Екатерина Ивановна Нелидова. Очерк из истории императора Павла

В феврале 1801 года, уволен был от службы Растопчин, единственно оставшийся при дворе из числа лиц, преданных Павлу, и Пален, уже командовавший в Петербурге войсками и, полицией, назначен был, кроме того, управлять и почтами. Но, кажется, Павел Петрович стал уже догадываться в это время, что слишком много власти дал он в руки одного человека… За несколько дней до своей кончины он вызвал, не говоря о том Палену, обратно в Петербург Аракчеева, жившего в опале в пожалованном ему Грузине, и в то же время обдумывал какой-то важный план, долженствовавший изменить порядок в управлении. Вечером 11-го марта Аракчеев прибыл в Петербург, но, по приказанию Палена был задержан у заставы…

Вместе с другими, императрица Мария Феодоровна, несмотря на свое печальное положение, горячо любившая своего супруга, также введена была в заблуждение угодливостью и коварным образом действий Палена. Оплакивая в переписке с Нелидовой печальные события 1800-го года и сожалея о непоследовательных и суровых распоряжениях Павла Петровича, окруженного недостойными людьми, она так выражалась о Палене: «Пален достойный и почтенный человек, единственный из всех, занимающих высокие должности, которого я еще уважаю». [247] В другом письме она говорила еще решительнее: «Боже сохрани, чтобы он оставил Петербург!» [248]. Мысли Нелидовой были только отзвуком в этом отношении мыслей Марии Феодоровны, которая, находясь в центре совершавшихся событий, была, быть может, единственным источником, откуда Нелидова могла получать достоверные сведения о действующих лицах [249]…

Скоропостижная кончина императора Павла Петровича в ночь с 11-го на 12-ое марта 1801 года произвела страшное нервное потрясение в Нелидовой; но, забывая о своем личном горе, она должна была сдерживать себя, чтобы успокаивать и утешать царственную свою подругу, императрицу Марию Феодоровну, которая, среди радостного настроения, охватившего высшие круги общества при восшествии на престол Александра Павловича, находила себе отраду единственно в обществе Нелидовой, столь преданной почившему несчастному государю. Горесть Нелидовой действительно была глубока и непритворна, как, вместе с тем, велико было и ее негодование на Палена. Навестив ее тотчас по возвращении своем в Петербург, по смерти Павла Петровича, Гейкинг, нашел Нелидову страшно изменившейся. «Волосы ее поседели, — пишет он, — лицо покрылось морщинами, цвет лица сделался желтовато-свинцовым, и глубокая печаль отражалась на этом прежде столь улыбавшемся лице. При третьем свидании я застал ее одну. Я заговорил о своей жене, о минувшем времени, и глаза ее наполнились слезами, когда я рассказал, что мне пришлось вытерпеть. «О, несчастный государь был менее виноват, — сказала она, — чем те, которые окружали его. Вы оба имеете полное право не любить этого Палена». При этих словах лицо ее оживилось, и это поразило меня тем более, что обычная ее сдержанность часто доходило до притворства. «Этого недовольно, — продолжала она, — что он сделался виновником интриг против своего государя и благодетеля: он стремится еще поссорить мать и сына, чтобы управлять государством, как первый министр. Но я сомневаюсь, чтобы второй его план удался ему так же, как и первый. Государь любит свою мать, и она его обожает: такую связь не разорвать Палену, при всем его искусстве в интригах». В эту минуту в комнату вошли две девицы, и разговор был прерван. Но при этом случае я в первый раз в жизни видел Нелидову в гневном настроении духа и вне той крайней осторожности, которою она всегда так отличалась» [250].

Письмо Императрицы Марии Федоровны к Е. И. Нелидовой.

Действительно, было отчего Нелидовой возмутиться поведением Палена, тем более, что и она сама, и императрица, как мы видим, были о нем высокого мнения; чрезвычайно строгая к себе самой, Нелидова могла даже скорбеть о том, что Пален прощен был Павлом и вновь принят на службу именно в период ее всемогущества, как тогда же, благодаря ее же заступничеству, оставлен был при особе государя и гардеробмейстер Кутайсов, ныне обер-шталмейстер, граф и Андреевский кавалер. Пален, тотчас после кончины императора Павла, думал управлять Россией [251], но в то же время он не мог не видеть, что в лице императрицы-матери приобрел себе ожесточенного врага. Считая императора Александра, по его молодости и неопытности, вполне подчинившимся своему влиянию, граф Пален стал интриговать против императрицы Марии Феодоровны, доложив императору, что она содействует возмущению народа распространением икон с необыкновенными надписями. Кончилось тем, что и следовало ожидать: императрица, бывшая в то время в Гатчине, объявила Александру Павловичу, что она не возвратится в Петербург до тех пор, пока там останется Пален («so lange Pahlen in Petersburg ist, kehre ich nicht dahin zurück» [252]. Тогда император Александр обратился за советом к вновь назначенному им генерал-прокурору Беклешову, как поступить ему с Паленом. Беклешов, пользовавшийся у немецкой партии репутацией «старого русского» (un vieux russe), человек прямой и преданный монарху, «Беклешов, — рассказывает Чарторыжский, — с обычною ему грубостью выразил императору свое удивление, как может русский самодержец жаловаться и не приводить в исполнение своей воли. «Когда мухи, — прибавил он, — вертятся около моего носа, я их прогоняю». Тогда император, 17-го июня 1801 года, подписал указ об увольнении Палена «за болезнями от всех дел» с приказанием ему немедленно выехать из Петербурга. Беклешов, бывший другом Палена, лично привел этот указ в исполнение [253]. Уже в начале мая Нелидова сообщала о том Нелидинскому-Мелецкому в Москву. «Ничто не может быть приятнее, утешительнее, живительнее, — отвечал он, — для сердца каждого верноподданного, как то единение, которое господствует, по словам вашим, в царской семье. Подлинно всеобщее благосостояние не может покоиться на более прочном основании, и в то же время это служит вернейшим средством к подавлению интриг и к смущению интриганов» [254].

Заключительная глава

С кончиной императора Павла завершилась и главная историческая роль Нелидовой, так как почти все ее политическое значение основано было на личных отношениях ее к своеобразно — порывистому и, что бы ни говорили современники, рыцарски-чистому в своих побуждениях императору Павлу, «не в природе которого, — по меткому выражению одного из его приближенных, — было пользоваться покоем в здешнем мире» [255]. В этих чистых отношениях, в теплой преданности Нелидовой памяти ее царственного поклонника, и коренился залог постоянной привязанности к ней вдовствовавшей государыни. Оставаясь по-прежнему главной начальницей Смольного института, Мария Феодоровна весьма часто посещала его и каждый раз бывала у Нелидовой, а во время отсутствия своего из Петербурга письменно беседовала с нею. В первое время после смерти Павла Петровича Нелидова почти вовсе не выезжала из Смольного, где занимала старые свои комнаты, занятые теперь лазаретом Воспитательного Общества благородных девиц; но, с течением времени, она была постоянной гостьей двора императрицы Марии Феодоровны, в особенности летом и осенью, в Павловске и Гатчине. Здесь ее принимали как старого друга императорской фамилии, и во всех чисто семейных ее делах советы Нелидовой имели большой вес в глазах вдовствующей императрицы, голос которой, в свою очередь, имел большое значение для императора Александра: влияние Нелидовой в этом отношении еще ждет своей оценки. Проживая в Смольном под покровительством августейшей своей подруги, Нелидова занималась воспитанием племянницы своей Александры Александровны Нелидовой, вышедшей потом замуж за князя Трубецкого, и составляла свой дневник (journal), вернее сказать, воспоминания о своей жизни. К сожалению, воспоминания эти едва ли не утрачены навсегда, как утрачены для потомства мемуары другой ее современницы, также подруги Марии Феодоровны, известной княгини Шарлоты Карловны Ливен [256].