Голос над миром

Свадьба состоялась 23 августа 1928 года в Сиднее, в большой католической церкви святой Марии.

В усыпанной цветами и празднично украшенной церкви набилось столько гостей, знатных особ и друзей, что буквально яблоку негде было упасть, а у входа собралась двадцатипятитысячная толпа.

На близлежащих улицах приостановилось движение транспорта, и полиции в тот день пришлось потрудиться в поте лица, чтобы сдержать безбрежное людское море.

Шаферами на свадьбе были мистер Тейт, Лина Скавицци и Аранджи Ломбарди с мужем.

Выйдя из церкви, я очутилась во власти толпы. Когда мне с великим трудом удалось освободиться от бесконечных объятий и сесть в автомобиль, я увидела, что от моей пышной фаты остались лишь клочки кисеи на голове, все остальное оборвали на память и растащили по кусочкам мои не в меру восторженные поклонники.

Я была растрогана и немного растерянна. Пожалуй, именно с того памятного дня я всей душой полюбила Австралию, считая ее своей второй родиной.

Свадебный обед был устроен «у Романо», в знаменитом итальянском ресторане Сиднея. Когда мы вошли в ресторан, нас усадили в украшенную цветами гондолу и повезли в зал. Банкет был несказанно пышным, за столами не умолкали веселый смех, шутливые тосты, восторженные возгласы «ура!», бурные изъявления любви к новобрачным. А затем — свадебное путешествие. Целая неделя покоя и отдыха в одном из чудесных селений Нью-Голса.

Но насладиться полным покоем нам так и не пришлось. Газеты и радио успели разгласить маршрут нашего путешествия, и на каждой станции толпы людей закидывали нас цветами. Наше купе походило, скорее, на оранжерею.

Была ли я счастлива? Да, конечно, но где-то в глубине души затаилась тайная грусть, может быть сожаление, и тоска.

Накануне свадьбы мне вручили целый пакет слегка обгоревших писем от «него», чудом уцелевших после авиационной катастрофы.

Каждое слово в них было полно надежды, тревоги и преданности. Кто знает, получи я их вовремя, возможно, я не вышла бы замуж столь поспешно. Вероятно, я еще повременила бы и решилась на брак лишь после возвращения в Италию.

Впрочем, я ни о чем не жалею, несмотря на все, что случилось позже.

Союз с Де Муро дал мне самое глубокое и полное в моей жизни счастье — счастье материнства. И эту радость, воплощенную в моей дочери Мари и ее детях, я пронесу в своем сердце до последнего часа своей жизни.

Свадебное путешествие показало, какой популярностью я пользовалась в Австралии.

В самых маленьких городах я видела проявления горячей симпатии. Когда мы пересекли пустыню и поезд внезапно остановился, меня окружила кучка аборигенов бедного бродячего племени, оттесненных в бесплодную пустыню безжалостной «цивилизацией» белых. Туземцы, едва завидев меня, стали кричать гортанными голосами: «То-ти, То-ти!» — забавно жестикулируя и пританцовывая.

Фантастический, неописуемый закат окрасил розовым цветом необозримую пустыню. Я до сих пор вижу большие глаза туземных ребятишек, которые просили у меня не то хлеба, не то просто ласки. Они запали мне в сердце, и я спела им «Ninna-Nanna», [11] а потом раздала все конфеты и печенье.

По окончании турне я вместе со всей труппой села на пароход в Фримантле, покидая Австралию с тоской и надеждой в сердце. Тоской — из-за разрыва с любимым и с надеждой на счастливое будущее.

Обратное путешествие было для меня подлинной отрадой.

Медовый месяц пока ничем не омрачался, Энцо был нежным и заботливым супругом. Прибыв в Неаполь, я сразу же познакомилась с моими новыми родственниками. На пристани меня ждали мать и сестра Энцо. Они встретили меня очень приветливо, да и впоследствии относились ко мне очень хорошо. Я со своей стороны отвечала им тем же. Целый кортеж машин отправился в Канозу, маленький городок в Пулье.

Здесь, на родине семейства Де Муро Ла Манто, меня окружили весьма многочисленные родственники мужа, все до одного приятные люди, наперебой старавшиеся выказать мне свой восторг и восхищение. В баронском дворце моих новых родичей не прекращались приемы и званые обеды, что подвергало тяжкому испытанию мою выносливость. Моя свекровь, донна Мария, отнеслась ко мне, как родная мать, а ее сестра, тетушка Эмма, к моему великому горю, недавно скончавшаяся в Риме, с первой встречи проявила ко мне большую симпатию.

После торжественного ужина с бенгальскими огнями и иллюминацией мне полагалось дать концерт, который явился бы достойным завершением тех незабываемых дней, но тут вмешался дьявол: как раз накануне я заболела бронхитом и совершенно охрипла.

И я и все семейство Де Муро были в глубоком унынии. До самого последнего момента мы надеялись на чудо. О том, чтобы отложить концерт, нечего было и думать. Пришлось прямо из ложи, где я сидела с моими близкими родственниками, извиниться перед зрителями.

Все были крайне разочарованы, но в моих словах было столько искреннего огорчения, что присутствовавшие наградили меня долгими аплодисментами. Нашлись, однако, люди, утверждавшие, что я зло подшутила над всеми.

Оправившись от бронхита, я выехала в Милан. Там меня и Энцо ждала премьера новой оперы Джордано — «Король». Само собой разумеется, театр «Ла Скала» ставил ее под руководством нашего неизменного Тосканини.

Маэстро встретил меня очень приветливо и спросил, правда ли, что я жду ребенка. Я подтвердила, и он стал относиться ко мне с особым вниманием, бдительно следя, чтобы я не очень уставала.

Мы с Ренцо чувствовали себя счастливыми. Мы безмерно рады были и близкому появлению крохотного создания и предстоящему ответственному дебюту в новой опере.

Для премьеры «Короля» Карамба создал великолепные костюмы и живописные мизансцены. Мой костюм был весьма сложным и массивным; мне предстояло облачиться в тяжелый свадебный наряд прямо на сцене, стоя за ширмой, которую поддерживали артистки балета. Музыка не умолкала ни на миг, и Тосканини, чтобы как-то выиграть время, чаще обычного прибегал к ферматам.

За ширмой царила неописуемая суматоха, и в спешке артистки балета надели мне разные туфли. Страшным мучением было петь труднейшую арию, держа в руках тяжелую корону, да еще нестерпимо болели ноги, а громоздкое платье буквально пригибало к земле. Едва кончилось действие, мне стало плохо.

Счастливому событию, увы, не суждено было осуществиться.

Как только я почувствовала недомогание, то сразу же легла в постель, чтобы соблюдать абсолютный покой, предписанный мне врачом. Я боялась хоть на йоту повредить своему будущему ребенку, но мне становилось все хуже и хуже, пока не произошел выкидыш. Я была просто убита горем. Мне было крайне неприятно и то, что я невольно причинила большое огорчение Джордано. Но что делать? Я и сама изрядно намучилась, особенно морально. Представление «Короля» состоялось через несколько дней. Меня заменила Мерседес Капсир.

Выздоровев, я возобновила свою артистическую деятельность. В новом, 1929 году вместе с Аурелиано Пертиле я пела в туринском театре «Реджо», затем в римском «Реале», неаполитанском «Сан Карло» и, наконец, снова в «Ла Скала». Во всех этих театрах шла «Лючия ди Ламмермур» Доницетти.

В том же 1929 году театр «Ла Скала» предпринял грандиозное турне по Австрии и Германии. Специальным поездом выехал весь состав театра, включая оркестрантов, хор, балет, рабочих сцены. Даже декорации, бутафория и костюмы и те отправились в длительное путешествие.

Мы везли с собой оперы «Фальстаф», «Лючия ди Ламмермур», «Риголетто», «Трубадур». Тосканини отобрал для гастролей лучших певцов: Аранджи Ломбарди, Мерседес Лиопарт, Альфани Теллини, Эльвиру Козацца, Пертиле, Лаури-Вольпи, Де Муро Ла Манто, Стабиле, Франчи, Аутори, Ригетти, Тоти Даль Монте и других.

Это был настоящий праздник искусства, который привел в необычайный восторг жителей Вены и Берлина. Сказать, что это был триумф и блистательный успех, значит ничего не сказать. Все места на все спектакли были забронированы задолго до начала гастролей, но надо было видеть длиннейшие очереди за дешевыми билетами, которые с раннего утра выстраивались у касс.