Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

20 марта 1919 года на квартире у капитана Геза Лайтоша встретились три молодых офицера и мужчина в штатском. Офицеры молча, не называя себя, пожали ему руку. Лайтош предварительно сообщил им, что это один из видных военных. В период мировой войны он помогал наладить военное сотрудничество монархии с болгарами. И теперь они с любопытством разглядывали пожилого полковника в гражданской одежде.

Рослый, широкоплечий, с густыми седыми волосами, он производил впечатление решительного, волевого и спокойного человека.

— Меня зовут Имре Фехер, — объявил он, давая понять, что не боится называть свое имя.

Полковник отказался сесть, и потому Лайтош и другие офицеры, будучи ниже его но чину, тоже продолжали стоять. Фехер смерил их пристальным взглядом, словно на утреннем смотру.

— Капитан Лайтош поставил меня в известность о проведенном вами розыске.

— Это была замечательная операция, ваше высокоблагородие, — вставил капитан. — Казалось, ниточка совсем оборвалась, но эти господа, проявив проницательность, распутали клубок.

Фехер заговорил отрывисто, как будто слова, которые он произносил, причиняли ему физическую боль:

— Многое рушится вокруг нас, А что у вас на душе, господа? Чем объяснить такое поведение? Вы напали на след красного вождя. И вдруг колеблетесь?..

— Разрешите объяснить, господин полковник, всего два слова… — робко кашлянув, заговорил один из старших лейтенантов. — Политическая обстановка такова, что крайне рискованно… Как бы вам сказать? Все может обернуться против нас…

Полковник даже не взглянул на говорившего.

— Разумеется, вы можете высказывать свои соображения. Но это напрасная трата времени. Допускаю, что создавшаяся ситуация может побудить отдельных господ офицеров заниматься политикой… Но для меня слово «политика» — пустой звук. Я знаю одно: красные — враги родины, из-за них мы проиграли мировую войну. С молоком матери впитал я простую истину: врагов родины нужно уничтожать! Ежели вы, заговорщики (пусть не смущает вас это слово), колеблетесь, предоставьте мне спасти честь офицерского корпуса. Я никогда не видел этого человека и не знаю его. Но я войду в его комнату в этом самом, как его… Приюте и, не колеблясь, застрелю его. Не из личных мотивов, а по убеждению.

Белесые глаза полковника подернулись дымкой, но рука, которой он сделал решительный жест в сторону Лайтоша, не дрогнула.

— Вот, господин капитан, что я хотел сказать и ради чего просил устроить встречу с господами офицерами.

Яркая краска залила лица офицеров, глаза возбужденно и виновато блестели. Они так вытянулись перед полковником, что, казалось, мундиры их вот-вот лопнут на груди. Лайтош, устремив испуганный взгляд на высокий блестящий лоб гостя, пролепетал:

— Я не сказал вам, ваше высокоблагородие, еще кое о чем. Мы не знаем, как поведет себя охрана Приюта, а что до инвалидов, так подавляющее большинство их на стороне красных. Там несколько сот человек, господин полковник. Костыли — это тоже оружие.

— Полно-те, капитан! — вспылил полковник. — Речь идет об офицерской чести! Меня ничто не остановит. Нынешнее правительство уволило меня в отставку, у меня даже нет оружия. Но я выполню свой долг! — И, повернувшись к офицерам, продолжал: — А посему попрошу одолжить мне заряженный пистолет.

Офицеры, как по команде, стараясь опередить друг друга, потянулись к кобуре.

Полковник не спеша, со знанием дела выбирал, рассматривая тупорылые револьверы. Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вбежал капитан Герцог.

— Послушайте, господа… — запыхавшись, проговорил он. — Потрясающие новости!.. Я к вам прямо из Министерства обороны!..

Не снимая фуражки и лить сдвинув ее на затылок, Герцог упал и кресло и начал, захлебываясь, рассказывать:

— Несколько часов назад представитель Антанты вручил венгерскому правительству поту. Не просто ноту, а наглый ультиматум. Грубый приказ поверженной стране. Будет оккупирована треть оставшейся территории. Ну, может быть, немного меньше, но это не меняет дела, — он небрежно махнул рукой. — Во всяком случае, оккупации подложит Дебрецен! Правительство в безвыходном положении. Ему не на кого опереться. Если же оно примет ультиматум, то будет сметено всеобщим возмущением. Президент Каройи заявил, что уступает власть социал-демократам. А те отказываются, боятся ответственности в столь щекотливой ситуации. Правда, некоторые социал-демократические лидеры считают возможным взять власть, но при условии, что в правительство войдут коммунисты, поскольку за ними стоят рабочие…

— Какова позиция старых офицеров из военного министерства? — спросил капитан Лайтош. Лицо его стало землисто-серым. О полковнике все забыли.

— Э… дрянь дело! — с шумом выдохнул Герцог. — Тошно станет, если узнаете. Статс-секретарь Штромфельд и подполковник Томбор настаивают…

Имре Фехер, услышав знакомое имя, сунул револьвер в карман и подошел к разговаривающим.

— Мнение полковника Штромфельда, старого генштабиста, для меня кое-что значит. Каково оно?

— Он заявил правительству, — неприязненно бросил Герцог, — что единственная организованная сила, способная в столь трудных условиях защитить страну, — это рабочие. А единственным нашим союзником в борьбе против Антанты может быть не кто иной, как Советская Россия!.. И представьте, его мнение разделяют многие офицеры из министерства!

— Красные? Неужто красные придут к власти?! — в отчаянии воскликнул Лайтош.

— Но самое печальное — ну и дрянь же дело! — что я сам, несмотря на свое отвращение к красным, придерживаюсь такого мнения… — с этими словами Герцог нахлобучил фуражку на глаза. — А где другой выход, господа? В городе ходят упорные слухи о готовящемся восстании рабочих. Правительство должно уйти. Кто придет на его место? Антанта? Мы? Нет, нас ничтожная горстка.

Все молчали, ошеломленные. Тишину нарушил резкий голос старшего лейтенанта:

— Да… камрады… лучше синица в руках… Что ж, пусть повоюют с Антантой… Пусть большевики и красные обороняют страну. Придет время, и мы вырвем у них Венгрию! А пока я предпочитаю отсидеться в Вене.

— Офицер покидает родину в годину испытаний! Ну, знаете, господа… — взорвался полковник Фехер.

Лайтош неопределенно пожал плечами:

— Едва ли возможно сохранять прежние принципы и представления в нынешних изменившихся условиях… — процедил он.

— И вы так считаете? — Имре Фехер вопросительно взглянул на молодых офицеров. — В таком случае не сочтите за труд ответить еще на один вопрос: в изменившихся условиях и все такое прочее, когда защитить родину способны только рабочие, а значит, и вожди рабочего класса и все такое прочее… есть ли смысл убивать того человека?

— При любых обстоятельствах! — поспешно ответил Лайтош.

— Разумеется! Несомненно!

— Ах, дрянь дело! Да перестаньте вы хорохориться, черт вас возьми! — вспылил Герцог, вскакивая с кресла. — Сейчас каждый должен позаботиться прежде всего о себе: обзавестись заграничным паспортом, замести следы… Итак, абтрэтэн! [15]

— Верно, верно… — заторопились офицеры и, с лихорадочной поспешностью накинув шинели, выскочили за дверь. Вслед за ними неторопливо вышел и полковник Фехер, сжимая в кармане заряженный пистолет.

Он не спеша шагал к Буде, погруженный в свои беспокойные думы. «Мир непостижим… — размышлял он. — Итак, родину могут спасти только рабочие вожди, то есть красные и все такое прочее… И поскольку Самуэли есть вождь рабочих, красных и все такое прочее…»

На середине моста Франца-Иосифа он остановился и, прислонившись к парапету, стиснул руками голову. «Ежели отчизну могут спасти только рабочие, и к тому же только вместе с коммунистами, кто в таком случае враг? К какому выводу можно прийти?» От напряжения у него разламывалась голова.

Лицо полковника побагровело, он неторопливо вынул из кармана руку и перегнулся через парапет. Тупорылый черный револьвер полетел вниз. Небольшой круг разбежался по воде, но спокойные дунайские волны тотчас стянули его…