Белый шум

– Один миллион.

– То-то и оно! Миллион солдат, и те не в силах этому воспрепятствовать. А знаете, у кого самая многочисленная постоянная армия в мире?

– То ли у Китая, то ли у России, хотя и вьетнамцев не стоит сбрасывать со счетов.

– Ну и как по-вашему, – спросил он, – смогут вьетнамцы все это остановить?

– Нет.

– Все уже началось, не правда ли? Люди это чувствуют. У нас нет никаких сомнений. Близится царствие небесное.

Высокий, худощавый человек с жидкими волосами и щелочкой между двумя передними зубами. На корточках он сидел без напряжения, вертелся, как на шарнирах, и, по-видимому, чувствовал себя в своей тарелке. Я обратил внимание, что на нем костюм с галстуком и кроссовки.

– Разве это не великие дни? – спросил он.

Я вгляделся в его лицо, пытаясь угадать правильный ответ.

– Вы чувствуете его приближение? Оно нарастает? Хотите, чтобы оно настало?

Говоря это, он жизнерадостно подпрыгивал.

– Войны, голод, землетрясения, извержения вулканов. Все начинает приобретать обнадеживающие масштабы. Как вы считаете, может что-нибудь помешать его пришествию, если оно уже набирает силу?

– Нет.

– То-то и оно! Смерчи, наводнения, эпидемии неизвестных новых болезней. Разве это не знамение? Разве не истина? Вы готовы?

– Неужели у людей и вправду нет в этом никаких сомнений? – спросил я.

– Добрые вести не лежат на месте.

– А люди говорят об этом? Когда вы обходите квартиры, у вас складывается впечатление, что люди этого хотят?

– Не просто хотят. Интересуются, где можно записаться добровольцами. Просят немедленно взять их с собой. Люди спрашивают: «А времена года в царствии небесном есть?» Спрашивают: «А там берут плату за проезд по мосту? А пустые бутылки принимают?» Короче, я хочу сказать, что люди относятся ко всему этому очень серьезно.

– Вы чувствуете, как надвигается буря.

– И дрожит земля. Метко подмечено. Я с первого взгляда смекнул: вот человек, который понимает.

– Между прочим, по статистике количество землетрясений не увеличилось.

Он снисходительно улыбнулся. Я почувствовал, что вполне заслуживаю такой улыбки, хотя и не понял толком, почему. Быть может, сославшись на статистические данные, которые идут вразрез с глубокими убеждениями, сильными страхами и желаниями, я проявил неуместный педантизм.

– Как вы намерены провести период вашего воскрешения? – спросил он так, словно речь шла о ближайших выходных.

– А разве все воскреснут?

– Можно оказаться либо среди нечестивцев, либо среди спасенных. Нечестивцы начинают гнить прямо в тот момент, когда идут по улице. У них глаза вытекают из глазниц. Их можно узнать по отталкивающей наружности и отсутствию некоторых частей тела. Люди ходят, оставляя за собой слизь из собственного организма. Вся внешняя, показная сторона Армагеддона заключается в гниении. А спасенные узнают друг друга по опрятному виду и сдержанному поведению. Если человеку не свойственны развязные манеры, знайте, что душа его спасена.

Это был человек серьезный, напрочь лишенный фантазии и практичный до самых подошв своих кроссовок. Меня заинтересовала его жуткая самоуверенность, свобода от всяческих сомнений. Неужели в этом и состоит суть Армагеддона? В том, чтобы избавиться от неопределенности, отбросить все сомнения? Он готов был сломя голову мчаться в мир иной и при этом изо всех сил старался сделать так, чтобы мир иной проник в мое сознание, чтобы я постиг явления огромной важности, которые представлялись ему обыденными, не требующими объяснений, естественными, неизбежными, реальными. Я не предчувствовал Армагеддон, но беспокоился о людях, которые не испытывают по его поводу никаких сомнений, стремятся к нему и даже приготовились, обзвонив всех родственников и сняв со счетов деньги. Начнется ли он, если этого захочет достаточное количество людей? Какое количество людей является достаточным? Почему мы беседуем друг с другом, сидя на корточках, словно какие-нибудь аборигены?

Он вручил мне брошюру под названием «Двадцать распространенных заблуждений относительно конца света». Я встал, с трудом выпрямив затекшие ноги. Голова закружилась, заныла спина. Вдали, у входа какая-то женщина говорила что-то о воздействии отравляющих веществ на человека. Ее слабый голос почти тонул в нестройном шуме барака, в том глухом, низком гуле, который люди издают, как правило, в больших замкнутых помещениях. Дениза, отложив свой справочник, буравила меня жестким взглядом. Такой взгляд она обычно приберегала для отца с его очередной утратой завоеванных позиций.

– Что стряслось?

– Ты что, не слышал, о чем говорил голос?

– О вредном воздействии.

– Вот именно! – язвительно сказала она.

– Какое это имеет отношение к нам?

– Не к нам, – сказала она. – К тебе.

– Почему ко мне?

– Разве не ты выходил из машины, чтобы наполнить бак?

– А где было тогда воздушное явление?

– Прямо перед нами. Ты что, не помнишь? Ты снова сел в машину, мы проехали немного, а потом оно возникло в лучах всех этих прожекторов.

– Значит, по-твоему, когда я вышел из машины, облако находилось достаточно близко и залило меня дождем.

– Ты не виноват, – сказала она раздраженно, – но действительно простоял под этим дождем около двух с половиной минут.

Я направился в глубь помещения. Люди вставали там в две очереди. От «А» до «М» и от «Н» до «Я». Перед каждой из очередей на раскладном столе стоял миниатюрный компьютер. Вокруг толпились специалисты, мужчины и женщины со знаками различия на лацканах и нашивками условных цветов. Я встал за семейством в спасательных жилетах. Все они выглядели бодрыми, веселыми и отлично вышколенными. Толстые оранжевые жилеты отнюдь не казались лишними даже несмотря на то, что мы находились на суше, на более или менее сухой земле, высоко над уровнем моря, за много миль от ближайшей водной поверхности. Резкие перемены в силу самой своей внезапности приводят к всевозможным странным заблуждениям. Все происходящее представляло собой красочное зрелище, отмеченное печатью эксцентричности.

Очереди двигались довольно быстро. Когда я добрался до стола с табличкой «А – М», тот, кто сидел за ним, напечатал на своей клавиатуре мои данные: имя, фамилию, возраст, перенесенные болезни и так далее. Этот худощавый парень, по-видимому, с подозрением относился к разговорам, темы которых выходили за рамки, предусмотренные некими невнятными директивами. На левом рукаве его куртки цвета хаки была зеленая нашивка с надписью «УСВАК».

Я рассказал о том, при каких обстоятельствах подвергся предполагаемому вредному воздействию.

– Сколько времени вы там пробыли?

– Две с половиной минуты, – сказал я. – Это считается много или мало?

– Все, что ведет к непосредственному контакту с выделяемыми веществами, расценивается как чрезвычайная ситуация.

– Почему ни дождь, ни ветер до сих пор не развеяли эту движущуюся тучу?

– Это вам не обычное перистое облачко. Это высококачественное явление. Облако насыщено плотными сгустками побочного продукта. Возможно, забросив туда крючок, вы смогли бы утащить облако в открытое море. Я, конечно, преувеличиваю, чтобы вы поняли мою мысль.

– А как же люди, сидевшие в машине? Ведь для того, чтобы выйти и сесть обратно, мне пришлось открыть дверь.

– Известны различные степени вредного воздействия. Полагаю, в данной ситуации этих людей можно считать объектами минимального риска. А вот пребывание под ядовитым дождем в течение двух с половиной минут заставляет меня содрогнуться. Непосредственный контакт с кожей и дыхательными путями. Это же ниодин «Д». Он относится к совершенно новому поколению токсичных отходов. Мы называем это современным положением дел в науке. Одна часть, содержащаяся в миллионе миллионов частей продукта, может вызвать у крысы необратимый патологический ступор.

Он уставился на меня с неумолимо гордым видом испытанного в боях ветерана. Очевидно, он был невысокого мнения о людях, которые в своей благополучной и слишком обособленной жизни ни разу не сталкивались с прекращением мозговой деятельности у крыс. Мне хотелось, чтобы этот парень был на моей стороне. Он имел доступ к информации. Я готов был превратиться в подобострастного льстеца, лишь бы он не отпускал язвительных замечаний по поводу степени вредного воздействия и моих шансов на выживание.