Караджале

Член академии Димитрие Стурза был тот самый деятель либеральной партии, бывший министр Митица Стурза, о котором Караджале написал когда-то серию статей в газете «Тимпул». В них рассказывалось о жульнических делах, совершавшихся в табачной монополии не без участия министра. Как всегда, Караджале называл вещи своими именами и никого не пощадил. Не так уж много воды утекло со дня опубликования этих разоблачений, и академик Стурза, член комиссии по премиям, был, конечно, самым подходящим критиком литературных произведений Караджале.

Димитрие Стурза начал свою речь с общих принципов. От драм Шекспира бывший специалист по табачным делам весьма быстро перешел к Караджале и еще прежде, чем заняться критикой его произведений, указал на первый «возмутительный факт»: схожесть писаний Караджале с «писаниями Брочинера, мадам Митте Кремниц и других чужестранцев, ненавидящих румын». Собственно, на этом Стурза мог бы и закончить свою речь, ведь тут содержался и намек на «нечистое» происхождение самого Караджале. Но бывший министр пылал негодованием и подверг караджалевские комедии разносу и по существу. По мнению Стурза, все творения драматурга представляют явную опасность для румынской нации: «Настоящий художник, настоящий поэт должен любить правду, красоту и добро, он не должен брать из общества плохие элементы и представлять их, как типы». Отождествляя свою собственную персону с «нацией» и выступая от ее имени, Стурза продолжал в стиле Траханаке и Кацавенку:

«Господин Караджале должен сначала научиться уважать свой народ, а не издеваться над ним. Академия должна поощрять все то, что может поднять нашу нацию, а не то, что представляет ее в ложном свете и может только способствовать ее компрометации».

В заключение Стурза сказал, что он будет голосовать против премирования Караджале «как член академии и как румын». После этого состоялось голосование. За Караджале было подано три голоса, против — двадцать.

На том же заседании академии были отвергнуты «критические исследования» Доброджану Геря. Правда, Геря получил только шестнадцать голосов против. Академики сошлись на книге одного юриста: «Исследование о конституции румын». С тех пор она упоминается в летописи румынской науки и культуры, пожалуй, только в связи со скандальным непризнанием Караджале.

История эта имела последствия: Александру Влахуца вскоре отказался принять предложения о своем избрании в члены-корреспонденты академии. Влахуца объяснил, что он поступает так в знак протеста, поскольку академию не интересует судьба молодых и бедных писателей — она рассматривает их даже как некую угрозу литературе. Влахуца писал: «Академия не имеет премий для таких, как мы. Караджале был отвергнут, Геря был отвергнут, меня тоже отвергли…»

После оскорбительного отказа академии Караджале снова вспомнил о своем плане покинуть родину. В Сибиу не откликнулись на его призыв. Тогда он решается попробовать счастья в Брангове. Это тоже большой трансильванский город. Весной 1892 года Караджале пишет одному из своих брашовских друзей — преподавателю румынской школы Иону Панцу:

«Осуществимо ли, чтобы я и моя жена поселились в Брашове, зарабатывая на жизнь уроками, я — французского и румынского языка, она — английского, французского, а также игры на фортепьяно… Для меня было бы большим удовлетворением, если бы новую большую работу, о которой все время думаю и для которой собрал достаточно материала, я смог бы написать за пределами границ Румынии, где столько времени самые разные начальники, сменяющие друг друга у власти, под разными предлогами систематически держат меня в унизительном положении. Добровольная эмиграция дала бы мне сильный заряд энергии для моей работы, тем более что я находился бы в такой интеллектуальной среде, как ваша».

Причины, из-за которых Караджале не осуществил тогда своего проекта, неизвестны. Он остался в Бухаресте в том же положении. Дни, недели, месяцы уходят на поиски денег, чтобы иметь возможность работать и не Думать о деньгах. Единственное утешение — семья. Единственное развлечение — общение с друзьями, исполнение своей любимой роли краснобая и насмешника, которому все позволено. Но все чаще в его смешных рассказах звучит горечь.

Вот зарисовка, которую оставил нам трансильванский журналист Михаил Каниану, побывавший в Бухаресте в 1892 году и встречавший Караджале в кафе «Фиалковски» — место встречи бухарестской интеллигенции. «Он скорее высокого, чем низкого, роста. Аккуратно выбритый, со щетинистыми, подстриженными ножницами усами. В очках, но все же ужасно близорук. Держит голову слегка наклоненной вперед, когда двигается, бросает взгляды во все стороны, но явно ничего не видит. Он все время погружен в себя и очень рассеян. Он старше, чем это может показаться с первого взгляда, и все же ему еще нет сорока. Голос слегка охрипший. Всегда носит с собой толстую палку, хорошо одет, но не по моде. Его не назовешь красивым, но он симпатичен; что-то в нем притягивает и нравится… Он очень разговорчив, нельзя забыть время, проведенное в его обществе, хотелось бы, чтобы оно продлилось возможно дольше. Хороший товарищ, верный друг, он способен принести в жертву и время, и деньги, и даже жизнь, чтобы прийти на помощь настоящему другу».

Далее трансильванский журналист рассказывает, о чем говорил Караджале за столом: его красноречие сверкало не только остроумием, но и горечью, и оно было «расцвечено и щедро пересыпано солью и колючками в адрес правящих классов».

Каниану понял, что оглушительный раскатистый хохот Караджале скрывает большую печаль, что жизнь обошлась жестоко с этим столь щедрым душевно человеком, что в нем слишком много страстности, неимоверно, безудержно преувеличивающей чувства. Даже в своих слабостях он неподражаем. Он, например, боится болезней, и эта боязнь тоже взвинчена, преувеличена через край. В 1892 году в Румынии была эпидемия холеры, и существует множество рассказов о том, как Караджале был одержим страхом перед возможностью заразиться.

Он был гиперболизатором по профессии, но в то же время рассудочен. Только в его любви к семье преобладало чувство. В своей семейной жизни этот беспечный и веселый по природе человек был фанатиком дисциплины и долга.

ГАЗЕТА «РУМЫНСКИЙ ВЗДОР» И ТРАГЕДИЯ РУМЫНСКОГО ОБЩЕСТВА

В январе 1893 года в Бухаресте начал выходить новый юмористический листок «Мофтул ромын» — национальный спиритический журнал для распространения оккультных наук в Траяновской Дакии. Над этой шапкой было напечатано имя директора нового издания — И.Л. Караджале и главного редактора А. Бакалбаша.

«Мофтул ромын» в буквальном переводе означает «Румынский вздор». Слово «мофт» можно перевести так же, как чепуха, глупость, несерьезность, а слово «мофтанжиу», как вздорный, чепуховый, ничтожный человек, тип свистуна или небокоптителя.

В комическом мире Караджале мофт и мофтанжиу — ключевые понятия. По мнению Караджале, мофт — это, в сущности, «искренняя и точная формула всего нашего общественного духа». В караджалевском лексиконе слово «мофт» используется отнюдь не для обозначения какой-нибудь мелкой чепухи, а «мофтанжиу» не просто свистун и герой смешного анекдота. В этих словах выражена сама основа всей политической и общественной жизни страны, всех ее учреждений и институций.

Следовательно, мофт очень серьезная вещь. Назвав этим словом свой листок, Караджале подчеркнул его направление, продолжающее сатирическую линию караджалевских комедий.

Один читатель задал редакции вопрос: «Разве не жаль, что автор «Бурной ночи» и «Пасхальной свечи» занялся публикацией такого незначительного листка?» Директор нового издания ответил: «Может быть! Но автор, о котором идет речь, решил, что по мере своих возможностей он уже поставил уважаемой румынской публике достаточно чепухи; попробую-ка я произвести и что-нибудь серьезное, сказал он себе, и издал «Румынский вздор», который, слава богу, разошелся довольно хорошо, так что жаловаться не приходится».