Неповторимое. Книга 5

Через тридцать-сорок минут все закончилось. Собаки облизывались. Два подростка постарше отрубили две головы, нанизали их на кол, подняли, как знамя, и вся команда остервенелых палачей и садистов отправилась обратно в кишлак, прихватив с собой все оружие погибших.

А в это время сержант Турчин сидел в зарослях камыша по уши в воде. Здесь застал его первый обстрел. И он, инстинктивно ища защиту, а также наблюдая, что вокруг происходит, решил укрыться в камыше, в готовности вступить в бой вместе со всеми. Но бой не состоялся. Состоялся отстрел незащищенных наших воинов, а затем жуткая казнь недобитых.

В середине дня прибыла наша бронегруппа. К исходу дня — резерв батальона и комбат. А утром начали вывозить убитых и изуродованных.

Не так давно мне посчастливилось случайно повидаться с бывшим сержантом Турчиным. Так сложились обстоятельства, что я не смог поговорить с ним обстоятельно, о чем я очень сожалею. Но надеюсь еще встретиться с ним и прояснить некоторые детали.

А меня в то время и сейчас больше всего интересует — как и где похоронены погибшие, что сделано для оказания помощи их близким и родным? Думаю, отыщу каналы, чтобы до конца высветить трагедию Мароварского ущелья.

Тогда же, когда мы восстанавливали эту трагедию, я спросил у комбрига:

— Что еще конкретно сделано, кроме того что собрали и вывезли всех убитых и спасли сержанта?

— Будем отправлять всех погибших в Ташкент. Это подготовлено.

— Это ясно. А что еще предпринято, в частности, в отношении мятежников?

— Пока ничего.

Я прямо из Асадабада отдал распоряжение на Центр боевого управления армии о снаряжении боевых самолетов с задачей — сегодня полностью уничтожить кишлак, в котором укрылись душманы. И хотя он находился в километре от госграницы, я подтвердил свое решение и добавил, что буду находиться в Асадабаде до тех пор, пока не увижу и не услышу действия нашей авиации.

Действительно, через три часа после поставленной задачи эскадрилья бомбардировщиков нанесла мощный удар по кишлаку и разнесла осиное гнездо в прах. А месяца через четыре офицер нашего разведывательного центра предложил мне встретиться и поговорить с одним афганцем-торговцем из Асадабада.

Встреча состоялась на нашей советской площадке Кабульского аэропорта, что, безусловно, произвело впечатление на собеседника. Беседа велась втроем — в роли переводчика выступал офицер разведцентра.

Разговор начался с того, что торговец сделал подробное представление о себе и своих близких. Зовут его Магомед, и он своим именем гордится. Отец его похоронен в Кабуле. А сейчас в столице проживает его дядя — родной брат отца. Как выяснилось, об этом он сказал неспроста, потому что сразу за этим сообщил, что на дочери его дяди женат министр энергетики ДРА Пактин (я его прекрасно знал) — знай, мол, с кем имеешь дело. Потом добавил, что его два брата тоже заняты, как и он, торговлей. Один —  в столице Пакистана Исламабаде, второй — в Мазари-Шарифе.

Надо иметь в виду, что во время войны торговцы занимались куплей-продажей не только различных товаров, но и различной информации. Фактически обычно они для разведок являлись хорошим информационным каналом. Что интересно — изворотливые и весьма смышленые торговцы умудрялись одновременно работать на несколько разведок, причем работали «добросовестно» и без зазрения совести. Так было всегда и везде, а на Ближнем и Среднем Востоке в особенности.

Вот и мой новый знакомый, говоря обо всем этом, дал мне понять, что он для меня может представлять особую ценность. В свою очередь, и я в конце встречи прозрачно ему намекнул, что мы будем рады, если господин Магомед будет поддерживать дружеские связи с нашим офицером. Имелось в виду разведчиком.

В ходе беседы Магомед посетовал на войну, что она уносит его большие выручки. Не о гибели безвинных людей говорил, а сокрушался о своей выручке, хотя в любые времена на войне в самом выгодном положении всегда оказывались торговцы и мародеры, правда, после политиков, которые своей жизнью вообще не рисковали. Вот и мой собеседник в этой всеобщей громадной беде, где людей убивают, как баранов, где действительно в прямом смысле течет кровь, а в жару она на броне и на камнях не застывает так быстро, как в стужу, — в этом тяжелом дыхании войны он не улавливал трагичной ноты, как не замечал и крови. Это его не интересовало. Он озабочен был лишь утраченной возможностью получить побольше денег.

Ну, ладно — то была война и перед нами делец, который до мозга костей проникся одной страстью — деньги! И она заслонила у него все. Но ведь сейчас у нас в России войны нет, и Чечня, пусть временно, но перестала взрываться, хотя и шевелится, как и весь Северный Кавказ. Войны в России нет, а людей убивают, и помногу. Войны нет, а людям привили нравы того торговца: одна дума — о деньгах. Правда, только часть общества полностью поглощена стремлением, как им урвать еще, переделить еще раз уже дважды в государственном масштабе переделенное народное имущество. А вторая часть думает, как выжить: товаропроизводитель — как бы не обанкротиться и чтобы его не проглотили «акулы»; рабочий, крестьянин, ученый, педагог, врач, воин и т. п. — как бы не умереть, найти источник поддержать свою семью; пенсионер и даже ветеран Великой Отечественной войны, доведенный до отчаяния, не знает, где раздобыть хотя бы минимум денег на лекарства, которые сегодня достигли бешеных цен. Да и продовольствие — тоже. До 2000 года ежедневно цены даже на самые необходимые для жизни человека продукты только прыгали вверх. В 1994 году они взлетели вместе со взлетом цены доллара по отношению к рублю почти в два раза, а после 17 августа 1998 года — в четыре, а кое-где и в пять раз. Но если доллар как-то сумели «охладить» и заставили его вернуться хоть и не в первоначальное положение, но сползти со своего «пика», то цены вслед за этим отнюдь не снизились. Они лишь слегка заморозились, а потом «тихо-мирно» вновь поползли вверх.

А самое главное — за эти десять лет появилось новое племя людей, подобных моему афганскому знакомцу, для которых выручка и деньги превыше всего.

Так совпало, что тогда, к моменту нашей встречи с Магомедом, мы в течение мая 1985 года провели мощную Кунарскую операцию. И мне было интересно услышать от этого торговца его впечатление об этой операции. Зная склонность афганцев к преувеличению, особенно когда они хотят сделать приятное собеседнику, я не очень-то доверял его рассказу, даже когда он «заводил» себя и впадал в состояние аффектации. Однако же старался извлечь из этого мини-спектакля рациональное зерно для себя.

Торговец сказал, что ни моджахеды, ни пакистанцы-военные, ни он и его друзья по торговле ничего подобного не только не видели, но и не могли себе даже представить, хотя сам он — человек с большой фантазией. По его словам выходило, что «исламские комитеты», которые стояли над полевыми командирами, и сами полевые командиры — главари отрядов и их штабы — все, предназначенные для руководства моджахедами, в Кунарском ущелье были перебиты и в незначительных количествах сбежали в Пакистан. Были также уничтожены все склады с оружием и боеприпасами, причем не только непосредственно в Кунарском ущелье от Джелалабада до Барикота, но и в выходящих в него других малых ущельях, как, например, в ущелье Печдара.

Потом он подробно обрисовал картину по каждому району.

Я все больше и больше проникался к нему доверием, потому что он называл такие фамилии и приводил такие факты, которые действительно имели место. Он говорил, что особо эффективным, оказывается, было наше решение не обстреливать те кишлаки, куда местные жители не пускали банды мятежников. И на самом деле перед началом операции ко мне на командный пункт приходила группа старейшин из одного небольшого ущелья, где находилось четыре кишлака, с просьбой не обстреливать их. Я дал согласие, но в свою очередь сам поставил условие: в кишлаках не должно быть ни одного моджахеда и чтобы со стороны их кишлаков не было ни одного выстрела. Кроме того, в случае, если правительственным или советским войскам, совершая маневр, придется проходить по их ущелью и кишлакам, то не должно быть никаких столкновений. Они согласились и заверили, что все будет выполнено. Я попросил их, чтобы они такую же работу провели и с другими их соплеменниками и соседями. Они пообещали, правда, не очень уверенно. Что же касается кишлаков на восточном берегу Кунара (т. е. ближе к границе с Пакистаном), то, по их мнению, это было делать бесполезно.