две-три четверки. Бывало, что вылетали и с неполным боезапасом. Было тяжело и досадно, хотя мы понимали, что хозяйственники стараются сделать все для нормальной боевой работы. Те действительно делали все возможное и невозможное. Солдаты БАО с помощью местных жителей быстро восстанавливали взлетные полосы, стоянки, жилье для летного состава. Горючее и боеприпасы доставлялись любым возможным транспортом, вплоть до перевозки по воздуху. И мы опять делали по два-три вылета в день.

Никогда не забыть полет, в котором я впервые с воздуха увидел Днепр. Рискуя подвергнуться внезапному нападению, подпустить противника, я не мог оторвать взгляда от величественной реки, прославленной в песнях и былинах. Я долго смотрел вверх по течению, туда, где в каких-то двухстах пятидесяти километрах впадает в Днепр речушка моего детства - Ирпень.

Вскоре в полк пришло радостное известие - Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану Ивану Базарову присвоено звание Героя Советского Союза. Для получения награды его вызывали в Москву.

Ребята горячо поздравляют Ивана, а он смущенно улыбается:

- Это мне повезло. У нас весь полк герои...

Хорошее слово "повезло". А "повезло" в том, что под Белгородом и Харьковом, а еще раньше на Керченском полуострове и под Севастополем, почти в каждом вылете приходилось вести воздушные бои... "Повезло" в том, что из каждого боя Иван приводил самолет в сплошных дырках, и механики еле успевали их латать...

Мы по-хорошему завидовали Базарову, его выдержке в бою, хладнокровию, точности расчета, меткой стрельбе. Он не бросался на противника сломя голову, не старался взять его, что называется, "нахрапом". Базаров точно знал, что он делает сейчас и что будет делать в бою через минуту, откуда зайдет на "мессер", с какой дальности начнет стрелять по "юнкерсу". Стеснительный, скромный парень, в воздухе он действовал решительно, настойчиво, отважно. В этом и было все его "везение".

Нарядили мы Ивана, как жениха, в самое лучшее, самое новое, даже парадные авиационные погоны раздобыли. Проводили его в столицу с напутствием: все посмотреть, все запомнить, обо всем рассказать, особенно о салюте, если повезет. В последнее время Москва часто салютовала отличившимся войскам. Мы слышали гром салютов по радио, но плохо представляли, какое это зрелище наяву.

На следующий день после отъезда Ивана Базарова "повезло" и мне. Действительно, в этом смысле слова мне уже давно не везло. После Харькова практически я не участвовал ни в одном мало-мальски стоящем воздушном бою. Возможно, в районе, где работали прикрываемые моей группой штурмовики, и там, куда я ходил на разведку, не было вражеской авиации. Но редкие встречи с противником можно объяснить и нежеланием фашистских летчиков драться с нами. Дело в том, что в последнее время мне поручалось командовать группой истребителей в составе 8-12 самолетов, а иногда и больше. А столько истребителей плюс два десятка штурмовиков - это уже солидная сила. Может быть, поэтому истребители противника, которые летали обычно группами по 6-8 самолетов, и не рисковали вступать с нами в бой. Во всяком случае, в последнее время я видел вражескую авиацию только издали или при штурмовке на аэродромах.

А тут "повезло". Давно ждал я настоящего воздушного боя. Мы же все-таки истребители! Схватку эту, правда, настоящей считать нельзя, но в сетке прицела я видел вражеский самолет, и очередь моего истребителя свалила его на землю.

В этот раз, как обычно, мы прикрывали штурмовиков, которых вел капитан Девятьяров. Сначала они разбили колонну мотопехоты на дороге Кременчуг Новоукраинка. Потом вышли на немецкий аэродром и обработали стоянки самолетов. Я, оставив четверку прикрытия, со своим ведомым тоже решил потратить боезапас на аэродроме. Штурмовики поработали хорошо. "Юнкерсы", видимо готовые к вылету, подорвались на своих же бомбах, прошитые меткими очередями 37-миллиметровых пушек наших "илов". Еще несколько самолетов горело. Но были и неповрежденные.

Я направил самолет в пикирование. Глянул на ведомого: Саша Коняев молодцом, держится рядом. Скорость растет, земля приближается. Плавно подвожу нос "яка" к одному из не тронутых огнем "юнкерсов". Смотрю в прицел: вижу на фюзеляже тевтонский крест. И сам бомбовоз перед глазами в сетке прицела, как тот крест. Еще чуть ручку на себя - перекрестие уже в точке, где у "юнкерса" топливные баки. Жму на гашетку. Короткая очередь. Еще одна, подлиннее. Земля совсем рядом. Нужно учитывать просадку самолета при выводе. Выхожу из атаки.

Все это продолжалось несколько секунд. Хотя и была уверенность, что попал, результатов заметить не успел. А когда оглянулся на выводе из пикирования, "юнкерс" уже был закрыт черным дымом.

Ведущий штурмовиков, как всегда, торопит домой. Иду к группе. Взгляд ощупывает серенькую мглу осеннего неба и... не верю своим глазам! Над противоположной стороной аэродрома в воздухе плывет какой-то агрегат. Не без труда сообразил, что это самолет-разведчик "рама".

Сбить его удавалось не каждому летчику. У этой машины хорошая броневая защита, и при всей своей неуклюжести, которую придают два фюзеляжа и два киля, она обладает достаточной маневренностью. Нередко "рама" уходила из-под атак истребителей, а иногда и сбивала их, отвечая мощным пулеметным огнем. Она вела корректировку артиллерийского огня, разведку, наводила на воздушные и наземные цели свои самолеты. Словом, вреда "рама" приносила больше, чем любой бомбардировщик.

Упустить такую ценную "птичку" я не мог. Тем более что разведчик наверняка возвращался из-за линии фронта и на борту - ценные данные. Нашу пару экипаж не видит. С земли же его не предупредили: видимо, при штурмовке уничтожена немецкая рация.

Саша Коняев подводит самолет совсем близко к моему. Вижу возбужденное, радостное лицо. Парень держится хорошо, но увлекается. Ему сейчас нужно во все глаза наблюдать за воздухом - тут можно и самим оказаться в роли "подстреленной" дичи. Приказываю по радио: "Смотреть за воздухом!" - делаю небольшой отворот влево, набираю высоту и сваливаю машину в правую сторону. "Рама" точно в прицеле...

На весь бой - удар по "юнкерсу" и атаку самолета-разведчика - ушло немногим больше минуты. Кто-то из штурмовиков, кажется сам Девятьяров, пробасил в эфир: "Неплохо сработано!" Я и сам считаю, что неплохо, на одном дыхании: пикирование, огонь по "юнкерсу", набор высоты в развороте, выход на "раму" и снова огонь. Ни одного лишнего маневра, ни одной бесполезной очереди.

Вечером механик с удовольствием рисует на борту "яка" звездочку. К сожалению, одну. Самолеты, уничтоженные истребителями на земле, в боевой счет не идут. Но я все равно несказанно доволен - сбитой "рамой" похвастаться может не каждый. Теперь на моем счету есть практически все основные типы фашистских самолетов: несколько "юнкерсов" и "мессершмиттов", бронированный ФВ-190 и живучая вредная "рама"...

В эти дни - середина октября сорок третьего года - наши войска после прочного закрепления плацдармов на правом берегу Днепра и тщательной подготовки перешли в наступление. 13-го числа войсками соседнего Юго-Западного фронта был освобожден город Запорожье. 15-го утром ударная группировка Степного фронта, сосредоточенная на плацдарме юго-восточнее Кременчуга, тоже начала наступление.