Патриарх Филарет. Тень за троном

Нападавшие, как и ожидал князь, сломались: "ужаснулись и устрашились, затрепетали и пали, и побежали, и словно дым исчезли. И с того времени охватил все польские и литовские полки страх и ужас", — писал современник. Сторонники Лжедмитрия частью ушли с Сапегой под осаждённую Троицу, частью бежали с Рожинским в Тушино, частью рассыпались по стране. Не осилив главный лагерь Скопина-Шуйского, они терпели такие же неудачи в боях с отрядами Михаила Васильевича, неизменно окапывавшимися в занятых ими пунктах.

"Скопин очень теснил наших построением укреплений, — признал гетман Станислав Жолкевский, — отрезал им привоз съестных припасов, в особенности тем, кто стоял с Сапегой под Троицей. Прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их этими укреплениями. В поле наши были им страшны, за этими же укреплениями, с которыми наши не знали что делать, москвитяне были совершенно безопасны, делая беспрестанно из них вылазки, не давали нашим никуда выходить". Другой поляк с грустью писал, что полевые укрепления войск Скопина были наступательным средством — опорными пунктами наподобие тех, что принц Оранский блестяще применил в Нидерландах.

Нестойкость армии не мешала Скопину побеждать врага страхом. При известии о наступлении главных сил князя Сапега в январе 1610 г. вынужден был отступить от Троице-Сергиева монастыря, который безуспешно осаждал уже 16 месяцев. К нему в Дмитров и к Лжедмитрию в Тушино бежали все, кто перекрывал дороги на Москву. Это означало, что "Москва от осады очистилась, изо всех городов к Москве всякие люди поехали с хлебом и со всяким харчем"¹. С другой стороны столицы — в Тушине — оставались немногочисленные шляхтичи и не [87] слишком довольные засильем панов русские дворяне. Помочь храброму Сапеге тушинцы уже не могли. Филарет старался спасти их души, но никак на войну не ободрял.

Гражданская война напоминала костёр, с которого сбито пламя, хотя угли ещё горячи. Оставались многочисленные районы, не признающие власть московского царя. Массы люден в России готовы были сражаться за лучшую долю с оружием в руках — за самозванца, за местную выборную власть, за казачью вольницу… Далеко не столь популярен был лозунг защиты веры и Отечества, порядком затасканный Василием Шуйским в войне с согражданами. Однако пока Филарет исполнял роль "наречённого патриарха" в Тушине, не кто иной, как польский король, сделал всё, чтобы этот святой лозунг обновить.

Россияне столь усердно разоряли свою страну и убивали друг друга, что король Сигизмунд III не счёл более возможным оставаться в стороне. В России, писал ом московскому патриарху и духовенству, а также, в особой грамоте, всему благородному сословию, "от давнего часу многая смута, замешанье и разлитие крови христианской деется. Мы, сжалившись, пришли сюда сами лично не для того, чтобы ещё больше смута и христианское кровопролитие в государстве расширились, но чтобы с помощью всесильного Бога… то великое государство успокоить, смуту и упадок от него отдалить, разлитие крови христианской унять, а людям христианским покой и тишину учинить" [87].

"Жалость" польского короля питалась надеждой принять Россию "под нашу королевскую руку" или, по меньшей мере, урвать от страны приличный кусок. Посему "миротворческая миссия" началась в конце 1609 г. с осады Смоленска, жители которого упорно не желали обрести мир и покой в чужеземном подданстве. Встретив упорное сопротивление, Сигизмунд не [88] уныл, уповая найти на просторах России немало желающих довольно продать свою страну. 12 ноября королевское посольство выехало из стана под Смоленском, формально на переговоры с московским правительством, а реально — со всеми, кто мог способствовать планам Сигизмунда.

Базой для действий посольства был избран Тушинский лагерь, где было довольно поляков и литовцев, чтобы обеспечить минимальную безопасность представителей короля. Последовавшие события дают ясное представление о положении Филарета Никитича как "наречённого" патриарха. С одной стороны, он не был пленником и входил в число главных политических фигур в Тушине. С другой стороны, подобно Лжедмитрию II и первейшим тушинским вождям, он был лишен возможности реализовать собственные планы и мог только определённым образом вести себя в обстановке, порожденной безумной игрой различных политических и социальных сил.

На начавшихся переговорах Лжедмитрий II вообще оказался вне игры. Он попытался с несколькими сотнями сторонников бежать, но был возвращен поляками и пребывал с этих пор под строгим надзором. Сигизмунд адресовал свои предложения прежде всего патриарху и затем боярам. Поскольку на соглашение его послов с Гермогеном рассчитывать не приходилось, главным действующим лицом с русской стороны участники переговоров признали "нареченного" патриарха Филарета.

В результате появился поразительный документ, о существовании которого историки предпочитают обыкновенно не вспоминать: "Ответ святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Руси, и Московского господарства бояр, и думных людей, и дворян, и приказных, и всяких служилых и неслужилых розных станов людей" послам короля Сигизмунда (с. 52–54). Авторы "Ответа" признавали благом намерения короля и изъявляли согласие видеть его царём всея Руси: "На преславном Московском господарстве и на всех великих господарствах Российского царствия его королевское величество и его потомство милостивым господарем видети хотим!"

"Ответ" принимался отнюдь не келейно и вовсе не по доброй воле Филарета. На шумное "коло" (круг, по казацкому обычаю) пришли Филарет Никитич с духовенством, боярин Лжедмитрия донской атаман Иван Мартынович Заруцкий со своим буйным воинством, родич Романова по жене боярин и воевода Михаил Глебович Салтыков с московской знатью, дворянством и приказными людьми, касимовский хан со своими служилыми татарами и другие представители российской части Тушинского лагеря.

Понятно, что провести своё мнение какому-то одному лицу или группировке было затруднительно — властвовала толпа. Но в "Ответе" отразились интересные оговорки. Филарет с духовенством сумели ограничиться заявлением чрезвычайно неопределенным: "Слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье, и о хрестиянском высвобоженье подвиг, и крови крестиянское унятье, Бога молим и челом бьём". О чем?! "Нареченный" патриарх умолчал.

Зато после заверения служилых людей в их желании быть верноподданными династии Ваза кому-то удалось ввести оговорку, превращающую "Ответ" в пустую бумажку: "Только того вскоре нам, духовного и светского стану людям, которые здесь в таборех, без совету его милости пана гетмана и всего рыцерства посполитого и без совету Московского господарства, и из городов всего Освящённого собору, и бояр, и думных, и всяких розных станов людей — постановите и утвердите немочно!"

Другими словами, Сигизмунда отослали к всероссийскому Земскому собору, без созыва коего почти все политические деятели того времени пытались обойтись и который, будучи все же собранным, избрал на престол юного Михаила Федоровича Романова. Требовался также совет "гетмана" — командующего польско-литовским войском в Тушине князя Романа Кирилловича Рожинского. По тот сам попал в сложнейшее положение.

Отправленные Рожинским, Зборовским и другими военачальниками к осаждённому Смоленску послы тщетно требовали от короля не "вступаться" в борьбу за московский престол и не лишать, таким образом, награды волонтёров, уже много сделавших для своего ставленника "царя Димитрия". Послов Сигизмунда гетман Рожинский пробовал даже не допустить в Тушинский лагерь. Но весть, что король готов платить наличными, взволновала рядовых авантюристов. К тому же и гетман Сапега выступил за то, чтобы сговориться с королём.