Апостол Павел

Житель Тарса, имеющий притязания на звание интеллектуала, совершая путешествие по Греции, не мог не посетить Афины. Детство тарсян было наполнено хвалебными речами в адрес Афин и преклонениеи перед их величием, и Таре, возведенный в ранг университетского города пытался во всем соперничать с древней столицей учености [561]. Приобщившись к греческой культуре еще раньше, Павел, наконец, захотел испытать то, о чем он так долго мечтал, — окунуться в интеллектуальную атмосферу, живительное влияние которой было сильно. Автор «Деяний» даже приписывает Павлу замысел настоящего учебного путешествия, какие предпринимали римляне и знатные люди Востока [562].

Он изучает город и те формы язычества, которые здесь сложились. Он посещает руководителей философских школ стоиков и эпикурейцев, устроенных на площади. Он участвует во всяких импровизированных встречах, которые составляют обаяние Афин: как и во времена Демосфена, здесь все так же падки на последние новости; повсюду на дорогах студенты читают свои книги, репетируют речи или затевают споры со встречными философами. Великолепие памятников и блестящие празднества служат темой для дискуссий и обсуждений религиозных обрядов [563]. Павел был не единственным, кто черпал вдохновение из окружающей действительности. Некоторые посещали святыни, желая их ниспровергнуть. Как говорят «Деяния», сам Павел по прибытии в порт Фалер приметил «на жертвеннике» такое посвящение: «Неведомым богам». Слегка изменив надпись, он сделал из «неведомых богов» «неведомого Бога» (!), используя уже такое посвящение для доказательства христианского монотеизма (единобожия) [564]. Осматривая Афины главным образом, как город-музей Павел страшно негодовал на произведения искусства этого города — типичная реакция иудея-консерватора, для которого изображение человеческого тела было кощунством… Он считал, что необходимо упразднить как статуи богов, так и храмы, которые служат им убежищем, и это стало новой темой его проповедей: в этом Павел остался верен основной концепции иудаизма, что, однако, не помешало ему сойтись во мнении с некоторыми стоиками [565].

Итак, Павел проповедовал в Афинах наряду с ораторами и философами того времени, несомненно, используя их манеру излагать мысли, их тематику и даже делая на них ссылки. По крайней мере, такое впечатление хочет создать автор «Деяний», приписывая ему маленькую, отточенную как бриллиант речь [566], в которой он не проявил ни малейшей снисходительности к религиозным служениям Афин [567]. По правде говоря, даже в измененной форме эта речь не несет в себе никаких философских заключений: скорее всего Павел имел намерение обратить Афины в христианскую веру или хотя бы вызвать волнение умов; он проповедует Бога «сущего», который есть повсюду в мире; проповедует Его людям, которые уже на протяжении веков сожалеют о том, что оставлены богами Олимпа [568].

Согласно «Деяниям» провал Павла в Афинах был провалом профессиональным. Он оказался бессилен убедить трудную аудиторию и встретил лишь насмешки и вежливое безразличие. Павел не сумел передать свое послание и донести его уникальную сущность: например, Иисус и Воскресение были восприняты как абстрактные, хотя и обожествленные элементы, присущие некоторым религиям спасения. Афиняне увидели в Павле «спорщика», выступающего против существующего порядка, «странного иностранца», который внушает непонятные идеи [569].

«Спорщик»! «Знаток истории»! Не считать ли его распространителем наивных и безосновательных слухов и фантастических рассказов, которым внимали матросы порта? [570] Неумелый оратор, он был исключен из интеллектуальных кругов и отвергнут людьми порта — бумагомарателями, «негодными на агоре»… [571] Павел получил урок: греческая культурная среда способствовала развитию в нем комплекса — в Коринфе и Ефесе он уже не пытался спорить с «совопросниками века сего» на их собственной земле [572].

Несомненно, что нелюбовь к иностранцам й обвинения в подрыве устоев взаимосвязаны. В Афинах ни одна правовая система не ограничивала принятые свободы. В том числе и свободу богослужений: каждый мог поклоняться иноземным богам; не ограничивалась и свобода создавать школы, поэтому Павла нельзя было обвинить, как «нового учителя»; кроме того, каждый мог иметь свое мнение: можно было принимать веру иноземцев или даже оставаться неверующим. Беспокойство у людей возникало тогда, когда их слова или образ действий могли вызвать беспорядки в городе, либо считались непристойными в обществе молодых людей и женщин (например, в случае их совместных собраний), либо в случае презрительного отношения к покровительствующим обществу богам, либо по причине уклонения от коллективных (гражданских) ритуалов, либо из-за участия в заговорах и бунтарских происков. Религиозное правонарушение определялось всегда позицией народа [573].

На эти абсолютно заурядные в юриспруденции и праве Афин обвинения намекает автор «Деяний», упоминая об интеллектуальных состязаниях в связи с участием в них Павла, можно допустить, что события приняли оборот судебного разбирательства, и Павел был привлечен к ответу за свое кощунственное учение. Совет Ареопага, перед которым он, возможно, держал речь, не являлся ни гимназией, ни философской школой, но был основным органом управления и верховным судом, в чьи функции входило поддерживать стабильность государственной системы: в императорскую эпоху он должен был раскрывать заблуждения, судить чародеев и бороться с богохульниками [574] Презрительное отношение к богам города могли вменить в вину человеку, если он к тому же дискредитировал положение храмов и провозглашал ветхость жертвенников. Император Клавдий призывал помнить об установленных границах и не позволял переступать их последователям единого Бога, недвусмысленно напоминая о «неуважении к их богам».

Насколько это путешествие в Афины обещало быть перспективным, настолько оно оказалось опасным и таившим в себе тяжелые испытания [575]. Павел был задержан в городе и не имел возможности отправиться в Фессалонику, где Церковь в го время переживала серьезный кризис; ему приходилось довольствоваться тем, что он посылал туда и обратно Силуана и Тимофея [576]. Его теперь уже вынужденное пребывание в Афинах позволило ему все-таки обратить одну женщину, Дамалию, которой автор «Деяний» приписывает имя Дамарь, и афинского аристократа Дионисия. Последний входил в совет Ареопага и согласно преданию стал главой первого христианского общества Афин [577].

Христианство очень быстро распространилось в Афинах, несмотря на то, что там никогда не существовали организованные иудейские общества [578]. И это было христианство интеллектуалов: Афины породили первых апологетов христианского учения, которые в середине второго столетия письменно изложили его основы для императора; возможно, эго были выходцы школы стоиков [579].