В воздухе - испытатели

- Николай Доронин... - начал я.

- Владимир и Анатолий... - дополнил Романюк и продолжил:

- Задолго до испытания этих приборов я был приглашен на одно совещание. Там должны были демонстрировать свои приборы братья Доронины и конструктор Титов, прибор которого был удостоен второй премии. Я, конечно, не один ехал... И вот по дороге к нам подошли два молодых человека, одетых в форму железнодорожников. Тот, что был постарше, представился: "Николай Доронин..." Вот так я и мои товарищи познакомились с Дорониными, замечательными конструкторами парашютных приборов.

- Кто из них был инициатором и руководителем работы?

- Николай. Он руководил работой своих двух братьев по изобретению и вел дела, связанные с испытанием и изготовлением первых серийных экземпляров прибора.

- А кто испытывал в воздухе эти приборы?

- Испытания приборов братьев Дорониных и Титова в основном проводили Аминтаев, инженер Гульник и я. Совершил я тогда девятнадцать затяжных прыжков. Первый из них выполнялся с высоты тысяча двести метров, причем свободное падение не превышало по времени десяти секунд.

- Хорошо прибор Дорониных работал?

- Отлично работал! Затем высота увеличивалась и увеличивалась, а вместе с ней увеличивалось и время свободного падения. Наконец, я получил задание совершить прыжок с высоты семи тысяч метров; раскрыть парашют должен был полуавтомат через восемьдесят секунд после моего отделения от самолета. В пять часов утра я был на аэродроме. Погода была отличной. Вместе со мной на аэродром прибыли инженеры, Николай Доронин, летчики. А техники самолета прибыли еще раньше.

- С какой машины должны были прыгать?

- С бомбардировщика ДБ-3.

- Незадолго до старта летчик Калмыков, штурман Шашков, радист Павлов и я провели коротенькое предполетное совещание. Разрешив вопросы, которые могли возникнуть при выполнении задания, мы заняли свои места в кабинах... Когда солнце поднялось над горизонтом, Калмыков вырулил самолет на старт и взлетел. Калмыков набирал высоту, Шашков уточнял расчет на сбрасывание, а я сосредоточенно смотрел на доску радиста. Там должна загореться белая лампочка - сигнал: "Самолет набрал семь тысяч, парашютисту готовиться к прыжку"... И вот она, белая лампочка, загорелась! Сразу же включаю свой маленький кислородный приборчик. Люк самолета уже открыт радистом. Медленно подбираюсь к нему. В его просвет мне видны очертания местности. Тем временем на приборной доске загорается зеленая лампочка. Это сигнал от штурмана, означающий: "Прыгай!"

Опускаюсь в люк и, отделившись от самолета, включаю полуавтомат. Падаю с огромной скоростью. Упругий воздух обжигает холодом лицо. Мне нет нужды заботиться о раскрытии парашюта - его раскроет прибор в точно заданное время. И вот я падаю, падаю... При малейшем вращении тела движениями рук и ног его прекращаю. Несмотря на большие скорость и высоту, через очки хорошо вижу ориентиры на местности. Скорость увеличивается; я пролетаю не менее шестидесяти метров в секунду. А земля все ближе и ближе...

- Вы, конечно, прибор контролируете?

- Конечно, контролирую. Ведь испытания же... Наконец, я почувствовал сильный рывок, и мое падение сразу затормозилось. Парашют раскрылся полуавтоматом. Расчет на приземление был сделан точно, и я опустился на аэродроме, неподалеку от командиров, провожавших меня в воздух. Совершив этот прыжок, мы завершили последний этап в испытаниях прибора. Работал он отлично!

- Значит, все обошлось благополучно?

- Да, на этот раз все обошлось. Но, помню, однажды у меня парашют раскрылся не под воздействием полуавтомата, а сам... Я отделился от бомбардировщика, когда он летел на большой скорости. Сразу же началось беспорядочное вращение. Однако уже на пятой секунде мое тело стало управляемым. А на двадцать третьей секунде - прыгал тогда с шести тысяч метров и затяжка в раскрытии должна быть большей - я почувствовал сильный динамический удар. Мелькнула мысль: "Парашют раскрылся самопроизвольно".

Самочувствие было скверным. Оно усугублялось еще и физическим недомоганием: тело в подвесной системе занимало крайне невыгодное положение. Плотно застегнутый воротник мехового комбинезона сильно затруднял дыхание. Неясность положения волновала. Открыл запасный. Но положение не улучшилось. Воротник все туже обхватывал мое горло, а расстегнуть его не было никакой возможности. Временами дыхание совершенно прекращалось. Парашют, как назло, опустил меня на лес. В полусознательном состоянии я обхватил руками ствол сосны и встал, упершись ногами в ответвление. Сразу же почувствовал облегчение, свободно вздохнул всей грудью. Не без труда освободился на сосне от подвесной системы и спрыгнул на землю. Высоковато было... Смотрю: ко мне мчится Шацкий на мотоцикле. Зная, что я не курю, он все же предложил папиросу, сказав: "Потяни, Романюк, необходимо для успокоения нервов..."

- И что же с парашютом было?

- Осмотрели его и установили: первая и вторая шпильки вытяжного троса произвольно вышли из своих конусов, купол наполнился воздухом, а третья шпилька при динамическом ударе согнула ранец. Он-то и навалился мне на голову... Это был мой четырехсотый прыжок... Вскоре в шпильках и конусах сделали небольшие изменения, чтобы таких случаев больше не повторялось.

- Да, все неприятности, которые сулит недоработанная конструкция, испытатели берут на себя...

- Поэтому мы и называемся так.

- Ну, а о новых парашютах, Василий Григорьевич...

- О новых?.. Наша промышленность создала самолеты более совершенной аэродинамической формы. Большие скорость и высотность были отличительными чертами этих машин. И обычный парашют, с которым мы совершали ранее прыжки, оказался, разумеется, малопригодным для прыжков со Скоростных самолетов. Как говорится, время диктовало парашютизму свои новые задачи. Встал вопрос: кто создаст парашют, отвечающий возросшим требованиям? Конечно, здесь нужен был человек, не только знающий пути развития современного парашютизма и обладающий незаурядными конструкторскими способностями, но и сам прыгающий с парашютом. Таким человеком был Николай Александрович Лобанов - орденоносец, одаренный инженер, знаток парашютизма, парашютист-экспериментатор, имевший и испытательные прыжки. Позже он стал лауреатом Государственной премии. И вот Лобанов совместно с коллективом конструкторов создал парашют, способный выдержать динамический удар очень большой силы.

И нам, испытателям, следовало выполнить прыжки со скоростных самолетов и испытать его.

- Это был ПЛ-3М?

- Да, знакомый всем авиаторам ПЛ-3М.

- Не только знакомый, но и любимый всеми авиаторами. Интересно, как проходили его испытания. Рассказывайте, Василий Григорьевич...

- В создании ПЛ-3М и его испытаниях, - начал свой рассказ Романюк, велика была роль ближайшего помощника конструктора - инженера Глушкова. Он выполнил трудоемкую работу по математическим расчетам парашютного прыжка и достиг в этом деле больших успехов. Мы благодарны были Глушкову за то, что еще задолго до выполнения наиболее ответственных наших прыжков имели на руках основные данные, характеризующие прыжок: силу динамического удара, скорость парашюта и парашютиста в первую, вторую и третью секунды после раскрытия. Это, как вы сами понимаете, давало возможность парашютисту-испытателю видеть предстоящий прыжок в деталях. Немало над этим также поработали и инженеры Ткачев и Чуриков, которые часто присутствовали при испытаниях, делая выводы и заключения по исправлению дефектов, обнаруженных в процессе испытаний.

- Ну, а сам-то Лобанов разве не присутствовал при испытаниях?

- Почему же не присутствовал. Присутствовал. И после каждого прыжка между мной и им происходил обстоятельный разговор. Он спрашивал: "Насколько силен динамический удар? Удобно ли управлять парашютом в воздухе?" И так далее. Но новый парашют вел себя отлично. Это я всегда говорил ему, это же говорю и вам. А теперь давайте я расскажу о парашютном кислородном приборе. Хотите?