Дневники 1920-1922

— А вы видели настоящего?

— Нет, не видел.

— Да есть ли настоящий-то?

— Ну, Ленин все-таки настоящий.

— Э, да разве можно с нашим народом да в коммунизм! и т. д.

Словом, в основе-то считается делом хорошим, но невыносимым, и только бы поскорее это хорошее дело исчезло. И всякий знает, что из этого ничего не выйдет.

При этом маленьком свете мысли мало-помалу сливаются и совпадают одна с другою, как тела разнообразных предметов в лунную ночь.

В темноте большие красные, колечком сложенные губы женщины, прикрытые ладонью от мужа, причмокивают, вызывают… ну, как это можно любить? прошло и пропало.

А в этой я люблю свое прошлое хорошее, и мне дорога ее устойчивость, к этому я могу возвратиться, но к тому невозможно. Между тем я и не раскаиваюсь в том — то преходящее, опыт…

Семашко и Разумник решительно имеют что-то общее, и оба мне нравятся.

10 Октября. В дом Ремизова, как на свет лучины с мелей сползаются раки, — приходили от семей своих разные странные люди (обезьяньи князья), и здесь они попадали в ловушку и возвращались домой на свои мели с презрением в душе к своему домашнему быту.

Поповна Ивана Александровича и немка Николая Васильевича были женщины превосходные, и мужья, Николай Васильевич особенно! были образцовые, так что любая образцовая буржуазная семья могла бы позавидовать видимости проходящего дня их жизни. Зато невидимое недовольство здесь было постоянным состоянием, и не как в буржуазных семьях: перемежающееся войнами и бурями. Ничего такого, жизнь текла гладко, образцово, только, вероятно, это была не жизнь, не быт. Но привыкают даже к зубной боли, и к этому привыкали и не замечали.

И вдруг все открывается и светит насквозь после душевной беседы с Серафимой Павловной.

А Р-ы все-таки и питались этими раками, варили их, шелушили, ели их.

Иногда мне казалось, что все это было местью ее за дочь Наташу или за неудачу в изображении Софьи Перовской ^{65}.

Ей хотелось быть, а она никогда не была.

Неудача у с-еров: ее роскошные личные потребности, с которыми она нигде никогда не расставалась. (Довгелло! замок и пр.)

Только весь этот воздушный замок Довгелло разлетался при встрече с истинными людьми быта (неудачные блины).

…И педерасты ходили сюда, п. что культ женщины (не самки) входит в дело педерастии (Кузмин плакал от ласковых женск. слов Сер. Павл.).

Почему она лгала? Ее ошельмовали в партии с-р именно за ложь.

(И Гиппиус и Сераф. П. — хотели быть госпожами, героинями в революционном движении, но это им не удавалось.)

В городе: 1) Квартира, 2) Учебники, 3) Дрова, 4) Закупить кольцо, 5) Дома поручить получить соль.

13 Октября. Перетащились в барский дом.

Научились обходиться без спичек: высекается трут, раздувается уголек (вздуй огонь!) — дунешь на лучинку, и она вспыхнет.

Колю дрова и несу, сгибаясь под ношей, а со ступенек барского дома смотрит солдат и ковыряет пальцем в носу.

(Вычесать голову. Карболку. Хирургическим ножом бреюсь.)

Опасения разгрома. Живем так, а пока народ поумнеет и правительство поглупеет…

Интеллигент:

— Лучше голодать и жить в светлой чистой комнате.

Мужик:

— Не красна изба углами, красна пирогами.

Мы живем теперь великолепно (вид из окон, засранная десятина вокруг замка Алексино).

Речь ученикам II ступени: бессмертный — три поколения Барышниковых — три века, — скоро! 25 поколений бессмертный и Христос Великий учитель — великая связь. Дело культуры — дело связи. Словесность — дело культуры — связи. Ученье как сила (диплом) и как связь. Сила, чтобы не быть рабом (пример: кто бы соли дал, присягнем всякому), — хорошо, но этого мало: дело связи, культуры.

15 Октября. Свободная необходимость.

(Разгадка: во всяком моем очаровании бывает момент, когда предмет очарования является сомнительным, но момент, отчасти насильно подавленный, проходит как несущественное и только после общего разрушения выступает отчетливо в сновидении.)

Снилась женщина красивая, и будто бы я сговорился с ней отправиться вместе в Хрущево и там повенчаться. Мы переходим с ней большое поле ржи, я впереди, а она все отстает, отстает, и так оказывается, что она не согласна, что она мне не пара: стара и происхождение мещанское, свояченица Елецкого трактирщика. Я и сам хорошо понимаю это, вижу, под шеей у нее висят уже складки — на пятый десяток идет, но все-таки я ее уговариваю, и зачем это мне нужно? и все дальнейшее получается, как свободная необходимость совершить нелепо невозможное.

Потом мне предстал черный лик идола-бога, которому с испокон веков поклонялся русский народ и что наши славянофилы принимали за Христа, все языческие суеверия и христианские обряды являлись при этом не как двоеверение, а как нечто вполне цельное.

Вечереет. Останавливаются мысли в голове, как здания каменные. Зажигаю маленький огонек, и вот эти здания-мысли начали бросать свои падающие тени, и тени сливаются одна с другою, и ночь наступает, и сон как напрасное усилие по теням догадаться о мыслях.

Природа накануне катастрофы спешит раздать — разбросать свое золото нам и будто говорит: спешите, спешите, берите скорее.

За семь лет, как бросил именье Барышников, мухи так засидели окна, что едва различишь роскошные пейзажи.

— Живем, дожидаемся, пока народ поумнеет и правительство поглупеет.

Живем, как муха, запечатанная между рамами.

Пища: картошка, хлеб — приправы нет.

Ночь без спички.

21 Октября. В понед. 5 окт. выпал 1-й зазимок, и мороз был в 5° с ветром.

Иван Еремин, посмотрев на кабинет Барышникова, сказал: «Не может остаться так, все прежнее вернется!» Ход его мыслей был: это хорошо, и человек, так живший, прав, а я не прав, я мужик и раб; еще ему мелькнуло, что когда Барышников жил в своем кабинете, он мог за 30 к. купить бутылку водки.

На Кресту в Дорогобуже месили месиво грязи подводы с баранами, привезенными мужиками, — дань! я видел грязь, видел баранов, но лиц не видал, только голоса были слышны: «поторопитесь», «ослобони» и т. д.

Продком — двери открыты на Кресте, входят туда и выходят, и там грязно так же, как на улице, бывший диякон Федосьев:

— Вам что?

— Капусту получить.

— Вы шкраб?

— Я школьный работник.

— Городской?

— Сельский, из Алексина.

— Сельским шкрабам капусту не выдают.

Ни один из этих баранов не попадает в армию, все расхватывается на месте.

Из крестовых походов: крестоносцы, заметив, что сарацины в последней опасности глотают золотые монеты, — стали распарывать пленникам животы.

22 Октября. Ночи стали такие длинные, не успать никому, даже дети тревожатся, а керосину совсем нет, высечь кремнем в темноте не умею, и так нельзя всю ночь на часы посмотреть.

Кто отымет у меня эти часы? какая власть, какой труд, какие заботы, голод — нет ничего на свете такого, чтобы лишить меня этой единственной радости.

Если звездно, я вижу, не вставая с постели, как перемещается на небе и странствует вокруг моего дома большое семизвездие; тогда я знаю свой любимый час ранний утренний в звездное утро, когда семизвездие раскинется над озером, а на востоке светит Венера.

Эта ночь хороша, на небе теснота звездная, просыпаясь десятки раз, я не к себе обращаю мысли (и как хорошо думается не о себе! — Заг.), я думаю об исчезнувших владельцах этого дома и земли такой большой, что половина Европейского королевства вполне бы могла на ней разместиться. Они собирали землю, как московские цари, моя же задача собрать человека, читаю днем <1 нрзб.>, переписку, и вот ужас ночей, когда туманы и не видно звезд: тогда земля собирается огромная, а человека не вижу и не могу собрать, и мне кажется тогда, что никогда на Руси не могли и никому не удастся собрать человека, как земли собирали цари.