Дали

Гарсиа Лорка отметил причины популярности кубизма после мировой войны. Но дело тут, пожалуй, не в отрицании «лживого зрения» (зрение частенько не обманывает, в отличие от лживых или ошибочных мыслей). Человек эры техники ощутил — не всегда понимая это — разлад с природой, вторжение машин, торжество искусственного, техногенного мира.

Чем заинтересовал кубизм Сальвадора Дали? «В ту пору я уже восставал против кубизма», — позже писал он, желая показать себя новатором. Вряд ли это было восстание, стремление преодолеть каноны кубизма. Напротив, он постарался их освоить, создавая работы в таком стиле, не избежав подражательности:

«Запершись у себя в комнате, я написал несколько кубистских картин. В них явственно ощущалось влияние Хуана Гриса. Рядом с насыщенными цветовыми пятнами моих ранних работ импрессионистского толка эти полотна казались однотонными. Белый, черный, оливковый, жженая сиена — больше ничего не было на моей палитре».

Для Сальвадора, судя по всему, создавать картины в манере кубизма не представляло большого труда. Он резонно решил, что экспериментировать лучше всего в свободное от учебы время:

«Я вообще имею обыкновение поступать самым парадоксальным образом, и в ту пору я — единственный в Мадриде художник-кубист — жаждал досконально изучить рисунок, цвет, перспективу и требовал от профессоров академической выучки.

Студенты держали меня за ретрограда, врага свободы и прогресса, себя же они именовали революционерами и новаторами по той простой причине, что писали наобум и не признавали черного цвета — «грязи», как они выражались, и вместо черной употребляли красную краску. Они, видите ли, сделали открытие: на предмете свет дробится, играя всеми цветами радуги, исключая черный; тени, следовательно, красные, а не черные. Эту прописную истину импрессионизма я постиг еще в двенадцатилетнем возрасте и уже успел восстановить в правах черный цвет, истребление которого считаю грубейшей ошибкой. Этот урок мне преподал на одной из барселонских выставок Ренуар; одного взгляда на его небольшое полотно оказалось достаточно. А эти новаторы, выписывая свои кривые радуги, годами прилежно развозили грязь! Воистину нет предела дури человеческой!»

Студенты Школы, считавшие себя поборниками прогресса в искусстве и врагами ретроградов, посмеивались над одним из них — профессором Хосе Морено Карбонеро — известным портретистом и книжным графиком (иллюстратором, в частности, бессмертного «Дон Кихота» Сервантеса). Ему было шестьдесят лет, он был подчеркнуто старомоден: фрак, белые перчатки, галстук-бабочка, булавка с черной жемчужиной.

Карбонеро учил реалистическому рисунку, верно передающему пропорции, контуры, тени и полутона натуры. Студенты-авангардисты пренебрегали подобными навыками, считая более важным самовыражение, передачу своих чувств и мыслей, своего темперамента. Считалось, так проявляется свобода творчества.

Профессор, переходя от одного ученика к другому, указывал на недостатки рисунка, исправлял их несколькими верными штрихами. Но едва он покидал аудиторию, как, по свидетельству Дали, «все в едином порыве истребляли его исправления, поспешая восстановить свои шедевры, плоды так называемого темперамента, а точнее говоря — лени и тщеславия, притом самого жалкого, исключающего и трезвую самооценку, и безумный порыв. Какие же болваны учились в Мадридской Школе изящных искусств!»

Расходы на личные нужды у Сальвадора были минимальны, и он имел возможность покупать недешевые книги по искусству. Одна из новейших, посвященная кубисту Жоржу Браку, не была известна даже профессорам Школы изящных искусств, не говоря уже о студентах.

… В наше время принято считать людьми образованными тех, кто имеет дипломы, знает иностранные языки, получил научные звания. С формальной точки зрения это оправданно, а по сути неверно. На примере Сальвадора Дали видно: если человек прошел курс обучения, это может свидетельствовать (не всегда), что он — неплохой профессионал. И только.

Быть профессионалом в любой области знаний и деятельности важно. Однако там, где требуется творчество, умение мыслить самостоятельно, а не по шаблону, одного этого мало. Как верно отметил американский писатель Амброз Бирс, образование — это то, что мудрому открывает, а от глупого скрывает недостаточность его знаний.

Мудрыми или глупыми люди не рождаются, а становятся. Для развития ума необходимы тяга к знаниям и стремление приумножать их собственными усилиями, а не по учебным курсам. Совершенно обязательно выработать культуру мышления: способность сознавать свое незнание, размышлять логично и самостоятельно.

Исходя из таких предпосылок следует считать Сальвадора Дали человеком высокообразованным. Он всегда стремился расширить свой кругозор, был серьезен и умен не по годам. Несмотря на новейшие веяния в искусстве, понимал: прежде чем стать подлинным мастером, надо овладеть ремеслом живописца.

Усердие в учебе и следование указаниям преподавателей многими расценивались как признаки отсутствия таланта и темперамента, склонности к рутине, неспособности проявить свою индивидуальность. Да, отличники в учебе не часто бывают выдающимися творцами. Однако плохая успеваемость — еще не критерий таланта.

Пока студенты в свободное от занятий время развлекались, Сальвадор Дали продолжал заниматься самообразованием. Читал философские и научные труды. Его заинтересовало обретавшее моду учение Зигмунда Фрейда. Его «Толкование сновидений» потрясло юношу. Ему открылась возможность глубже заглянуть в собственную душу. «С тех пор я неустанно занимаюсь толкованием себя, — признавался он, — не только сновидений, но абсолютно всего, что со мной происходит, включая так называемые чистые случайности».

Увлечение психоанализом по Фрейду наложило тяжелую печать на творчество Сальвадора Дали. Но разве только его обескуражил фрейдизм? До сих пор он остается в моде, и об этом мы еще поговорим.

Психологический анализ самого себя, как бы взглядом со стороны, безусловно, полезен. Хотя при этом слишком легко поддаться влиянию модных учений. Поначалу такой опасности Дали удалось избежать. Он понимал, что сначала требуется овладеть ремеслом, а не самовыражаться.

Вот как определил он свою задачу: «Сальвадор… двигайся потихоньку, и все прояснится в свое время. А если ты сразу, не заложив фундамента, не отыскав традиции, набросишься на самые лакомые образы, толкования не получится, ты просто изнасилуешь их, как рабынь, сведешь все к тому, что когда-то уже перечувствовал и тем исчерпал. То будет плагиат, исполненный пафоса, а не открытие, которого ты домогаешься. Но мало того — оказывается, осколки этих великолепных образов не выдерживают проверки фетишизацией, и ты, глава своей собственной тайной полиции духа, сам откажешься удостоверить их подлинность ввиду отсутствия подробного досье, касающегося как явной, так и тайной их жизни».

Так прошли четыре месяца его пребывания в Мадриде. Он твердо шел по намеченному пути: «Занятия стали для меня ритуальным служением; я вышколил себя до такой степени, что еще немного — и стал бы аскетом. Я думаю, мне понравилось бы в тюрьме. Уверен, что мне и в голову не пришло бы жалеть о свободе».

Странное признание, не правда ли? И это не кокетство, не глупое употребление сослагательного наклонения, а верное замечание. Он и без того жил почти как аскет. Творчество делало его счастливым.

До него было немало случаев, когда в заключении, порой в ожидании смертной казни люди создавали выдающиеся произведения.

Римский теолог, ученый, философ и поэт Аниций Боэций (480–524), создавая в заключении трактат «Утешение философией», утверждал свободу духа.

Итальянский философ, поэт и политический деятель Томмазо Кампанелла (1568–1639) в тюрьме написал знаменитую коммунистическую утопию «Город Солнца».

Французский мыслитель, математик, политик Мари Жан Кондорсе (1743–1794), приговоренный к смерти, создал «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума».

Анархист, мыслитель, ученый князь Петр Кропоткин (1842–1921) в страшных условиях Петропавловской крепости написал новаторский труд «Исследования о ледниковом периоде».