На ратных дорогах

Только во втором часу активность гитлеровцев постепенно стала снижаться. Перестали ходить танки и мотоциклы. Все реже и реже вспыхивали фонари пеших дозорных.

Пора! Осторожно приблизились к домику ремонтного мастера, укрылись за кирпичным забором. Теперь вперед выступили Костенко и Миша. Нервы напряжены, сердце готово выскочить из груди. Но вот разведчики подают условный сигнал — «можно». Обогнув домик, наткнулись на речку Фоти-Сала. Всего месяц-полтора назад это был почти пересохший ручеек, а сейчас он превратился в бурную, многоводную преграду. Люди боятся идти в воду. Кальченко тихо передал по цепи:

— Коммунисты — вперед.

Подбежали Костенко, Бобров, еще несколько человек. Мы вместе с ними вошли в речку. Через метр-полтора все оказались по грудь в воде. Холод обжигает тело, течение сбивает с ног. Но мы идем вперед, а сзади напирают остальные.

Вот и берег. За ним крутой подъем на шоссе. Сейчас там тихо, но через секунду все может ожить, и тогда нас начнут беспощадно расстреливать, давить гусеницами танков.

Передние поднялись и перешли на другую сторону-шоссе. Костенко вернулся к реке поторопить отставших. Секунды казались минутами, минуты — часами.

Наконец показался хвост колонны. Мы отошли от шоссе на несколько сот шагов и очутились в глубоком овраге. Я разрешил снять сапоги и, выжать портянки.

Все рады — еще одним препятствием на пути к Севастополю меньше. Неважно, что одежда промокла и у нас зуб на зуб не попадает. Согреемся в пути.

Здесь распрощались с Мишей. Впоследствии я пытался разыскать его, писал письма в Симферополь. Но таким путем найти Поселенова не удалось. Может быть, он откликнется сейчас, прочитав эти строки.

* * *

Вечером 16 ноября колонна подошла к Уппе и остановилась на краю высокого и крутого обрыва. Тропа спускалась к деревне. Вдали хорошо виден Севастополь. Вот она, конечная наша цель! Осталось только прорваться через фронт.

Разведка донесла, что Уппа забита войсками и машинами. Мы спустились с горы по противоположному склону, забрались в лес и попали в такую чащобу, что с трудом пролезали между деревьями. В темноте трудно ориентироваться, но и так ясно, что место самое подходящее для ночлега. Выслали охранение и расположились на отдых.

На рассвете Костенко попросил отпустить его с двумя автоматчиками в Севастополь. Считал, что втроем они быстрее туда проберутся и пришлют нам помощь. Я понимал, что никого к нам прислать не смогут, но было бы хорошо предупредить своих о нашем намерении прорываться сквозь кольцо блокады на этом участке фронта. Словом, я согласился, и Костенко ушел. А мы начали рассматривать город издали. На душе как-то потеплело, словно встретил старого, хорошего друга. В окуляры бинокля видна Панорама и другие знакомые здания.

Севастополь! Как много он для нас значил. Мы понимали, попадем в город — будем жить и бороться, не попадем — прибавится на холмах еще несколько неизвестных могил.

По очертанию окопов и вспышкам выстрелов удалось определить и нанести на схему линию фронта, охватившего город дугой. А потом мы долго и напряженно наблюдали, изучая обстановку, отыскивая более слабые места и стыки частей противника. Удалось установить, что севернее деревни Алсу стрельба реже и вспышки выстрелов на большем расстоянии одна от другой, чем на других. Поделился своими впечатлениями с Кальченко, и он согласился:

— Пожалуй, лучшего места для прорыва не найти.

Хотели уже спускаться к своим. Да от Севастополя трудно оторваться. Простояли еще минут десять, и вдруг Кальченко заметил:

— Смотри, Василий Леонтьевич, нагл кто-то сигнализирует!

Обернулся, куда он показывает, вижу, шагах в двухстах из-за куста двое в гражданской одежде машут руками. Наши или враги? Тут же понял: немцы просто стреляли бы. Я в свою очередь сделал знак-приглашение.

Подползли, назвали себя партизанами севастопольского отряда Павлюка. Командир послал их на розыски штаба дивизии полковника Абрамова. Убедившись, что перед ними командир и комиссар дивизии, партизаны доложили:

— Павлкж передал, что людей нужно расположить в лесочке возле Алсу. А вас с комиссаром он приглашает на базу.

Мы спустились к своим. Один из партизан отправился с бойцами в указанное место, другой повел нас с комиссаром к Павлюку.

Штаб помещался в домике лесника. Уже по тому, как по дороге туда нас останавливали секреты, чувствовалось — порядок у Павлюка образцовый. Высокий, плотный, вежливый, командир приветливо встретил нас, предложил умыться, угостил молоком.

— За отряд не беспокойтесь, товарищ полковник. Я туда отправил продукты.

Ночью он обещал помочь нам перейти фронт без единого выстрела. Даже не верилось, что все так хорошо складывается. Мы уже приготовились пробиваться с боем. В успехе не сомневались, но знали, что многим не довелось бы увидеть Севастополь.

Перед вечером Павлюк познакомил меня и комиссара с двумя пожилыми партизанами. Предупредил — они поведут отряд через фронт.

Один из них сказал:

— Тронемся, когда станет темнеть. Будем идти по дну ущелья. Над правым обрывом у немцев застава. Раньше они и дно охраняли. Да мы их как-то «тронули», отбили охоту лазить туда. Но, кто знает, всякое может быть. Поэтому нужно осторожность соблюдать, не шуметь, не курить. При себе держите автоматчиков.

Начало темнеть. Отряд построился и после короткого инструктажа двинулся в путь. Шли по двое. Впереди проводники, мы с Кальченко, за нами десять автоматчиков. Прошло уже довольно много времени. Все было спокойно, но вот впереди обозначился поворот. Проводник прошептал:

— Самое опасное место. Если на караул нарвемся, не останавливайтесь. Побежим напролом и сомнем его.

Поворот кончился, а по-прежнему все тихо. Кажется, пронесло! Мы ускорили шаги. Подошли к речке, перед ней — валуны.

— Тут наша переправа. Мы ее называем «Чертов мост», — сообщил проводник.

Название меткое. Через широкую и глубокую щель, по дну которой с шумом стремительно бежит вода, перекинуто две жерди. Вместо перил протянута проволока. Гуськом начали переправляться по этим ненадежным качающимся мосткам.

— Теперь можно передохнуть, — неожиданно громко сказал проводник. И добавил: — Разрешите поздравить, товарищ полковник, с благополучным переходом немецкого фронта!

— Как, разве уже всё? — удивился я.

— Так точно! Мы на «ничейной» земле.

В отряде оживление. Бойцы, не в силах сдержать чувств, кинулись благодарить и целовать проводников.

Короткий привал на даче командующего флотом и вот уже на грузовой машине мы с Кальченко отправились в Севастополь. Часов в девять утра нас вызвали к командующему армией. Генерал Петров поздравил с благополучным выходом из окружения, затем отступил на три шага, испытующе посмотрел на нас и вызвал начальника оперативного отдела:

— Сейчас же отведите их в столовую. Когда покушают, вызовите врача, пусть осмотрит. Потом — в постель, и чтобы хорошо выспались.

Врач определил только крайнее переутомление и сильное истощение. Назначил три дня полного отдыха, постельный режим.

И вот мы с комиссаром, оба в белоснежном белье, в большой светлой комнате, на чистых кроватях. Даже не верилось, что еще несколько часов назад пробирались по ущелью и нам грозила смертельная опасность.

Медицинская сестра просила уснуть, да как это сделаешь, когда в голове столько мыслей.

Раздался стук в дверь. Это оказались дивизионный интендант Степанов и несколько командиров. Все они прорвались в Севастополь разными путями. Взаимным расспросам не было конца. Едва ушли они, появились другие, поздравили с благополучным прибытием. Снова оживленный разговор. Врач заглянул в комнату, укоризненно покачал головой, но ничего не сказал.

Вечером я докладывал командующему о действиях дивизии с 31 октября, с того дня, когда был у него в Сарабузе-Болгарском. Он слушал внимательно, задавал много вопросов, интересовался, в частности, действиями партизан. Потом сказал:

— Под Карасубазаром дивизия дралась отлично. Своим сопротивлением она содействовала отходу частей нашей отдельной и 51-й армиям. А ваш марш по тылам врага морально укрепил партизан в первые дни их боевого становления.