Флагман штурмовой авиации

С перспективой стать инженером пришлось расстаться. Принадлежность к ленинской партии, суровая международная обстановка заставили меня подчиниться требованию времени.

Медицинскую комиссию прошел без сучка, без задоринки, так как имел отличное здоровье, много времени отдавал занятиям спортом. Все это очень помогло в будущем, когда в полетах приходилось переносить большие перегрузки. Летную школу закончил успешно, и специально подобранную группу выпускников послали не в строевую часть, а сразу на курсы командиров звеньев. На курсах осваивали более сложные виды полетов, приобретали необходимые методические навыки обучения подчиненных.

Летом 1934 года я прибыл в часть Сибирского военного округа командиром звена. Работы было невпроворот. Летать приходилось в экстремальных условиях, когда обильные снегопады сменялись густыми туманами и наоборот. Температура, случалось, падала до пятидесятиградусной отметки.

Через год я уже командовал отрядом, потом был назначен инспектором-летчиком авиабригады, в дальнейшем - инспектором-летчиком ВВС Сибирского военного округа.

Военным не дают долго засиживаться на одном месте: вчера летал в лютую стужу, а сегодня под крылом проплывают бескрайние раскаленные пески...

Начавшаяся война прервала мою службу в Средней Азии. Военный послужной список был такой: участвовал в битве под Москвой, оборонял Заполярье, освобождал Украину...

И вот я в родном доме. Отец как раз получил письмо из Ашхабада от моей жены, в котором она сообщала, что приезжает. Отправляясь к новому месту службы, я был спокоен и мог сосредоточиться на боевой работе в новых условиях.

Выполнив первые формальности, представился командиру корпуса и командиру дивизии генералу Ф. А. Агальцову и попросил у него двое суток на ознакомление с дивизией и устройство. Получив согласие, сразу же взял у начальника штаба полковника Ф. С. Гудкова все документы по дивизии за последние полгода.

Из них узнал многое: что представляет собой дивизия, авиаполки, что положительного в их работе, каков уровень подготовки руководящего состава.

Вскоре комдив назначил для руководящего состава тренировочные полеты. Трудно сказать, было ли это случайным совпадением или желанием посмотреть и показать, кто есть кто.

При полетах я внимательно наблюдал за всем происходящим, делал некоторые заметки в блокноте. Летали все уверенно, но, как бывает в жизни, один пилотирует хорошо, а другой еще лучше.

Помню, когда последний штурмовик зарулил на стоянку, генерал Агальцов будто невзначай спросил меня:

- А вы полетите?

Ответил утвердительно.

- Тогда возьмите мой самолет, - и он показал на стоявший в стороне "ил".

Я взлетел и, строго соблюдая соответствующие инструкции по пилотированию "ильюшина", показал все, на что была способна эта прекрасная машина. Когда приземлился и доложил комдиву, тот произнес только одно слово "добро", и мы поехали в штаб. После этого своеобразного испытания я почувствовал потепление в отношении ко мне моих сослуживцев, которое в дальнейшем стало перерастать во взаимное уважение. Все это вполне понятно: в корпусе и в дивизии очень ревниво берегли заслуженные достижения, а тут вдруг на должность замкомдива прибыл какой-то карельский "варяг".

Спустя несколько дней меня вызвал генерал Рязанов и тепло поздравил с назначением. Разговорились, вспомнили один курьезный случай.

Первое мое знакомство с Василием Георгиевичем произошло в 1937 году в Сибирском военном округе. Он в то время командовал 44-й штурмовой авиабригадой, вооруженной самолетами Р-5.

Как-то в декабре утром комбриг и я - инспектор - вылетели на учебный полигон для отработки бомбометания с бреющего полета по колонне танков. Над Красноярским краем тогда стоял мощный антициклон, температура воздуха доходила до минус сорока градусов.

Мне показалось несколько странным то обстоятельство, что командир бригады решил лично лететь в такой мороз как штурман экипажа на учебное бомбометание. Но приказ есть приказ, и он не обсуждается.

Поднялись в воздух. На высоте - холод собачий. Сделали три захода па колонну танков. Только я решил пойти на четвертый, как тут по переговорному устройству комбриг кричит: "Все! Пошли домой". Домой так домой.

После посадки зарулил на стоянку, выключил мотор, выскочил на плоскость. Смотрю, Рязанов что-то не спешит покидать машину, нагнулся в кабине. А когда стал вылазить, я увидел, что у него нет маски и очков. Думал - снял, но комбриг как-то виновато показал на голову мол, улетели. Смотрю, а у него на бровях сосульки висят, левая щека побелела. Тут я непроизвольно улыбнулся, что, конечно, заметил Василий Георгиевич. Лицо его посуровело, со строгостью сказал: "Ты почему смеешься, старший лейтенант, над командиром бригады? Я должен знать, в каких условиях работает и летчик и его штурман. Понятно?"

Мне стало неловко и стыдно за свою бестактность, но я в дальнейшем еще больше проникся уважением к своему командиру, который всегда и везде проверял все на себе...

В конце беседы Василий Георгиевич сказал:

- Ты должен учесть следующее. Дивизия и полки имеют большой боевой опыт, так что постарайся оценить их традиции, как можно глубже вникнуть в стиль работы, правильно строить взаимоотношения с командирами и политработниками, знать характеры подчиненных и постоянно вникать в их запросы и нужды. Ну а если увидишь какую-то несуразность, не проходи мимо.

Любой вопрос следует решать спокойно, ни в коем случае не прибегать к разносам. Сам знаешь, как на них реагируют люди. А они у нас славные, да и наград у них больше, чем у тебя...

Слушая эти, на первый взгляд, прописные истины, я никогда не забывал их в ходе войны и после. Убеждался не раз: те командиры, которые вносили в обстановку нервозность, рубили с плеча направо и налево, успеха не имели, и дело у них часто доходило до полного провала.

В лице своих новых боевых товарищей и подчиненных я вскоре нашел единомышленников, на которых в любой ситуации можно было смело опереться. Такими оказались начальник политотдела полковник К. Г. Присяжнюк, сменивший его подполковник И. М. Хотылев, начальник штаба полковник Ф. С. Гудков, мой заместитель подполковник Д. К. Рымшин, инструктор политотдела по агитации и пропаганде майор В. С. Кутаров, помощник начальника политотдела по комсомолу старший лейтенант В. Ф. Посохин.

Самым памятным событием тех дней было вручение корпусу гвардейского Боевого Знамени.

...Праздничный строй словно высечен из малахитового камня.

Стоят плечо к плечу летчики, воздушные стрелки, техники. А сколько сверкающих в ярких лучах апрельского солнца наград!

Командир 1-го гвардейского штурмового Кировоградского авиационного корпуса генерал В. Г. Рязанов принимает из рук маршала И. С. Конева святыню соединения - знамя, и вот уже над строем пламенеет его горячий шелк с изображением В, И. Ленина и призывом "3а нашу Советскую Родину!".

Я впервые увидел в тот день командующего фронтом Ивана Степановича Конева. Он был хорошо сложен, подтянут, с открытым и простым лицом. Только волевые складки да властные нотки в голосе свидетельствовали о твердости и крутости характера маршала.

После мощного "ура!" Конев медленно пошел вдоль строя. Приостанавливаясь, о чем-то говорил с летчиками, воздушными стрелками. Оказывается, он многих знал лично, особенно ведущих, за их действиями не раз наблюдал при штурмовке наземных целей.

В эти минуты Иван Степанович Конев прощался со штурмовиками, благодарил всех за ратный труд, мужество и героизм. По решению Государственного Комитета Обороны он вступал в командование войсками 1-го Украинского фронта. Мы все в душе надеялись, что Иван Степанович заберет наш корпус к себе, на 1-й Украинский...

Как обычно, на смену празднику опять пришли тяжелые фронтовые будни. Противник упорно наращивал активность своей авиации, и на это у него были причины: на должность командующего группой армий "Южная Украина" получил назначение генерал Шернер, сменив Манштейна, снятого за неудачи вверенных ему войск, постоянное отступление, а порой и паническое бегство. Чтобы хоть как-нибудь отличиться перед фюрером, Шернер гнал свои бомбардировщики в наш тыл, подвергая бомбежке коммуникации и освобожденные города. А что, кроме этого, мог он сделать?