Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

Дашкова изучала с практической точки зрения всё, от садов до последних технических достижений, записывая то, что ее интересовало не только в искусстве, обществе и образовании, но также в техническом прогрессе и сельскохозяйственных достижениях. В Лондоне она посетила выставку технических новшеств в области сельского хозяйства и промышленности; все они, писала Дашкова, были разработаны на благо успешных и просвещенных людей. Она проявила большой интерес к хранилищу Королевского общества поощрения искусств, промышленности и торговли, основанного в 1754 году для развития хорошо организованного и процветающего общества. Дашкова подписалась на книгу Уильяма Бейли «Успехи искусств, производства и торговли» ^[250]. Это обширное иллюстрированное сочинение с пятьюдесятью пятью гравюрами, изображавшими современные промышленные машины, впервые вышло на английском в 1772 году. Дашкова приняла сторону прогресса, когда много лет спустя участвовала в оживленных дебатах о преимуществах традиционной деревянной сохи по сравнению с принятым на Западе стальным плугом. В 1807 году Федор Ростопчин в статье «Плуг и соха» выступил в защиту традиционных российских методов ведения сельского хозяйства и раскритиковал иностранное, особенно английское, влияние. Дашкова в «Мнении о плуге и сохе» оспорила его традиционалистские взгляды ^[251].

Вернувшись в Лондон 29 октября 1770 года, Дашкова провела там более двух недель. Она не появлялась при королевском дворе, где ее брат Александр после поступления на дипломатическую службу был несколько лет назад полномочным представителем России, но продолжила свое знакомство с искусством и историей Англии. Она встретила у герцогини Нортумберлендской Хорэса Уолпола, и он заметил, что она «говорит обо всем недурно и без разительного педантизма, очень быстра и оживлена. Она ставит себя выше всякого внимания к платью и всему женскому, однако поет нежно и приятно милым голосом» ^[252]. Последние дни ее визита были посвящены главным образом осмотру достопримечательностей, а к отъезду она готовилась с большим сожалением. Дашкова полюбила Англию больше всех других зарубежных стран, ей понравилась ее система образования и форма правления, которая «превосходит усильственные опыты других народов в подобных предприятиях» ^[253]. Она восклицала: «Как это я не родилась англичанкой?! Я обожаю свободу и пылкость этого народа» ^[254]. Дашкова сказала также: «Я действительно думаю, что всемогущий Господь должен быть горд, когда говорит „Я сотворил английскую женщину“», а Кэтрин Вильмот добавила: «Она, однако, не выражает и половину такого восторга по отношению к английским мужчинам» ^[255]. Дашкова была полна решимости вернуться в Англию, чтобы еще лучше познакомиться со страной и дать сыну английское образование.

Обратный переезд на континент, из Дувра в Кале, был опасен и труден. Выл ветер, свирепствовал шторм и в течение двадцати шести часов волны заливали палубу и каюты. Испуганные дети не спали, и Дашкова, которая тоже не могла заснуть, рассказывала им о выгодах храбрости и важности предания себя воле Божьей. К счастью, они прибыли, наконец, в Кале невредимыми и после кратких посещений Брюсселя и Антверпена проследовали в Париж.

В Париже Дашкова сняла комнаты на Рю де Гранвиль. Собираясь пробыть здесь только 17 дней, она максимально использовала каждую минуту. Она просыпалась рано, и ее утренние экскурсии иногда затягивались далеко за полдень. Она посещала церкви, памятники, студии художников. По вечерам она скромно сидела на одном из ярусов в одном из театров: «Простое черное платье, такая же косынка на шее, скромная прическа горожанки скрывали меня от любопытных глаз» (91/98). Она всегда ждала встреч с Дидро, которого глубоко уважала: «Его деликатность и горячее участие в друзьях, среди которых, надеюсь, он числил и меня, делают его память дорогой для меня, покуда я жива» (93/101). Они часто виделись с Дидро — согласно Дашковой, ежедневно, — ехали в экипаже к ней, обедали, а затем говорили до поздней ночи. Дидро, однако, писал, что провел с ней всего четыре вечера приблизительно с пяти часов до полуночи.

С помощью Дидро она прилагала все усилия, чтобы избежать внимания сановников, многие из которых жаждали увидеть молодую женщину, сумевшую, по убеждению историков того времени, в одиночку изменить курс огромной империи. События 1762 года и особенно степень участия в них Екатерины были предметом огромного интереса для французских мыслителей, включая Дидро и Вольтера, которые в прошлом поддерживали только что коронованную императрицу и возлагали на нее большие надежды. Теперь, когда Дашкова была в Париже, появилась возможность услышать из первых уст свидетельство очевидца и узнать больше о вовлеченности Екатерины в убийство мужа-императора. Дашкова, внезапно став знаменитостью, хорошо понимала, что является объектом необычайного интереса в интеллектуальных и официальных кругах. Однажды вечером, когда они сидели вдвоем с Дидро, явились мадам Неккер и мадам Жоффрен. Дашкова встречала Сюзанну Неккер в Спа и знала, что Мари Жоффрен — одна из наиболее одаренных и просвещенных женщин XVIII столетия, поддерживавшая дружеские отношения с большинством ведущих энциклопедистов, художников, писателей и интеллектуальной элитой Парижа. В юности она дружила с Антиохом Кантемиром, российским поэтом и послом во Франции с 1738 по 1744 год. Она переписывалась с Екатериной II, Станиславом Понятовским и другими монархами.

Дидро посоветовал княгине не принимать этих знаменитых и образованных женщин, хозяек самых известных в Париже литературных салонов. Он чувствовал, что они хотят лишь удовлетворить свое любопытство и что вскоре после встречи о ней станет судачить весь город. Встреча с этими женщинами не сулит ей ничего хорошего, но может сильно навредить ее репутации в России. В течение трех лет мадам Жоффрен была в плохих отношениях с Екатериной, перестала с ней переписываться и объявила вслух о своих сомнениях в том, что Екатерина является тем просвещенным монархом, которого из нее сделали Вольтер и Дидро. Следуя совету Дидро, Дашкова отказалась их принять и отклонила последовавшие приглашения, опасаясь оказаться объектом неумеренных сплетен, которые могут обратить на себя внимание Екатерины. Будучи в Европе, она следила за тем, чтобы оставлять благоприятное впечатление, о котором может быть доложено императрице, и, следовательно, тщательно избегала таких людей, как де Шуазель, не пользовавшихся уважением Екатерины.

По этой же причине она отказалась встретиться с Клодом Карломаном де Рюльером, французским историком, писателем, поэтом и дипломатом, ставшим в 1787 году членом Французской академии. Он был секретарем барона де Бретёя во французском посольстве в Санкт-Петербурге; Дашкова хорошо его знала, а он часто посещал дом Каменской в Москве. В 1768 году он написал сочинение «История и анекдоты о революции в России 1762 года» (Histoire ou Anecdotes sur la révolution de Russie en l'an 1762), в котором приписал Дашковой роль главного организатора дворцового переворота и нелестно отозвался о Екатерине. Императрица смогла на время остановить публикацию «Истории», обязав русского посланника в Париже приобрести рукопись. Рюльер обещал не публиковать книгу при жизни императрицы, но читал отрывки из нее в литературных салонах Парижа. Первое чтение прошло уде Шуазеля, второе — у мадам дю Деффан, а третье — у мадам Жоффрен ^[256]. Приняв его, объяснил Дидро, Дашкова показала бы, что одобряет его сочинение. Дашкова совершила бы политическую ошибку, связав свое имя с этим сочинением, поскольку Екатерине, конечно, об этом бы донесли. Дашкова была вдвойне обязана своему другу, так как после ее отъезда Дидро написал Екатерине и подчеркнул ее большую привязанность к императрице. Он описал, как она отказалась встретиться с Рюльером в ряде случаев и тем самым подвергла сомнению правдивость его рассказов в глазах парижского общества. Дашкова всегда была благодарна Дидро за помощь в восстановлении ее репутации при русском дворе. Она встретится с Рюльером во время своего второго визита в Париж, но прочтет его «Историю», видимо, гораздо позже и в рукописи.