Бехтерев

Основными сотрудниками Бехтерева на кафедре и в клинике оказались старший врач А. Ф. Эрлицкий и младшие врачи Б. В. Томашевский и П. Я. Розенбах, заместивший в 1885 году уезжавшего в Казань Бехтерева. Все они имели степень доктора медицины, ученое звание приват-доцента и участвовали в педагогическом процессе. Кроме того, при кафедре состояли приват-доценты без штатной должности: С. И. Данилло и Л. В. Блюминау. Приват-доцентов без должности разрешалось привлекать к преподаванию, но оплата им производилась лишь за фактически затраченное при этом время. Они составляли резерв для занятия штатных должностей в академии и в университетах.

Возвращение на кафедру бывшего ее питомца нередко встречает антагонизм со стороны тех, кто на ней работает постоянно: «Мы здесь упорно трудимся, терпеливо ожидаем вакансии, чтобы продвинуться по службе, а он где-то там порхал и вдруг на готовенькое, как с неба, свалился на наши головы». И Бехтерева в клинике встретили настороженно. Удастся ли сработаться? Не потянет ли за собой помощников из Казани? К тому же все знали о неистовой трудоспособности Бехтерева и о том, что он будет требовать подобной же страстности в работе и от своих подчиненных. Эрлицкий к тому же, хотя и старался не подать виду, чувствовал себя несправедливо обойденным. Ему, как и Мержеевскому, на строительство новой клиники пришлось потратить немало сил, и где-то в глубине души он считал себя его законным преемником, тем более что он старше Бехтерева по возрасту; во время русско-турецкой войны был уже старшим ординатором госпиталя, получил боевой орден; звание приват-доцента ему было присвоено в один день с Бехтеревым, и чин у него был такой же, как у Бехтерева, — статский советник. В науке, правда, Эрлицкий не преуспевал. Но так ли это важно, если есть другие заслуги? — рассуждал обиженный ученый.

Опасения «старожилов» оказались не вовсе безосновательны. Уже 16 октября на заседании Конференции профессоров академии, на котором было официально объявлено об отставке Мержеевского и назначении на должность Бехтерева, вновь представленный профессор высказал просьбу о принятии на штатную должность в возглавляемую им клинику своего бывшего ассистента по кафедре душевных болезней Казанского университета П. А. Останкова. Просьбу Бехтерева Конференция уважила, а поскольку на кафедре вакансии не оказалось, Останкова назначили врачом для командировок с исполнением обязанностей ассистента по курсу нервных болезней, освободив для этого должность, временно занимаемую приват-доцентом Данилло.

Получивший в ноябре 1893 года звание приват-доцента, будущий крупный невропатолог и физиотерапевт Щербак по предложению Бехтерева сразу же был выдвинут на заведование кафедрой душевных и нервных болезней Варшавского университета, где заменил выехавшего в Казань профессора Попова. Вскоре «по семейным обстоятельствам» подал в отставку младший врач Томашевский. Освободившееся место занял проходивший в клинике усовершенствование Митрофан Степанович Добротворский, который в 1902 году после отставки Эрлицкого стал старшим врачом клиники и являлся одним из ближайших надежных помощников Бехтерева.

Первое же знакомство с клиникой убедило Бехтерева, что в этом современном, хорошо оснащенном лечебно-научном учреждении кое-что требовалось изменить. В клинике применялись средства «стеснения». Беспокойных больных служители привязывали к койке, облачали в смирительные камзолы, а случалось порою и били, то есть делали то, что в Казанской окружной лечебнице признавалось недопустимым. Балинский о «нестеснении» когда-то говорил, что эта система «представляет только выражение справедливого, но преувеличенного негодования против злоупотреблений, никем не похваляемых», тогда как «уместное употребление насильственных механических мер, необходимое для поддержания порядка и спокойствия в заведении, полезно и безвредно». Мержеевский призывал избегать «помере возможности» физических воздействий при усмирении больных, но в то же время разрешал прибегать к ним «в крайнем случае». Такая инструкция фактически разрешала смотрителям и служителям применять по отношению к больным физические воздействия по своему усмотрению. На должности служителя зачастую определялись бездомные, ожесточенные жизнью люди, нередко склонные к спиртному. Ничто не мешало им вымещать на беззащитных больных свою озлобленность, а иногда и просто садистские наклонности. Такое, впрочем, случалось во многих психиатрических стационарах. Незадолго до описываемых событий служитель больницы святого Николая-чудотворца некий Осипов жестоко избил душевнобольного. Индицент получил огласку. Родственники больного подали жалобу в суд, и в итоге Осипов был приговорен к аресту на один месяц. А в пермском Александровском приюте служители нанесли тяжелые побои троим душевнобольным. Двое из них после этого скончались. У обоих оказались множественные переломы ребер. Газета «Волжский вестник», издававшаяся в Казани, поместила гневную статью своего пермского корреспондента и осуждала вообще порядки в психиатрических лечебницах и приютах. Бехтерев знал, что упреки газеты справедливы. Он сам наблюдал вскоре после вступления в должность директора клиники, как один из надзирателей распорядился надеть на больного смирительный камзол и перенести его из спокойного отделения в отделение для буйных без всяких к тому медицинских показаний.

Вопрос о прислуге остро стоял во всех психиатрических заведениях. Ведь к надзору за больными можно допускать лишь сердобольных и к тому же обученных гуманным методам обращения с душевнобольными людей. В клинике душевных болезней Клинического военного госпиталя Бехтерев решил сразу же ввести строгую систему «нестеснения». Уже 10 октября 1893 года он отдал первое письменное распоряжение: «Ни в коем случае на буйном и прочих отделениях не прибегать к стеснительным мерам по отношению к больным…» В клинике он ортанизовал занятия с персоналом с целью обучения надзирателей, служителей и сиделок обращению с душевнобольными.

Опыт работы в Казанской окружной психиатрической лечебнице убедил Бехтерева в важности умело занять досуг больных. В клинике же пока что лишь женщины привлекались к починке больничного белья, да еще кое-кто из больных принимал участие в работах по двору. Правда, больные могли пользоваться читальней, а также играть в бильярд и даже музицировать. Но все это могло скрасить часы только выходцам из образованного класса.

Между тем если не все, то многие из больных могли бы регулярно выполнять посильный труд. И в клинике со временем появляются столярная и переплетная мастерская, женщины приобщаются к вязанию, вышиванию, плетению кружев и даже к росписи фаянса и фарфора.

Уже с весны 1894 года многие больные клиники систематически работали в огороде на ферме, расположенной по другую сторону неширокой Нюстадтской улицы. Там выращивали овощи и цветы, сажали фруктовые и декоративные деревья и кусты. На небольшой территории фермы прокладывались аллеи, строились беседки. Кроме того, больные помогали содержать в порядке оранжерею и зимний сад, находившийся на втором этаже главного здания клиники.

Продукция мастерских реализовывалась. Вырученные средства, как и суммы, получаемые за содержание и лечение платных больных-пансионеров, шли на нужды клиники, на улучшение питания больных. Этому же способствовал и урожай, собираемый в саду и огороде. Таким образом, труд больных способствовал улучшению их же быта. Уже в 1896 году выполненные больными женского отделения вышитые скатерти, кабинетные подушки, разрисованные ими фарфоровые изделия экспонировались на Нижегородской ярмарке.

Подумал новый директор и о развлечениях для больных. Еще Балинский каждое рождество организовывал для них елку. В 1894 году на елку в клинику приехали актеры петербургских театров. Получился хороший концерт. После этого на заработанные больными деньги было решено нанять руководителей хорового (регента) и драматического кружков. Концерты и спектакли в клинике стали устраиваться систематически. В них участвовали и сами больные, и студенты академии, и профессиональные актеры. С благотворительной целью в клинике выступали Савина, Тартаков, Морской и другие известные в ту пору артисты. В 1896 году по распоряжению Бехтерева были закуплены необходимые для оформления сцены декорации, занавес, некоторые бутафорские предметы.