Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые

- Так! Значит, мне повезло, — капитан с каким-то удовольствием прихлопнул ладонью о ладонь и потер перчатки. Ошутил свою причастность к переменам в совхозе.

До поездки в Магадан Морозов довольно часто уходил по вечерам работать в свою конторку, чтобы не мешать Оле спать спокойно. Собрался и в тот день, но она вдруг запротестовала:

- Мне страшно, когда тебя нет. Не уходи!

- Я же рядом, окно в окно, через ручей. Чуть — что, и я вот он.

- Нет уж! — ее тон был решительным. — Я спокойней засыпаю, когда ты за этим столом. А лампу можно повернуть, чтобы свет падал только на бумагу. Сиди и работай здесь. Или пойдем в контору оба. Буду топить печку.

И Сергей сдался. С этого вечера садился к столу, поправлял абажур и склонялся над книгой Сумгина или Эйхвальда, Прянишникова или Докучаева. Ему много чего хотелось знать. Оля засыпала, ночные часы летели, и только когда возникала тупая боль в глазах, Сергей закрывал книгу, оставлял тетрадь и забирался под одеяло.

Сторож на агробазе говорил ему утром:

- Опять до первых петухов, Иваныч? Чего торопишься?

- Упущенное догоняю. Много чего упущено не по нашей с тобой вине.

Близилась весна. Война шла с прежним ожесточением. Все ждали открытия второго фронта. Теперь за судьбу России уже меньше тревожились, понимали, что вместе с Америкой, Францией и Англией немецкий фашизм удастся уничтожить. За этой мыслью рождалась другая: а как будем жить? Вот прорезалась на горизонте светлая полоска победы, но лагеря как были, так и остаются, как гибли в них люди, так и гибнут, чекисты не сложили руки, то там, то здесь кого-то арестовывали, особенно тех, кого рассчитывали сразу уморить в лагере, а они все держались за жизнь. На «Серпантин», по слухам, свозили старых большевиков, чем-то связанных с первыми советами. Оттуда они, конечно, не возвращались.

Все больше, все страшней разрастался контингент инвалидов. Расстреливать их, как в тридцатые годы?.. А если разойдется по миру?.. Машины с приисков «Ударник», «Мальдяк», «Челбанья», «Мяунджа», «Беличан», «Бурхала» везли инвалидов в Чай-Урью. Там, на берегу реки Берелех, разрастался огромный инвалидный лагерь, а за бараками — столь же обширная поляна смерти. Могилы тут не рыли, взрывами сбздавали огромные рвы, куда и сваливали несчастных с фанерной биркой с номером, привязанной на ногу… Могил на Колыме не было.

Несколько благополучней было только в совхозном лагере. Хоть и здесь царствовал «уставной режим» Севвостлага, питание все же отличалось хотя бы тем, что ботва овощей, капустные листья летом и квашеная капуста зимой позволяли как-то разнообразить еду, сдерживать болезни. Конечно, попадали и овощи из теплиц, с поля, на вахте не всех обыскивали, что находили — забирала охрана и лагерные придурки. Но и в бараки проникало.

В первых числах июня, когда на полях хорошо зазеленело, Сергей собрался съездить к совхозным строителям на участок у речки Челбаньи, где строили второе парниковое хозяйство и разведочную теплицу. Строители только что закончили дом для семьи главного агронома. Сергей и Оля переехали за считанные часы — к полному удовлетворению Ольги! На душе Морозова стало теплей. Просторно и уютно!

…Он подходил к конторке, когда ему сказали, что кто-то ждет главного агронома.

На скамейке сидела скромная миловидная женщина с тем добрым, извиняющимся лицом, которое лучше всего говорит о воспитанности и чувстве такта.

Она поздоровалась и сказала:

- Я к вам. По делу.

- Еще пять минут — и я бы уехал до темна. Идемте в дом. Там и расскажете, какое у вас дело.

Знакомясь с Ольгой, гостья сказала, что зовут ее Наталья Васильевна Савельева, что она врач и начальник Чай-Урьинского инвалидного городка-лагеря. Сказала так, словно ощутила неловкость за слово «начальник» и за свою должность, как за нечто нескромное.

Они сели. Морозов не мог догадаться, какое именно дело привело к нему доктора, так не похожего на лагерных — грубоватых и не слишком обремененных знаниями эскулапов, которых он встречал. Было в ней что-то мягкое, интеллигентное и доброе, что не дается ни образованием, ни практикой, а идет от кровных связей с семьей, с традициями русской врачебной школы.

Гостья понимающим взглядом оглядела фигуру Оли, хорошо улыбнулась и вздохнула. Перехватив взгляд Сергея, сказала:

- Вижу, что вы торопитесь. Так что сразу о деле. Мы задумали создать у себя огород, большой огород. Надо как-то улучшить питание нашим несчастным, их привозят в таком состоянии, что… Ну, вы знаете. В управлении Кораблин назвал вашу фамилию. Не откажите в любезности, проконсультируйте нас на месте, посоветуйте, где выбрать землю под огород, что делать на первых порах. Кажется, необходимы теплицы и парники. Словом, я прошу вас приехать, как только найдется более или менее свободный день. Тут двадцать с чем-то километров, пришлем за вами полуторку.

Из кухни потянуло запахом ароматного кофе. Сергей привез из Магадана три коробки зарубежного, Оля очень скромно расходовала его. Но для такой симпатичной гостьи…

Наталья Васильевна с удовольствием приняла чашечку, вдохнула полузабытый аромат, отпила глоток-другой.

- Настоящий, — сказала с видом знатока.

- Да, колумбийский. Из американских грузов. Я побывал в Магадане и там на базаре…

- Я так и подумала. Спасибо вам, Олечка. Так вы приедете, Сергей Иванович?

- Конечно, приеду. Послезавтра у нас воскресенье. Вот и присылайте машину с утра.

- Благодарю вас. И не стану задерживать, вижу, что заботы. Если не возражаете, мы тут с Олечкой поболтаем немного, она, конечно, не была на консультации, поблизости только один достойный врач — в Берелехе…

Сергей попрощался и ушел. За первым блоком уже стояла его оседланная лошадка, увидев его, она заржала. Крупной рысью пошла по полевой дороге на Челбанью. Морозов улыбался, представляя себе, какой разговор идет сейчас в доме.

Часам к одиннадцати в назначенный день Морозов был уже на территории Чай-Урьинского управления. За мостом через протоку открылся огромный инвалидный лагерь. С низовьев реки подувал свежий ветер, а ближе к лагерю от десятка бараков уже расходился тот особенный дух неопрятности, тления, запущенности, который всюду сопутствует полуживым больным и голодным, доживающих в полумраке свои по-страшному урезанные жизни. Как и на двадцать третьем километре.

По территории лагеря ходили втроем. Высокий и красивый мужчина с выразительным крупным лицом и крепкими рабочими руками встретил их, поклонился, невнятно назвал себя и сразу поотстал, но главврач укоризненно глянула, представила:

- Николай Иванович Герасименко, наш ведущий хирург.

Морозов с удовольствием пожал ему руку. Сказал:

- Наши профессии сродни: вы исцеляете больных людей для труда на земле. Мы пытаемся исцелить слабые земли, чтобы земля кормила род людской. Не так ли?

- Связь вечная и прямая, — тихо ответил хирург. И тут же добавил: — Прошу прощения, ко мне коллега.

Молодой человек в темном халате что-то шепнул на ухо хирургу, Герасименко кивнул и обратился к Наталье Васильевне:

- Там мое присутствие обязательно. Вы извините…

- Да-да, пожалуйста. Наш гость пробудет здесь до вечера.

Два или три часа ушло на поиск подходящей земли для огорода. Заросший жесткой травой бугор оказался первым, где Морозов сказал: «То, что вам нужно». С севера эту землю защищал тополевый лес с подлеском. Темный гумуссированный слой достигал толщины в десять сантиметров: наносы реки.

- Возите сюда навоз, тонн по сорок-пятьдесят на гектар, разрабатывайте. Мы можем дать на время рельсовую борону, диски. А весной посеете морковь, свеклу, редис, редьку, брюкву. Потом и капусту.

- Мало нам этих гектаров, — вздохнула Савельева. — И навоз: где его взять?

- В вашем управлении сколько приисков?

- Восемь.

- И на каждом лошади. Значит, завалы навоза. Потребуйте от начальства, чтобы возили сюда транспортом с самих приисков. Мы у себя утвердили закон: сколько получим навоза от хозяйства, столько продадим овощей. Действует! Тонна за тонну. Спасение больных-что может быть благородней!