Азбука моей жизни

После основательных наставлений, в бурю с градом, мы покинули Нью-Йорк. Столько было мучительных ночей ожидания вылета, что эту страшную ночь мы перенесли лучше всего. В тесноте, на жестких железных запасных сиденьях военного самолета летели Бог знает куда.

Предписания прочли лишь во время полета, там стояло: «Касабланка». Итак, европейский театр военных действий, а не Тихий океан! Хотя мы не сомневались, что конечным пунктом будет Европа, тем не менее почувствовали облегчение.

Самолет, пробивавшийся сквозь град, бросало то вверх, то вниз. (До сих пор мне вообще не приходилось летать.) Усталость клонила в сон. В какие-то моменты мы просыпались и вспоминали инструкцию: «В случае вынужденной посадки на море взять с собой: спасательный жилет, рацию, сигнальные ракеты, сухой паек и т. д.». Нет, лучше об этом не думать.

Солдаты, которые летели в самолете, никогда не были на войне — они проходили службу в обыкновенных военных лагерях, нормально питались, спали на походных кроватях, ножки которых стояли на американской земле…

Никто не разговаривает. Один только рев моторов. Когда вспыхивает зажигалка, она освещает испуганные лица. Касабланка! Я знаю ее только по фильмам.

Члены группы, к которой я была прикреплена, еще не были знакомы друг с другом, но позднее стали одной дружной семьей. Дэнни Томас[46], молодой многообещающий комик, выдал пару острот, певец спал, тихо похрапывая, аккордеонист крепко прижимал к себе бутылку виски, девушка из Техаса время от времени погружалась в сон. В то время еще не было реактивных самолетов. Перелет длился много часов.

Эйб Ластфогель, руководитель УСО[47], говорил, что у нашей группы должно получиться «хорошее шоу». Работал он днем и ночью — фантастический был человек. Он верил, что Дэнни Томас станет большой звездой. Но включил его в группу не только по этой причине. «Томас человек порядочный, — говорил Ластфогель. — Я понимаю, как велика ваша задача, и не хочу присутствия в вашей бригаде грязных комедиантов. Ни вам, ни армии это не нужно. Опробуйте программу еще на военной базе в Америке, чтобы сразу получить визу военной цензуры. Тогда ничего не придется менять или писать заново». И добавил, что Дэнни Томас пробудет с нами только шесть недель, у него есть обязательство на выступления в ночном клубе и ему необходимо после нашей поездки вернуться в Штаты. Что касается меня, то я готова была работать до конца войны и вовсе не собиралась путешествовать туда и обратно. Однако все думали, что я не выдержу.

Шоу, которое мы играли, получилось действительно интересным. Дэнни привез свою обычную программу, я пела, мы играли небольшие сценки, написанные для нас не кем-то, а Гарсоном Канином и Бреджессом Мередитом. Кроме того, у меня был номер «мнемотехники», которой меня обучил Орсон Уэллс. Лин Мейберри, девушка из Техаса, блистала комическими номерами. Мы могли играть на грузовиках и танках. Делали в день по четыре-пять представлений, переезжая из одного подразделения в другое. Был в нашей бригаде аккордеонист. Я всегда любила звучание аккордеона и не так остро, как другие певцы, ощущала отсутствие пианино.

Эйб Ластфогель не терял нас из виду, правда, никто не знал, как ему это удавалось. Он организовывал сотни выступлений для вооруженных сил, составлял актерские группы, репетировал с ними, всячески поддерживал их морально и не жалел на это ни времени, ни сил. Он отдавал себя целиком работе. Я склоняю перед ним голову в знак глубокого уважения.

Потом мы приземлились в Касабланке. На летном поле не было ни огонька. Даже сегодня, узнав гораздо больше о самолетах, я испытываю при посадке чувство страха. Но тогда, невероятно наивная, я верила в свою счастливую звезду. Наше приземление было очень жестким. Потом моторы затихли.

Мы вышли на поле. Кругом одни униформы — море униформ. Посыпались вопросы, что мы будем исполнять. Мы и сами не знали, с чего начать. Казалось, что мы прибыли совсем некстати. Тогда я сказала Дэнни Томасу и другим: «Давайте подождем здесь. Мы не для того предприняли столь дальнее путешествие, чтобы создавать себе дополнительные трудности». Дэнни согласился со мной. Ночь была холодной. Нам она показалась еще холоднее, потому что мы очень устали. Наконец появился офицер и сказал, что для нас подготовлены квартиры. Мы сели в джип.

Мы выступали во всех пунктах в Северной Африке, где дислоцировались американские войска. Последней точкой был город Оран. Оттуда мы вылетели в Италию.

Мы уже достаточно хорошо познакомились друг с другом. Дэнни часто использовал свой шлем вместо барабана и писал на старые мелодии веселые тексты. Мы пели, смеялись, спали, ели и спускались в укрытие. Когда находишься на войне, то прежде всего учишься наклоняться. Жизнь становится простой. Необходимо четко знать всего три вещи: есть, спать и прятаться в укрытие.

На голенях моих ног до сих пор сохранились несколько рубцов. Это следы тех пинков, которыми награждали нас солдаты, когда во время обстрелов заставляли падать на землю. Солдаты действовали весьма безжалостно, но я на них не в обиде, они беспокоились за наши жизни. Храни их за это, Бог! Кстати, куда больше я боялась за свои зубы, чем за ноги.

Эти американские солдаты в Европе должны были быть особенно храбрыми. Легко быть храбрым, когда защищаешь свою страну и свой родной дом. Однако совсем другое дело быть привезенным в чужую страну и сражаться здесь Бог знает за что. Я знаю, что говорю. Я видела их в бою. Многие из них на этой войне стали калеками, потеряли зрение, руки и ноги.

Когда я читаю воспоминания актеров, в которых они пишут, что во время гастролей часто выходили на сцену с высокой температурой, мне становится смешно. Для чего так стоило рисковать, что, собственно, такого важного было в их шоу? Актеры — особенные люди. И в первую очередь это относится к Дэнни Томасу. Он не только обладал талантом, но был при этом мужчиной и джентльменом. А это уже редкость в нашем деле. Он стал моим учителем. Показал, как нужно действовать на сцене, научил подчинять себе зрителей.

Когда мы только репетировали наше шоу, я полагала, что исполняю свою роль достаточно хорошо. Но когда позднее, в полном одиночестве я оказалась на сцене перед тысячью солдат, они забросали меня репликами, которых не было в сценарии, и я растерялась. Именно Дэнни научил меня, как действовать в таких ситуациях. Он показал, как можно осадить юнцов, стремящихся любыми средствами выставить артистов перед публикой в дурацком виде.

В нашей труппе был тенор, красивый малый. Он прекрасно пел знаменитую песню «Бесаме мучо». Но солдатам он сразу не понравился. Они изводили его насмешками. Дэнни неоднократно приходилось его защищать.

Кто мог заменить Дэнни? В моем сердце — никто. Когда он уже вернулся в Америку, мы продолжали его вспоминать. Нам не хватало его веселых песен и его барабана. И мы часто думали: если бы Дэнни был с нами, что бы он сделал? Однажды, уже после войны, я попыталась сказать ему это. Но вокруг нас стояла толпа людей, и он не понял меня. Захотел бы он меня сейчас услышать? Я в этом совсем не уверена. Он сейчас счастливый человек, живущий в кругу счастливой семьи. Сохрани его, Господь!

Дэнни покинул нас, но мы продолжали играть.

Италия показалась мне огромным облаком, облаком из пыли, клубящейся над разрушенными домами. Она раздражала нос и горло. Мы выступали с нашим шоу по пять-шесть раз на дню, в любую погоду. Импровизированная сцена получалась из двух сдвинутых грузовиков. Если начинался дождь, мы не прерывали выступления и уходили только тогда, когда солдаты начинали разбредаться.

Я постоянно ощущала боль в горле, принимая горстями сульфамиды. Прошла неделя, улучшения не наступало. В Неаполе для наших выступлений был предоставлен оперный театр. Я вышла на сцену и не могла издать ни одного звука. Я поспешила ретироваться, боясь расплакаться на глазах у зрителей. Вообще, я стараюсь не показывать своих слез другим.

Я лежала в номере отеля «Парко». Каждый вздох отзывался в легких как удар ножа. Начался налет авиации, и я вместе со всеми перебралась в бомбоубежище, в «ricovero» по-итальянски. Когда мы только приехали в Италию, то обратили внимание на надписи «Il Ricovero», украшавшие каждый дом. Тогда мы подумали, что, должно быть, это фамилия кандидата на должность мэра. Однако суть названия оказалась куда более прозаичной.