Антонин Дворжак

Дворжак был растроган до слез и бросился обнимать грузного, по-стариковски обмякшего Брамса. А на обратном пути, когда они с женой молча брели в гостиницу, он вдруг остановился и сокрушаясь произнес: — Такой человек, такая душа, — и не верит ни во что, не верит ни во что!

Через два месяца Дворжак опять встретился с Брамсом, приехав в Вену на первое исполнение симфонии «Из Нового Света». Дирижировал Рихтер, а они с Брамсом сидели в ложе. Успех был исключительный. Дворжак вначале кланялся из ложи, потом должен был подняться на подиум. Его приветствовали как автора прослушанной симфонии и как почетного члена знаменитого венского Общества друзей музыки, основанного в 1812 году. Брамс, готовя почву к переезду Дворжака в Вену, несомненно был причастен к этому избранию и как дитя радовался оказанному Дворжаку приему.

Спустя несколько дней намечено было выступление Чешского квартета. В программе — произведения Дворжака, Брамса и Брукнера. Членам ансамбля очень хотелось видеть на концерте всех трех маститых мастеров. Дворжак решил задержаться в Вене и даже согласился отправиться с членами квартета к Брукнеру, чтобы уговорить старика появиться на концерте. Вот как Сук описывает это посещение:

«Мы застали Брукнера сидящим у письменного стола без пиджака, и у нас создалось впечатление, что этот человек совершенно погружен в свои мысли и в свою работу. Отчужденно смотрел он на нас своими невидящими, отсутствующими глазами и не сразу понял, чего мы от него хотим. Только через некоторое время он опомнился: «Вы хотите, чтобы я пришел на концерт? Я не могу этого сделать. Я столько болею, а у меня так много работы. Вот видите, я сейчас работаю над Adagio девятой (симфонии) и поэтому должен сегодня остаться дома».

Когда мы с ним расставались, он вдруг очень растрогался. В его удивительных глазах стояли слезы. В своем ватном жилете Брукнер проводил нас на улицу и, пока мог нас видеть, посылал нам поцелуи…»

Это была первая и последняя встреча Дворжаку с Брукнером, который спешил с работой, ибо знал, что скоро умрет, и действительно скончался через несколько месяцев — 11 октября 1896 года.

После венских триумфов Дворжак пожинал лавры в Англии, отправившись туда в марте 1896 года с Отилией. Англичане, как всегда, горячо его принимали. Впервые исполненный Лео Стерном виолончельный концерт вызвал бурю восторгов. Но Дворжаку что-то неуютно было на этот раз в Лондоне: в понедельник дул ветер, во вторник шел дождь, в ресторане почему-то не дали куска хорошего мяса. Дурное настроение Дворжака немного разогнал прием у Литлтонов. Возвращаясь из этой девятой по счету поездки на острова Великобритании, Дворжак говорил, что и в Англию больше никогда не поедет. Довольно с него мотаться по разным странам и городам! Он хочет сидеть в Высокой и сочинять. Разве что на денек съездит в Оломоуц, где собираются исполнять его «Св. Людмилу», или в Плзень.

Первыми сочинениями, написанными после возвращения из Америки, были два струнных квартета — ля-бемоль-мажорный (op. 105) и соль-мажорный (op. 106). В них преобладают светлые, оптимистические тона. Дворжак снова был на родине, дышал ее воздухом, слушал ее песни, и эта радость встречи запечатлелась в квартетах.

Первая часть ля-бемоль-мажорного квартета — это опять неизменная думка. Только элегический запев очень краток, и его несколько сумрачная мелодия быстро приобретает черты стремительности, бодрости и даже фанфарной призывности. В медленных частях обоих квартетов преобладают эпические настроения, а в скерцо по-прежнему играет большую роль народно-танцевальная ритмическая основа, на которой под конец развертываются большие жанровые сцены.

Квартеты эти завершают собой богатейший список камерно-инструментальных сочинений Дворжака. Далее следуют только симфонические и оперные произведения.

В 80-х и особенно 90-х годах XIX столетия очень много говорилось о программной музыке. Дворжак стал искать подходящие сюжеты для одночастных симфонических поэм и, естественно, снова обратился к Эрбену. В сборнике «Букет», откуда раньше он взял текст для «Свадебных рубашек», его внимание привлекли три баллады, образы которых, как ему казалось, хорошо могли бы быть раскрыты оркестровыми средствами выразительности.

Кстати о выражениях «могли бы быть» или «были бы». Дворжак их не выносил. Однажды он страшно рассердился на ученика, когда тот сказал «это было бы красиво».

— Разумеется, это было бы красиво, — сердито ответил Дворжак и тут же, переходя на крик, добавил: — Но главное сделать это! Иметь красивую мысль — в этом еще нет ничего особенного. Мысль приходит сама собой, и даже если она красива и велика, в этом нет заслуги человека. Но воплотить красивую мысль и создать на ее основе что-нибудь значительное — вот в этом-то и заключается самая большая трудность, и это-то как раз и есть искусство!

Так вот из эрбеновского «Букета» Дворжак выбрал три баллады — «Водяной», «Полудница» и «Золотая прялка» — и принялся на их основе сочинять симфонические поэмы. Причем Дворжак фиксировал внимание не только на сюжете. Его интересовали стихи, характеризующие внешний облик героев и их психологическое состояние. Он даже делал подтекстовки к наброскам тем. Так, в «Водяном» к теме-образу девушки выписаны стихи:

А под темой матери — «Ах, не ходи, не ходи на озеро». На полях помечен метр, соответствующий размеру стихов Эрбена. Наброски диалогов тоже подтекстованы, и по ним легко проследить, как Дворжак старался приблизить музыкальную фразу к интонации человеческой речи. Здесь и ровная, спокойная речь жены, плавные ниспадающие интонации темы колыбельной, вопли и гневный приказ Водяного, образ которого очерчивается в музыке то старчески ворчливым бормотанием фаготов, то нисходящими повелительными ходами валторн. Отталкиваясь от родного чешского языка, Дворжак, естественно, всю музыкальную ткань насыщал интонациями чешской народной песенности, ибо ритм и мелодика народной песни всегда неразрывно связаны с особенностями языка.

Все три поэмы — сказочно-эпические произведения. Баллады Эрбена предоставляли широкую возможность проявить фантазию, и Дворжак воспользовался этим.

В основе построения первой симфонической поэмы — «Водяной» — лежит классическое трехтемное рондо, с небольшими отклонениями от этой схемы, наполненное причудливым звучанием музыкальных образов народной сказки. Прежде всего это сам Водяной. Краткая, зловещая тема его, состоящая из восьми нот, проходит через всю поэму. Водяной готовится к свадьбе с милой сельской девушкой и, сидя на берегу озера, шьет себе брачный наряд. Мать уговаривает девушку не ходить на озеро. Но неведомая сила влечет ее туда. Едва она начинает стирать, мостки под нею обрушиваются. Победно звучит тема Водяного, сжимающего в объятиях добычу. Оркестр стихает, слышна колыбельная, которую поет юная мать своему ребенку, родившемуся от брака с Водяным. Вновь появляется тема Водяного. Начинается диалог: женщина просит разрешения навестить мать в деревне, муж ворчит, бормочет угрозы, если она вздумает задержаться. Фантастический характер музыки сменяется народно-бытовым. Это старая мать беседует с дочерью и уговаривает ее не возвращаться к мужу, нарушить данное слово. Вечером раздается стук в дверь. Звучит опять знакомая тема Водяного. Он пришел за своей женой, но старуха высмеивает его и прогоняет. Начинается буря. Водяной намерен привести свою угрозу в исполнение. Его тема гремит устрашающе грозно. Вдруг раздается удар. Это Водяной швырнул на порог дома обезглавленное им тельце ребенка, который оставался у него как залог возвращения матери. Картиной материнской скорби завершается поэма.

В «Полуднице» то же сопоставление зловеще фантастических образов и народно-бытовых. Жаркий полдень в деревне. Идиллически пасторальный наигрыш кларнета рисует картину мирной жизни крестьянской семьи. Ребенок плачет и капризничает. Мать баюкает его, грозя приходом Полудницы — ведьмы, выходящей из лесу только в полдень. Дважды в оркестре проходит эта сцена идиллической жизни. И вдруг раздается зловещий шелест засурдиненных скрипок и альтов — появляется Полудница. Испуганная мать уговаривает ее уйти, а Полудница кружится в своем фантастически страшном танце, бормоча заклинания. Обезумевшая от страха мать прячет ребенка у себя на груди. Бьют часы. Кошмар исчезает. С работы возвращается довольный отец, но радость его сменяется ужасом при виде свершившегося: от страха перед Полудницей мать задушила в объятиях своего ребенка. Размеренно спокойная картина жизни завершается коротким трагическим финалом, как это часто встречается в народных балладах.