Че Гевара. Важна только революция

В Корее китайские войска и силы ООН сошлись в последнем раунде трехлетнего кровопролитного конфликта унесшего жизни трех миллионов корейцев. Он кончился перемирием, которое было подписано 27 июля и оставило полуостров разделенным надвое и в руинах.

На Кубе, которую Вашингтон считал «безопасной» страной, происходили события, которым предстояло сыграть важнейшую роль в жизни Гевары. 26 июля группа молодых вооруженных повстанцев, желавших разжечь пламя национальной освободительной войны против военного диктатора Фульхенсио Батисты, напала и временно захватила казармы Монкада в городе Сантьяго на востоке Кубы. В сражении нападавшие потеряли всего восемь человек, однако последовавшие события иначе как кровавой баней не назовешь. Батиста попытался связать восстание с «коммунистами», но Коммунистическая партия Кубы отвергла все его обвинения, заклеймив восстание как «буржуазный путч». После того как молодым повстанцам пришлось капитулировать, шестьдесят девять из них погибли: некоторые были казнены, другие замучены до смерти. После вмешательства церкви те, кому удалось выжить, включая двадцатишестилетнего лидера восстания по имени Фидель Кастро и его младшего брата Рауля, были заключены в тюрьму.

Эрнесто и Калика провели в Ла-Пасе около месяца. Они потратили половину суммы, бывшей у них в распоряжении, но зато решили проблему с венесуэльской визой. Пора было снова трогаться в путь.

На таможенном пункте в пограничном городке Пуно у Эрнесто, по его словам, «конфисковали две книги: "Человек в Советском Союзе" и издание перуанского Министерства по делам крестьян, которое было охарактеризовано эпитетами "красное, красное и еще раз красное" — тоном истерически-обвинительным». Однако после беседы с начальником полиции их отпустили, а Эрнесто пообещали отправить его книги в Лиму, как он просил.

Из Пуно друзья доехали до Куско. Эрнесто был счастлив снова там оказаться, но Калика на редкость равнодушно отнесся к этому историческому месту. Он написал матери, что это интересный город но «не представляешь, до чего же Куско грязен и так вонюч, что там все время хочется помыться». В то же время Калика шутливо добавляет, что за восемь проведенных там дней «Чанчо помылся только раз».

Спустя несколько дней жалобы Калики на грязь и неудобство стали раздражать Эрнесто. В письме Селии от 22 августа он изливает свое недовольство: «Калика ругается на грязь и каждый раз, когда ступает в одну из бесчисленных куч дерьма, которыми усеяны здешние улицы, вместо того чтобы посмотреть на небо или на собор… смотрит на свои грязные туфли. Он чувствует не пленительную таинственность Куско, а только запах тушенки и навоза… Мы решили уехать отсюда раньше времени».

Заехав в Мачу-Пикчу, который, хотя и кишел по-прежнему американскими туристами, вновь произвел на Эрнесто сильнейшее впечатление, приятели на автобусе отправились в Лиму.

В Лиме Калика наконец почувствовал себя в своей тарелку. «Мне очень нравится тут, это большой, современный, чистый город», — писал он матери 8 сентября. О путешественниках было кому позаботиться: они встретились с доктором Пеше, который помог им найти чистую комнату с горячей водой и устроил им питание в университетской столовой, а также с Гобо Ногесом. «Гобо ввел нас в местное общество, мы уже дважды были в "Кантри клаб", отличном заведении, и ужасно дорогом, причем нам, естественно, не надо было лезть к себе в карман за деньгами; кроме того, мы много времени проводим в гранд-отеле "Боливар"», — хвастался Калика.

Эрнесто, напротив, смотрел на Лиму критическим взглядом. «Здешние церкви, величественные внутри, не достигают снаружи — как мне кажется — величественной сдержанности храмов Куско».

Эрнесто пару раз виделся с доктором Пеше и вновь получил огромное удовольствие от «долгой и обстоятельной беседы». Но затем их с Каликой задержали для допроса, а всю их комнату перевернули вверх дном. По-видимому, молодых аргентинцев приняли за похитителей людей, которых разыскивала полиция. Инцидент был исчерпан, однако Эрнесто решил впоследствии избегать контактов с Пеше — на случай, если полиция все еще следит за ними.

Гевара отнюдь не был уверен в том, что их столкновение с полицией стало лишь следствием недоразумения. На границе с Боливией у него отобрали «красную» литературу, так что, вполне возможно, они с Каликой попали полиции на карандаш как лица неблагонадежные. У власти в Перу по-прежнему стоял диктатор Мануэль Одрия, который, несомненно, опасался, как бы «левая» революция в Боливии «не внесла смятение в его собственный курятник», как высказался Эрнесто в разговоре с Каликой.

17 сентября Эрнесто получил письмо от матери, в котором та сообщала, что договорилась о том, чтобы, когда они прибудут в Эквадор, о них «позаботился» президент этой страны.

Молодые люди снова столкнулись с Рикардо Рохо. Он отправлялся в Гуаякиль, где рассчитывал сесть на корабль до Панамы. Поскольку друзья и сами собирались ехать в Гуаякиль, он сообщил им название пансиона, в котором планировал остановиться.

Ступив на землю Эквадора 28 сентября, путешественники вынуждены были ждать попутного транспорта в пограничном городке Уакильяс. В результате Эрнесто оставалось только сетовать на «потерю целого дня пути, которая дала возможность Калике напиться пива». На следующий день приятели сели на судно, которое, миновав болотистую дельту реки, вышло к заливу Гуаякиль, доставив их в одноименный тропический порт. На пирсе их встретили Рикардо Рохо и три его друга, с которыми он изучал право в аргентинском Университете Ла-Платы, и отвели в облюбованный ими пансион. Товарищей Рохо звали Эдуардо «Гуало» Гарсиа, Оскар «Вальдо» Вальдовинос и Андро «Петисо» Эрреро.

Пансион располагался в ветшающем квартале под названием Кинта-Пареха, в старом, осыпающемся особняке колониального периода с причалом для каноэ на илистом берегу реки Гуаяс. В доме шла перепланировка: большие комнаты разбивали перегородками на маленькие отсеки, похожие на деревянные контейнеры для перевозки автомобилей.

Путешественникам не пришлось ехать в Кито, чтобы искать там встречи с президентом Веласко Ибаррой. Узнав, что глава государства находится с визитом в Гуаякиле, Эрнесто с Каликой приоделись и положились на милость личного секретаря президента. В письме матери от 21 октября Эрнесто не без иронии описывает разговор с чиновником: «Секретарь сказал мне, что я не могу увидеть Веласко Ибарру и что катастрофическое финансовое положение, которое я ему столь красочно обрисовал, — лишь одна из черных полос в моей жизни». Так что Эрнесто с Каликой остались, как были, практически без гроша, и в том же положении находились их компаньоны. Тем временем их долг за постой все возрастал. Хотя Калика и начинал путешествие ответственным за «пояс верности», со временем стало совершенно ясно, кто из них лучше умеет тратить деньги. Эрнесто ввел режим «тотальной экономии», который сам он нарушал только для того, чтобы время от времени купить себе банан, и это было практически единственной его пищей в то время.

В середине октября Рикардо Рохо и Оскар Вальдовинос отплыли в Панаму на корабле, принадлежавшем «Юнайтед фрут компани»; их друзья собирались последовать за ними при следующем удобном случае. А пока Эрнесто с Каликой продолжали снимать жилье вместе с Гуало Гарсиа и Андро Эрреро. В пансионе они играли в шахматы и общались. Все четверо испытывали ностальгию по Аргентине и потому часто говорили о своих семьях, о том, что было, и о том, что будет.

Глава 8

На севере

В Гуаякиле не было ничего особенно интересного, более того, Эрнесто отзывался о нем весьма нелицеприятно: «Это не город, а одно название; здесь нет собственной жизни, все вертится вокруг ежедневно приходящих и уходящих кораблей».

И тем не менее он не уезжал. Он слонялся по городу и считал гроши, разделяя нищету со своими новыми друзьями. В разговоре с Андро Эрреро он признался, что никогда прежде не испытывал подлинного чувства товарищества, когда без колебаний делишься с другими всем, что у тебя есть. Самым близким другом Гевары, по его словам, был Альберто. Что же до Калики, то хотя тот и был «хорошим парнем», знакомым ему с детства, но, по правде говоря, между ними мало было общего.