Шутить и говорить я начала одновременно

Пришла зима. Поскольку центральное отопление ещё не действовало, канализация замёрзла. Больничные туалеты представляли собой жуткое зрелище. По возможности я старалась ими не пользоваться, ограничиться школьными, но это не всегда получалось. Приходилось бегать к трамвайной будке (как раз напротив нашего дома трамвай описывал петлю), но там было ненамного лучше.

Окно нашей одиночной камеры, тьфу, палаты выходило на глухую стену какого-то здания, и вид из окна отрицательно сказывался на психике. Я даже написала тогда чуть ли не научную статью с философским обоснованием того, как бытие определяет сознание, только она, к сожалению, не сохранилась. А на меня эта глухая стена и в самом деле действовала угнетающе. Хорошо хоть не было времени часто пялиться на неё!

В отличие от матери, стремление зарабатывать деньги стало для меня к тому времени дурной привычкой. Слыша дома вечные нарекания на нехватку денег, я старалась что-то предпринять. Помогла тётя Ядя, которая, как и её брат, мой отец, была бухгалтером и имела широкие связи с представителями так называемой частной инициативы. Рисовать я научилась давно и теперь принялась подрабатывать тем, что малевала вывески и рекламные буклеты. Платили жалкие гроши, но все-таки это был какой-никакой приработок к отцовской зарплате. По вечерам я сидела над халтурой. Тогда было модным наносить на изображение растёртую краску, преимущественно акварель, тонким слоем через ситечко с помощью зубной щётки.

Отец оставался на работе на сверхурочные и корпел над бухгалтерскими отчётами, мать сбегала этажом ниже к родне, так что до самого вечера комнатушка была в полном моем распоряжении. Всю её, даже и потолок, я запорошила рекламной краской. А потом заказы прекратились, и пришлось искать других приработков.

( Второй класс гимназии я закончила в Бытоме…)

Второй класс гимназии я закончила в Бытоме, значит, это случилось уже перед началом занятий в третьем. В последние дни летних каникул на одной из варшавских улиц я встретила одну из своих прежних подружек, Янку, ставшую впоследствии моей самой близкой подругой на долгие годы. Мы учились с ней в одном классе в Груйце, а теперь они тоже переехали в Варшаву, где жили до войны. Выяснилось, что Янка будет ходить в ту же гимназию, что и я. Это меня очень порадовало. Мне всегда нравилась эта девочка, особенно её роскошные волосы (воспетые мною впоследствии в романах трилогии о Тереске и Шпульке — «Жизнь как жизнь», «Большой кусок мира»и «Слепое счастье»).На меня всегда большое влияние оказывали эстетические моменты.

Итак, я случайно встретила Янку на улице. Мы шли с отцом, который, конечно же, знал мою одноклассницу. Янка была какая-то расстроенная, словно бы придавленная заботами и сомнениями. Она пожаловалась нам с отцом на то, что положение в их семье сложное и она, Янка, не уверена, что может позволить себе продолжить образование в гимназии. Целесообразнее пойти в какое-нибудь ремесленное, поскорее закончить и начать работать. Не удивляйтесь, мои читатели, такой рассудительности в молодой девушке, год войны считается за два, мы были старше своего возраста, что, впрочем, отнюдь не исключало наличие в нас самой обычной девчоночьей глупости. Одно другому как-то не мешало.

Ни минуты не колеблясь, отец твёрдо сказал:

— Только гимназия и аттестат зрелости! В случае чего можешь рассчитывать на меня, помогу. Будешь моей второй дочерью. Запомни, если какие трудности — сразу приходи ко мне!

Я всегда знала, что мой отец — человек порядочный, и до сих пор благодарна ему за эти слова. Трудностей было в нашей жизни предостаточно, но Янка не стала прибегать к помощи отца. Чтобы уж закрыть эту тему, сразу скажу, что Янка закончила не только лицей (гимназию), но и исторический факультет университета. До сих пор не могу простить ей, что темой диссертации она выбрала историю девятнадцатого века. Могла бы заняться, к примеру, Средневековьем, куда интереснее! Оно всегда привлекало меня какой-то своей таинственностью, недосказанностью. Когда я уговаривала Янку бросить к черту девятнадцатый век и переключиться на Средние века, она лишь выразительно крутила пальцем у виска и объясняла, что материалов по Средневековью не найти.

Ну вот, вспомнила Средневековье и опять свернула с пути хронологии. Не любит, меня, похоже, эта хронология! Как-то я из-за Средних веков сбила с толку весь класс, к его большой радости. Учительница истории у нас была замечательная, пани Гебертова. Я пристала к ней как банный лист, домогаясь от неё информации о Людовиках XI и XIII и о Вильгельме Завоевателе. То, что было в учебниках, меня явно не устраивало. Выведенная из терпения историчка убила меня информацией, что требуемые материалы я могу обнаружить лишь во Франции и они точно будут написаны не по-польски.

Возвращаюсь к прерванному повествованию. Итак, обе с Янкой мы стали учиться в третьем классе варшавской гимназии им. королевы Ядвиги, которая помещалась в здании бывшей гимназии Гижицкого, ибо здание довоенной гимназии королевы Ядвиги было полностью разрушено. А гимназия Гижицкого находилась прямо напротив нашего дома и упомянутой уже трамвайной петли, на небольшом возвышении. Здание старое, без удобств, с печами в классах. Сейчас на этом месте стоят дома жилого микрорайона. Но зато преподавали в этой довоенной развалюхе ещё довоенные преподаватели, по большей части прекрасные специалисты.

Сороковые годы… Варшава лежала в развалинах. Расчищали её от развалин всем миром. Наша школа тоже получила задание: расчистить одну из улиц, выходящую на Пулавскую. Работа адская, делалась, разумеется, вручную. Разбирая завалы, мы обязаны были очищать от штукатурки уцелевшие кирпичи и складывать в штабеля, передавая их по цепочке из рук в руки. Передав несколько кирпичей, я надела перчатки, поняв, что в кровь сотру руки, собственная кожа долго не выдержит. На беду откуда-то появилась наша дура-директриса, увидела у меня на руках буржуазные пережитки и раскричалась на всю улицу: я компрометирую не только школу и педагогический коллектив, но и её лично! Она не намерена из-за меня отправляться по этапу в Сибирь! Ишь какая выискалась недобитая аристократка, белоручка!

Не верите? Нет, все было на самом деле. Пришлось мне снять перчатки и спрятать их в карман. Через минут пятнадцать все было кончено. Я отправилась в перевязочный пункт, демонстративно истекая кровью. Покрытые неровными слоями разбитой штукатурки кирпичи резали кожу рук, стирали её как рашпилем. В перчатках я могла бы проработать всю смену, теперь же вышла из строя на несколько дней. Тогда я ещё не знала, что идиотизм, с которым я столкнулась, был типичным.

Обязательно надо написать о кино тех лет. Естественно, вспоминаются «Запрещённые песенки». Шёл фильм в кинотеатре «Палладиум», который выглядел тогда совсем не так, как теперь. Чтобы попасть на фильм, нужно было проявить просто героические усилия. Теоретически просто требовалось постоять в очереди за билетами, но очередь эта тянулась далеко по Маршалковской, и стоять в ней можно было до посинения, до морковкина заговенья, до Судного дня и так далее, в общем, до конца своих дней. Мы разработали более действенный метод покупки билетов.

Заняли с Янкой место в хвосте, как положено, немного постояли и двинулись вдоль очереди к кинотеатру, изучая обстановку. Выяснилось, что неразбериха стоит страшная. Рядом с легальным хвостом тянулся приблудный, время от времени переплетаясь с легальным и ссорясь с ним. Каким-то образом мы затесались в пробку, образовавшуюся на границе легального и нелегального, и тут выяснилось, что мы уже стоим не на Маршалковской, а на Злотой, намного ближе к заветной кассе, но все ещё слишком далеко от неё.

Мы опять двинулись вдоль очереди, тут открыли дверь в вестибюль кинотеатра, где находилась касса, и началась буря над Азией. Наводить порядок среди жаждущих билетов двинулся милиционер, мы не раздумывая двинулись вслед за ним в пробиваемую им брешь, громко протестуя против хаоса и беспорядка. Милиционер довёл нас до самого кинотеатра, не ведая об этом, и принялся наводить порядок в очереди, пытаясь отделить легальных от нелегальных, стоявших от нестоявших. Формируя цепочку, он своими руками силой воткнул нас в эту цепочку, а потом мы уже сами прилагали все силы, чтобы нас оттуда не вытолкнули, вцепившись в соседей зубами и когтями. Перед кассой взволнованная толпа опять сбилась в бесформенную кучу, Янку оттёрли к стене, а меня силой протолкнул перед собой какой-то громила, которому я просто преграждала доступ к окошечку. Вытолкнуть меня было некуда. Деньги остались у Янки. Я с отчаянием оглянулась на подругу и увидела совершенно незабываемое зрелище. Янка влезла на какую-то лавку, стоящую у стены — растрёпанная, в распахнутом пальто с оторванными пуговицами, увидела меня у окошечка кассы, сложила руки, как для прыжка в воду, закрыла глаза и кинулась вниз на плотную массу человеческих голов. У окошечка ей удалось принять вертикальное положение. Вот каким образом мы попали на «Запрещённые песенки», потратив на стояние в очереди всего один день.