Спортсмены

Через несколько часов отряд, запутав следы, благополучно покинул хутор. Еще двое суток искали подрывников, заходя далеко в тыл врага. И все безрезультатно. Даже следов боя не обнаружили. Тогда решили возвращаться. Наткнулись на свою старую лыжню и впервые за все время своих вылазок пошли не по целине, а по ней. Лыжня привела их в хутор, где они останавливались на отдых. Там уже побывали финны.

На хуторе наши лыжники переночевали, а утром на пятые сутки двинулись дальше. Впереди - разведчики: Фролов, Жураковский, Потапов и Рудак. В полукилометре от них остальные. Мягков шел последним.

Лыжники вышли на опушку леса и остановились. Дальше, примерно на полкилометра, тянулось болото, и там, на той стороне его, стыл темный лес.

Шестнадцать лыжников взволнованно следили, как их товарищи пересекают болото.

Автоматная очередь хлестнула по устоявшейся тишине...

В Центральном музее Вооруженных Сил СССР хранится «Наградной лист на командира взвода особого лыжного отряда 9 армии Мягкова Владимира Андреевича.

1. Год рождения - 1915.

2. Национальность - русский.

3. Соцположение - учащийся.

4. Партийность - беспартийный.

5. С какого времени в РККА - с 17.1.40 г.

6. Участие в гражданской войне - не участвовал.

7. Ранения и контузии - убит 6.3.40. г. в тылу противника в бою...

За выдающиеся заслуги и беспримерную храбрость, проявленные в борьбе с белофиннами в их глубоком тылу, вполне достоин присвоения звания Героя Советского Союза...

19. 3. 40 г.

Заключение Военного Совета округа.

Присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда».

Ю. Уваров. ДОРОГА, ВЕДУЩАЯ В БЕССМЕРТИЕ (Серафим и Георгий Знаменские)

До войны и некоторое время после войны в Москве па открытии и закрытии сезона (в мае и октябре) непременно бегали эстафету 10 X 1000. Так вот, осенью 1931 года, когда бегуны завода «Серп и молот» готовились к эстафете, на стадион пришел парень - среднего роста, коренастый, в тельняшке под черным пиджачком - и смущенно попросился бегать. Оглядев его могучие плечи, тяжелый подбородок и зашеины, ему сказали: «Не лучше ли тебе, друг, взять копье или диск?» - «Нет, - ответил он, - только бегать». - «Ладно, приходи», - сказали ему, и парень стал аккуратно посещать стадион. Держался он по-военному, был молчалив, однако, если с ним заговаривали, отвечал, а больше улыбался и изо всех сил старался следовать советам: как ставить на землю ногу, как держать руки, корпус.

Ребята после тренировки обычно еще долго посиживали на стадионе, выцарапывая глину между шипами, а этот сразу исчезал: живу, мол, за городом, далеко ехать. Бегал же он коряво до неимоверности - враскачку, ступни и колени врозь и так топал, что, казалось, земля дрожала - словом, «по-мужицки». Румяное лицо на бегу краснело, пот лил ручьями, весу в нем, пожалуй, было пудов шесть. Полпуда лишнего, говорил он, поднабралось на флотской службе - корабль маленький, а кормили хорошо. Стали называть его Жора-морячок.

Был это Георгий Знаменский. Никому и в голову не приходило спросить, бегал ли он прежде, - стиль говорил сам за себя.

На зиму легкоатлетическая секция, или ячейка, как тогда говорили, распадалась, кто ходил на лыжах, кто на коньках бегал, а кто и вовсе ничего не делал. Знаменский о себе вестей не подавал. Однако весной снова появился, и тут произошли две неожиданности.

Первая - все увидели в прошлогоднем новичке перемены: сбавил весу, ноги подсохли, вытянулись. Дали ему пробежать в майской эстафете по Бульварному кольцу, на самый трудный этап поставили - четыреста метров в гору. Видно было, что он старается, но скоростщ нет - как ни кричала ему, как ни подбадривали, а быстрей бежать не может. «Вы, ребята, - говорит, - дайте мне побольше этап, подлиннее, а то я и разбежаться не успел». Но все твердили ему: скорость нужна, скорость. Дело в том, что среди заводских ни одного стайера не было, а всё бегуны на 100, 200, 400 метров, и, конечно, каждый смотрел на бег только со своей колокольни.

В следующее воскресенье - другая эстафета, уже на стадионе -10 X 1000: вот, говорят, будет тебе этап подлиннее, и тут приключилась неожиданность вторая. Будет лучше, если о ней расскажет очевидец, человек, которого называют открывателем Знаменских, Евгении Сеченовой и других спортсменов, - Всеволод Чулицкий.

«...Утром является он в Самарский переулок на стадион «Совторгов»³ в согбенной позе.

- Что с тобой?

Демонстрирует здоровенный, в самом цвету, чирей на спине - бежать не может.

- Что ж ты раньше молчал?

- Думал, пройдет. Но вы, ребята, не тушуйтесь, я брата привел, не хуже меня пробежит.

Смотрим брата: тоже румяный, тоже коренастый, ну ростом повыше, ну кудри посветлее, вьются, а в общем, товар тот же.

- Как зовут?

- Серафим.

- Что, ребята, поставим Серафима?

Поставили. Но не так, как сделали бы сегодняшние тренеры, набравшиеся нашего опыта, поставили на самый последний этап, рассчитывая сделать отрыв, а основания для такого расчета были - прежде СИМ («Серп и молот». - Ю. У.) у других предприятий именно так и выигрывал.

Но вот дают старт, и, как это в спорте бывает, все идет наперекосяк. Первый этап автозаводцы прошли лучше, чем мы думали, на третьем наш засиделся, на четвертом проигрываем еще пять секунд - на предпоследнем этапе они уже на тридцать метров впереди. Ликуют! - а у нас надежды ноль.

- Ну, - говорю, - парень, ты только продержись, ае рви, но и не отставай - назад чаще поглядывай и слушай, что тебе кричать будем. Главное, не давай себя никому обойти, понял? Как, говоришь, звать-то тебя?

- Серафим.

- Так помни, Серафим, только не гони, а то и второе место проиграем. Из-за тебя, понял?

- Понял.

Я весь дрожу как осиновый лист, а ему хоть бы что! И ведь ничего не понял, все забыл этот Херувим или Серафим. Повернулся к набегающему Пономареву в упор и стоит как пень.

- Беги же! Беги!

Хватает палочку - и ну, думаю, что как сейчас рванет не в ту сторону? Нет, повертывается и как припустит, будто на стометровке!

- Куда! Тише!

Уже далеко. Ну, ясно - на втором круге кончится. Ах, думаю, как хорошо было, когда я сам только и бегал. Черт бы побрал эту тренерскую долю. Я даже отвернулся.

Вдруг слышу, стадион другим голосом зашумел, а По- рывкин Боря басит удивленно:

- Скажи на милость! Достает!

Смотрю и глазам не верю. Вроде бы тяжело бежит новенький, а уже пятнадцать метров разрыв, десять...

Что тут поднялось! Девчонки наши визжат: «Сима! Сима!» Автозаводские - своему: «Эдик! Эдик!» Наши парни: «Давай, давай, Серафимушка!» Вы же знаете: когда свой выигрывает, он тебе словно родной.

В самом невыгодном для себя месте, на вираже, он вдруг выходит вперед - и меня снова из жара в холод кинуло: что ему еще надо? Тут Боря Порывкин своим басом на весь стадион:

- Вперед!

Я чуть было его не стукнул! Но ведь добежал Серафим. Мало того, финиш, а он все бежит. До меня добежал.

- Стой! Хватит!

- Разве все?

- Конечно, победа!

- А я думал, еще круг. Ваш лохматый ка-ак крикнет, ну я и прибавил.

- Да ты, хороший мой, еще вон где финишировал.

- Это где тряпочка висела?

- Ну да!..»

Соревнования были, как мы сейчас говорим, на уровне производственных коллективов, еще никто, кроме «сер- повцев», не оценил героя дня, а между тем именно с того забега в жизни обоих Знаменских наметился поворот.

Они работали неподалеку от завода «Серп и молот», на заводике «Люкс». Администрацию, иностранное акционерное общество, физкультура не интересовала, однако из уважения к соседу, крупнейшему в Москве предприятию, она шла навстречу просьбам «Серпа и молота» и отпускала двух чернорабочих на соревнования. Заводские команды в то время довольно часто ездили друг к другу - вот и Знаменские тем летом отправлялись то в Тулу, то в Серпухов. Программы встреч были сплошной импровизацией, и гости поневоле становились универсалами: пробегут в эстафетах и тут же играют в футбол, а вечером петь, плясать - опять те же. Знаменские понемногу привыкали к тому, что было для них совершенно ново, - к веселому, дружному духу рабочей коммуны и атмосфере состязания, спортивной борьбы.