Танковый десант

Я попросил его доставить на машине в медсанчасть бригады капитана Буркова, он его тоже знал. Мы положили Буркова в кузов машины, для сопровождения я выделил солдат, машина ушла, а я и лейтенант Мочалов, командир пулеметного взвода, с личным составом отправились к батальону. Солдаты, да и мы с Васей Мочаловым, радовались, что в этой круговерти остались живы. По дороге шли толпой, смеялись, подначивали друг друга. Я потерял бдительность, что редко со мной случалось, и если бы была засада, то нас всех перебили бы, как кур, и «адреса бы не спросили». Некоторые солдаты даже уселись на брошенные немцами мотоциклы без горючего – под уклон они хорошо катили и без бензина.

Батальон нас встретил во всеоружии, оказывается, нас приняли за немцев. Как мне сказали, по нам были готовы открыть огонь, но увидели долговязые фигуры, мою и особенно Мочалова, которого за его высокий рост мы звали Фитиль. Нас встретили с радостью, так как считали погибшими на перекрестке. Я начал докладывать комбату о бое на этом перекрестке и всей обстановке, доложил, что его приказ держаться до рассвета я выполнил. В первую очередь я доложил о ранении капитана Буркова и о том, куда я его отправил на машине. Немедленно в медсанчасть выехали замполит батальона Герштейн и врач батальона старший лейтенант Панкова, которая была женой замкомбата Буркова. Через некоторое время они вернулись и сообщили, что капитан Бурков Максим Тарасович скончался. Было ему 25 лет от роду. Для батальона это была большая утрата. Погиб воин – офицер, прошедший войну с самого ее начала, порядочный человек, смелый, хороший наш товарищ и командир. В моих глазах он остался высоким, физически крепким и жизнерадостным, никогда не унывающим человеком. Его жена, батальонный военврач Прасковья Панкова, была в это время беременна, и сын Максима Буркова родился уже после его гибели...

В этом населенном пункте, где стоял батальон, был тяжело ранен в пьяном виде командир 2-й роты нашего батальона старший лейтенант Штоколов – он любил выпить, и притом прилично. Ранен по своей дурости. Как мне рассказывал Александр Гущенков, Штоколов взял автомат и стал стрелять в брошенный немцами бронетранспортер, а тот возьми да взорвись. Покалечило его и еще несколько человек. Вот и так бывает на фронте – смелость иногда соседствует с дуростью. Кроме того, очевидцы рассказали, что в самом же селе Бобжа «славяне» проспали появление отступающих немцев, которые ночью ворвались в село. Бой продолжался всю ночь до рассвета. Спас положение 3-й батальон нашей бригады под командованием майора Чуяха Александра Григорьевича, а также танкисты танкового полка бригады. Противник, с большими для него потерями, был отброшен, и положение восстановлено, но и наши потери были велики. Вывод один: спать – спи, но один глаз должен смотреть, и одно ухо – слышать. Это война. Наш батальон с вечера был из села Бобжа отправлен в другую деревню, поэтому потерь не понес.

Мы простояли в обороне весь день 16 января в целях недопущения прорыва отступающего противника на запад. Но все обошлось благополучно, немцы не появлялись – видимо обойдя нас стороной. На следующий день, 17 января, подошли танки нашего танкового полка и батальон десантом тронулся в путь. На больших скоростях мы должны были двигаться к реке Одер через города Петрокув, Острув и Кратошин. На маршруте были и другие, более мелкие населенные пункты, которые я не помню – прошло с тех пор полвека, а дневник я не вел. Как обычно, опять меня со взводом на трех танках отрядили в передовой отряд. Движение в глубоком тылу противника – это не парадное движение, надо быть всегда осторожным. Перед нами ставилась задача не вступать в бой с мелкими группами противника, не задерживаться – только вперед! И все же мы несли потери и в людях, и в боевой технике. В боях привыкаешь к героизму и самоотверженности бойцов, считаешь, что так должно и быть, однако к смерти людей привыкнуть невозможно.

По польской земле мы продвигались быстро, лишь иногда противник оказывал сопротивление, но я в бой не вступал – это задача других, основных сил батальона или бригады. Хорошо, что авиация противника не действовала из-за плохой погоды – стояла низкая облачность, туман, изредка шел снег. Привалы были короткие, в основном для отдыха механиков-водителей танков и из-за необходимости кое-что подремонтировать в танках, перекусить, размяться и оправиться. Попадались реки. Как правило, мы захватывали мосты целыми и невредимыми и переправлялись по мосту. Если мост был разрушен, а лед был крепкий, то танки проходили по льду. Иногда лед не выдерживал тяжести танков, и они проваливались и продолжали форсирование вброд. Таких переправ было всего одна или две, не больше. Некоторые из десантников в таких случаях не сходили с танка и сильно намокали, а сушиться потом времени не было. Обычно же десант переходил реку по льду, спешившись с танков и в стороне от места их переправы.

В ночь на 18 января 1945 года, преодолев сопротивление противника, мы ворвались в г. Петроков (или Петрокув). В городе бригада не остановилась, мы быстро проскочили Петроков, для острастки постреляв по домам прямо с танков. Пройдя город, мы стремительным маршем двинулись к г. Лодзь и на рассвете 19 января овладели южной окраиной города.

Спешившись за домами и в поле, мы стали окапываться на случай артиллерийско-минометного налета и появления вражеской авиации. Противник молчал. Некоторые солдаты пренебрегли моими требованиями, вырыв только ячейку лежа, пришлось их заставить копать землю. Не любили солдаты окапываться, труда много затрачивается, а необходимость иногда отпадает – или противник не открывает огня, или только выроешь окоп, а тут команда «вперед» или «по машинам». Я же заставлял окапываться по многим причинам: во-первых, меньше потерь будет от огня противника, но главное – бойцы могли не выдержать мощного артиллерийско-минометного огня или налета авиации противника и покинуть с испугу позиции и убежать в тыл, а в панике было бы еще больше потерь. Фронтовая практика научила меня этому, и я жестко проводил ее в жизнь. Возможно, и потерь мы несли меньше, чем другие роты. Я был требовательным ради жизни бойцов, подчиненных мне солдат и сержантов. Они ворчали на меня, обижались, но я всегда проводил свою линию.

Впереди виднелась панорама города Лодзь и немецкая оборона с танками, вкопанными в землю. Огонь противник пока не открывал, а мы и подавно. Весь день 19 января прошел спокойно. Правда, маленький танковый бой состоялся между своими. Недалеко от нас, несколько правее, к полудню появилась колонна танков. Несколько танков нашего танкового полка открыли по колонне огонь. В ответ те тоже обрушили шквал огня. Перестрелка продолжалась недолго и внезапно прекратилась. Оказывается, к городу подходили танки 1-й танковой армии 1-го Белорусского фронта, а мы, 4-я танковая армия, относились к 1-му Украинскому фронту. На фронте и такое бывает, хорошо, что быстро разобрались, кто есть кто, и потерь не было, мне кажется, ни с нашей стороны, ни у них.

На окраине Лодзи, где мы окопались, я проверял, как окопались солдаты, и ходил во весь рост впереди окопов, на виду у немецких танков и окопов, бравируя своей смелостью. Парторг нашего батальона заметил мне, что не стоило бы так в открытую ходить, могут и убить, и был удивлен, что я так смело поступаю. Помню, что я ему ответил, что танк по мне не будет стрелять, а огонь из автомата не достанет. После этого случая парторг проникся ко мне уважением и вторично обратил на меня внимание после произошедшего дальше.

Мы должны были уходить, так как, оказывается, в нашу задачу не входило брать Лодзь. Танки стали выстраиваться по улице в колонну, и последовала команда «по машинам». Наш танк стоял между домами. Я подошел к командиру танка и сказал ему, чтобы он продвинулся вперед и встал за домом, для того чтобы противник не видел нашу посадку на танк. Зачем, мол, светиться? В ответ на меня накинулись кто-то из танкового полка, а также из нашего батальона. Причин моей просьбы никто не понял, крик, мат-перемат и оскорбления в мой адрес... Танки не укрылись за дома, как я просил, а остались стоять, как стояли. Пока меня ругали, раздались два разрыва, и оба снаряда угодили в танки, которые стояли между домами. После этого танки моментально передвинулись за дома. Горе-руководители, которые меня ругали, подошли к этим танкам и увидели страшную картину. Фугасный снаряд от немецкого «тигра» попал в кормовую часть танка, а на моторной части танка уже разместились солдаты нашей роты. Взрывом снаряда почти все были убиты, от отдельных солдат вообще ничего не осталось. Погибло, наверное, 7–8 человек. На другом танке солдат не было. Больше выстрелов не последовало. Подошел командир бригады полковник Туркин и, узнав, в чем дело, сказал Столярову и Козиенко: «А ведь Бессонов был прав».