Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург
Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург читать книгу онлайн
Настоящее исследование Е. Толстой «Ключи счастья» посвящено малоизвестному раннему периоду творческой биографии Алексея Николаевича Толстого, оказавшему глубокое влияние на все его последующее творчество. Это годы, проведенные в Париже и Петербурге, в общении с Гумилевым, Волошиным, Кузминым, это участие в театральных экспериментах Мейерхольда, в журнале «Аполлон», в работе артистического кабаре «Бродячая собака». В книге также рассматриваются сюжеты и ситуации, связанные с женой Толстого в 1907–1914 годах — художницей-авангардисткой Софьей Дымшиц. Автор вводит в научный обиход целый ряд неизвестных рукописных материалов и записей устных бесед.
Елена Д. Толстая — профессор Иерусалимского университета, автор монографий о Чехове «Поэтика раздражения» (1994, 2002) и Алексее Толстом — «Деготь или мед: Алексей Толстой как неизвестный писатель. 1917–1923» (2006), а также сборника «Мирпослеконца. Работы о русской литературе XX века», включающего цикл ее статей об Андрее Платонове.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Версия толстовского фарса, описанная Петровым, явно отличалась от той, что хранится в архиве Толстого. В нашем варианте нет упоминания об аббате и аналое, вместо Аббата действует нейтральный Хозяин, текст только называется «трагико-фарсовый». Тем не менее и эта версия не прошла театральную цензуру, о чем свидетельствует надпись на архивном экземпляре. Наверное, поэтому Толстой и отменил в последний момент ее показ.
В его архиве находится еще один сочный драматический фрагмент без названия, посвященный древнеегипетским «отцам-пустынникам», попавшим в лупанарий (Толстая 2006: 126–129). Написан он, видимо, в конце 1910 — начале 1911 года, потому что фрагмент одной из песенок «святых отцов» присутствует в одноактной комедии Толстого «Нечаянная удача» (февраль 1911 года). Очевидно, мысль о цензуре и на этот раз пришла Толстому в голову не сразу.
Лада Панова нашла в [«Отцах-пустынниках»] мотивы и интонации «Канопских песенок» Кузмина (Панова 2006: 407); нам тут видится пародийная русификация кузминских раннехристианских «комедий».
[Отцы-пустынники]
[Картина первая].
Пустыня. Входят 2 пустынника.
(Баритон) Гад. Здравствуй, брат.
(Тенор) Пигасий (вынимая у льва занозу). Ох, здравствуй.
Гад. Что ох, никак вознестись не можешь?
Пигасий. Очень скверно.
Гад. Заело?
Пигасий. Выражайся приличнее, мерзостна твоя речь.
Гад. Слушай, Пигасий. Живем мы с тобой на берегу Нила. Место это давно насиженное пустынниками; герои и близко сюда не подступаются — жутко им. Здесь не только что лягушки ладаном пахнут. Нет никаких искушений, хоть ты тресни. А известно тебе, что только через великое искушение можно быть взятым на небо живым и с конем и с колесницей. Идем отсюда, брат, искать настоящих соблазнов.
Пигасий. Что ты мелешь, а разве вчера со мной страус не разговаривал женским голосом?
Гад. Ерунда. У страуса только перо дамское.
Пигасий. Ой ли. А вон жирафа бежит — разве она не искушение.
Гад. Ну и целуйся с жирафой (Уходит.) Я ушел.
Пигасий (один). Искушений, соблазнов хочу… Свино-женщины, страусо-девы… собако-бабы… сюда. Лезьте на меня, прите отовсюду… Ох, пуста сия пустыня… место до тошноты свято.
Голос с неба. Вот дурень, иди за Гадом.
Пигасий. Послушен я. Иду искать соблазна… Увы мне. Ушел. (Удар грома, темнота.)
Картина вторая.
Гад и Пигасий в городе.
Поют:
Мы пустынники, мы два,
Живы с голоду едва.
Ходим, бродим, говорим,
Беды новые сулим.
Есть в аду огонь и чад,
Ведь на то и сделан ад.
Кто соблазны нам сулит,
Ад кромешный тех спалит…
Там в котле смола кипит,
У чертей ужасный вид.
Грешники со всех сторон
Терпят там большой урон.
Пигасий. Кто идет — страус?
Гад. Нет, братец, это получше страуса, это бабенка — Фея Ивановна.
Пигасий. Ангелы, архангелы, помогите.
Фея Ивановна (содержательница лупанара). Мужчины, куда идете?
Пигасий. Прочь, облик сатаны.
Гад. Не горячись… Здравствуй, милая; благодари неожиданное счастье, ты видишь необыкновенных личностей.
Фея Ивановна. Вот еще, к моим девчонкам и не такие личности шляются…
Пигасий. Грешная, пади ниц и кайся.
Гад. Раскатился гром над вашим жилищем,
Выпадал чорт, покрыт власяницей,
Говорил — подавала ль ты нищим?
Ах ты скареда, где мои крючья,
Сволоку тебя в ад на громадные сучья,
Вот какое приключится с тобой неблагополучье…
Фея Ивановна. Я испугана, раскаялась, из меня выскакивают бесы, ах как интересно, лохматенькие бесы, жалобные такие, …бедненькие…
Идемте[,]пустынники[,] к моим девчонкам, уговорите их не блудить…
Пигасий. Идем скорей!
Гад. Подлый, ах подлый. Фея Ивановна, он ужасно подлый. (Уходят.)
Картина третья.
Лупанар.
Сидят 3 женщины.
Первая. Горе, меня обуревают страсти.
Вторая. Я хочу золота, восточных духов и шелковое белье, о Боже.
Третья. Я же вздыхаю, то-то как молода и еще неопытна.
Все. Сюда идут. Готовьтесь, оденемся к лицу.
(Входят Пигасий и Фея Ивановна.)
Фея Ивановна. Вот мои девчонки. Попробуйте их вернуть к истинной жизни… Они грешны, но прелестны.
Пигасий. Язык мой отнялся. Гад, Гад, ободри меня.
Гад. Ну девчонки, покажите себя. Я посмотрю, подумаю, можно ли вас спасти.
Первая.
Ах меня зовут Кукура,
Барабанная шкура.
Скок вперед и скок назад,
Выбирай меня, солдат.
Пигасий.
Продирает холод лютый,
Я стою в дугу согнутый.
Вторая.
Я же страстию томима,
Я похожа на налима.
Мелко зубом постучу,
Одного тебя хочу.
Пигасий.
Нет терпенья никакого
У пустынника лихого.
Третья.
Я любезная Прията,
Я приятна словно мята —
Удовольствия сулю,
Одного тебя люблю.
Пигасий.
Эти страшные соблазны
Многочисленны и разны.
Катя.
Выбирай, коль ты не глуп,
Кто тебе всех боле люб.
Ты красавец, я мила,
Нежной розой расцвела.
Вот красавица Кукура,
Может опытна, но дура.
А вот это что за грусть —
Всех их знаю наизусть.
Что касается Прияты,
Полнота ее из ваты.
Я же розой расцвела,
Ручки, ножки, как мила.
Гад. Отличные девчонки.
Пигасий.
Как бабочки в саду[,]
Они уж разлетелись[,]
По веточкам уселись[,]
Которую найду…
(Толстая 1999: 59–61)
В архиве Толстого сохранился драматический отрывок «У окна сидит Максим Борисович…», в котором намечена идея будущей «Лунной сырости» (1922) — повести о Калиостро в России. Толстой драматизует здесь свою собственную прозаическую стилизацию в духе XVIII века, рассказ «Злосчастный» (1909) о худосочном и мечтательном бариче, объединяя его в одном сюжете со знаменитым магом. В отрывке изображен прием у тамбовского губернатора. Мать приводит к нему боязливого и нежного юношу, которого зовут Алексисом, как и героя «Лунной сырости». Ему сватают губернаторскую дочку; губернатору приносят сообщение о приезде Калиостро.
«У окна сидит Максим Борисович…»
У окна сидит Максим Борисович, в халате, со звездой, вяжет чулок. За конторкой пишет приказный дьяк Овсей Подщипаев.
Овсей (читая бумагу). Его превосходительству, тайному советнику, губернатору города Тамбова, прошение…
Максим Борисович. Кавалеру и прочее — пропущено. Оставить прошение сие безо внимания.
Овсей (читает другую бумагу). Его превосходительству, тайному советнику, губернатору города Тамбова и кавалеру и прочее и прочее, прошение…
Максим Борисович. Чьи это, гляжу, курицы ходят у нас по двору?
Овсей. Вон та — белая курица — то купца Бабкина, Силы Андреева, а пестрая курица — надо опросить чья.
Максим Борисович. Вот я покажу Бабкину, как кур пускать на губернаторский двор. Пиши исходящую… То-то смотрю — ходит и ходит проклятая курица, будто она на своем дворе ходит, а не на моем.
Овсей (пишет). От тамбовского губернатора, тайного советника и кавалера и прочая купцу Бабкину, Силе Андрееву, проживающему по Тряпичной улице в посаде ж, в доме мещанки Федешкиной, отношеное поспешно, совершенно секретно. Мною замечена в рассуждении расхищения моего, губернатора и кавалера имущества, как-то, зерна, крупы и прочих семенных злаков, твоя, купца Силы Андреева Бабкина, белая курица, и каковую курицу ни какими средствами выбить со двора не возможно, и разорение от того причинилось великое и по сему тебе, Силе Андрееву, надлежит курицу ту со двора взять, а за расхищенное имущество ж платить пеню пятьдесят рублев и с полтиной.
Максим Борисович. А полтинничек то в свою уж пользу приписал, мошенник. Давай к подписи.
Овсей. На то и власть, ваше превосходительство и кавалер, чтобы отечески брать и потачки не давать, наблюдая при сем богобоязнь, чинопочитание и порядок.
Максим Борисович. И любовь к царю и отечеству.
Овсей. А вот бумага странная и непонятная.
Максим Борисович. Ну-ка.
Овсей. Лошадей требует, казенный прогон и харчи казенные.
Максим Борисович. Что за птица?
Овсей. По предписанию варшавского генерал-губернатора к неукоснительному исполнению…
Максим Борисович. Подписано кем?
Овсей. Жузеп, граф Калиостро.
Максим Борисович. Жузеп, граф Калиостро. Не слыхал про такового. Многие в настоящее время разные особы разъезжают, другая, прямо говоря, возьмет и обманет. Так ему и отпиши — казенные лошади, мол, в разгоне, а казна пустая.
А что, мне, мол, варшавский губернатор не указка — я сам тамбовский губернатор. Пиши вежливо и с ласканием, что мол губернатор сумлевается, уж не жулик ли?
Появляется Потап с кофейником, чашкой и прочим, ставит поднос на столик подле Максима Борисовича.
Потап. Федосья Ивановна с сынком зайтить просятся.
Максим Борисович. А вот я посажу тебя в подвал на <…>, научишься, как докладывать.
Потап. Ваше превосходительство и кавалер…
Максим Борисович (нюхая табак). Теперь передышка, забери носом, да и выпаливай суть, как из ружья…
Потап. Дворянка Федосья Ивановна Праскудина с сынком добиваются у вашего превосходительства и кавалера…
Максим Борисович. Кавалера в сем случае можно опустить…
Потап (покашливает).
Максим Борисович. Выговори, выговори, чортов сын, выговори…
Потап. Ау-диенции.
Максим Борисович. Подойди к двери, и живот подбери, и дверь раскрой, и говори как бы с ужасом: просят. И за входящими верти головой, и глазами пожирай оных, и затем удались…
Справа в дверях появляется Неонила.
Неонила. Я вам прямо говорю, — за Федосьи Ивановны сынка не пойду замуж, не выйду ни за что… От него шкипидаром пахнет.
Максим Борисович. Ну так что же, что шкипидаром пахнет. Зато у Федосьи Ивановны пятьсот пятьдесят душ чистеньких.
Неонила. Киньте меня диким зверям, упрусь, не выйду замуж.
<пропуск страницы>
<Федосья Ивановна.> Полицейские власти в смятении чувств. (Неониле.) Здравствуй, дитя прелестное. (Целует.)
Максим Борисович (Овсею). На каком основании о происшествии не доложено в сей же час.
Овсей. Это опять все он же, граф Жузеп. (Уходит.)
Федосья Ивановна. А мой Алексис совсем есть перестал, по ночам вскакивает и страшным голосом вскрикивает: «Маменька». Водила его к преосвященному, он прямо говорит: (Зашипела.) «Жени его, жени, Федосья Ивановна, созрело, как плод, сие дитя дворянское».
Максим Борисович. Что, Алексис, хочется тебе жениться.
Алексис. Хочется.
Максим Борисович. Ну, а на ком бы ты, примерно, хотел жениться.
Алексис. Я, как маменька.
Федосья Ивановна. Уж очень нежен. Все маменька да маменька.
Максим Борисович. А хотел бы ты, Алексис, назвать меня папенькой.
Алексис. Почел бы за счастье.
Максим Борисович. Отменный младенец, Федосья Ивановна.
Федосья Ивановна. Редкий младенец, Максим Борисович.
Алексис. Покорно благодарю. Буду и впредь молить Бога укреплять меня во всех качествах, коими вы восторгались.
Федосья Ивановна. Так. (Зашипела.)
Максим Борисович. Нонилушка (так! — Е. Т.), скажи ка и ты ему учтивость.
Неонила. (Делает реверанс.) Ваше воспитание, сударь, и ваши манеры заставляют меня много удивляться.
Алексис (так же кланяясь). Столь же и меня, но в сильнейшей степени гораздо.
(Во время этих поклонов Максим Борисович дергает за рукав Федосью Ивановну и оба они на цыпочках выходят.)
Неонила. Опять шкипидаром намазались. Всякое чувство отшибить может дух гнусный.
Алексис. Так ведь не я же, а мамаша на ночь меня натирает.
Неонила. Чего ее боитесь-то.
Алексис. Мамаша, как змей[,] шипит, боязно и противно.
Неонила. Я вам, Алексис, прямо говорю, — бросьте всякую на меня надежду. Не для вас.
Алексис. Для кого же
(Толстой 1912?: Л. 1–2).
