Евгений Шварц. Хроника жизни

— Иногда мы зарабатывали в «Подвале поэтов». Длинный, синий от табачного дыма подвал этот заполнялся каждый вечер, и мы там за тысячу-другую читали стихи, или участвовали в постановках, или сопровождали чьи-нибудь лекции. А лекции там читались часто, то вдруг о немецких романтиках, то о Горьком (и тут мы ставили «Девушку и смерть»), то о новой музыке. Однажды на длинной эстраде появился Хлебников…

На вечере Велимира Хлебникова впервые была поставлена его пьеса «Ошибка смерти», как вспоминал Илья Березарк, «превратилась в своеобразный гиньоль. В кафе между столиками ходила барышня Смерть в соответствующем условном одеянии, в руке она держала мамбольер — большой хлыст, которым в цирке укрощают лошадей. За столиками среди зрителей сидели двенадцать её гостей в причудливых полумасках. Конечно, сценическое раскрытие пьесы было не особенно глубоким, но все же спектакль был интересен как первый, кажется, опыт театрального воплощения драматических произведений Хлебникова. (…) Следует отметить, что роль одного из гостей в этом спектакле играл молодой актер «Театральной мастерской» — Евгений Львович Шварц». Барышню Смерть исполняла Наталия Магбалиева.

К театру потянулась молодежь, мечтающая испытать себя на актерском поприще. Заявлений было столь большое количество, что пришлось организовывать студию, а прием проводить по конкурсу. Во главу приемной комиссии пригласили Всеволода Эмильевича Мейерхольда. В Ростове жил его брат — Артур Эмильевич, крупный чиновник какой-то фирмы, и Мейерхольд приехал к нему отдохнуть и поправиться после новороссийской тюрьмы. Позже он писал: «Благодаря участию в моей судьбе друзей из Ростова-на-Дону (Гнесин) из тюрьмы был выпущен под залог в распоряжение военно-следственной комиссии. Вплоть до взятия г. Новороссийска красными находился в лапах белой контрразведки. Под угрозой расстрела был трижды». На фотографии, которую мне подарил Георгий Баронович Тусузов, он сидит в центре длинного стола приемной комиссии. Работа молодого театра заинтересовала режиссера. Мейерхольд провел несколько занятий по актерскому мастерству, бывал на репетициях. Тогда же, вероятно, он приглядел талантливого, пластичного Александра Костомолоцкого, который прославился чуть ли в первой же работе его театра — безмолвного дирижера оркестра в «Учителе Бубусе» А. Файко и который долгое время потом играл в его театре. А кинозрителям теперешнего старшего поколения он запомнился в роли Лемма в «Дворянском гнезде» А. Михалкова-Кончаловского.

Когда Соловьята приехали в Ростов, Наталья поступила в Университет на математический факультет, а Елена и Варвара — на медицинский. Весной 1919-го «медичек» с первого курса послали в прививочный отряд. «Ездили по частям, — рассказывала В. В. Соловьева, — по степям. Попали в холеру. Тиф все время был». А Наталья, как бывшая медсестра, стала работать во втором Кауфмановском госпитале в Нахичевани.

Летом Евгений и Антон уехали в Екатеринодар. Наталия и Варвара — в Майкоп, а Елена осталась в Ростове.

Когда осенью собрались снова в Ростове, Лёли здесь не оказалось. И только через несколько лет Соловьевы узнали о её гибели при отступлении белой армии из Киева. «Примерно в 1922-23 г., — напишет потом Н. В. Григорьева, — к нам в Майкопе пришел один человек, бывший санитар в том медицинском отряде, в котором работала Лёля, и рассказал, что она бросилась спасать раненых на мосту через Днепр в Киеве и была расстреляна из пулемета. Этот человек принес её в больницу и семь дней не отходил от неё, пока она не умерла. Он сказал маме: «Живая душа была. У меня на руках и скончалась. Все помню, потому и пришел к вам»». Вначале Юра Соколов, теперь — Лёля. Терять друзей Евгений Шварц начал рано.

Собравшись осенью, труппа решила не повторять «Вечер Сценических Опытов». Но и расставаться с «Пиром во время чумы» не хотелось. Решили поставить «Моцарта и Сальери». Моцарт — Рафаил Холодов, Сальери — Евгений Шварц. «Сальери был влюблен в Моцарта и завидовал ему, — рассказывала Гаянэ Николаевна. — Я помню, как с просветленными глазами он встречал Моцарта, когда тот приходил со слепым скрипачом: «и ты можешь так просто прийти с ним?» У Жени было нарастание в исполнении Сальери. Он постепенно от влюбленности приходил к мысли, что Моцарт должен умереть. Он в нем вызывал бешеную зависть». «Я помню скрюченные руки, глаза, сверкающие гневом, большой темперамент, — дополнял картину П. И. Слиозберг (Боратынский). — Он играл злодея. Тогда, по-видимому, такая трактовка считалась традиционной». А между «Пиром» и «Моцартом» Антон Шварц и Ганя Халайджиева читали стихи.

«Пушкинский вечер» стал самостоятельным спектаклем. Им в январе 1920 года театр встретил Первую Конную. Театральная Мастерская стала первым государственным театром в Ростове. Она не только играла спектакли, но и разъясняла принцип той или иной постановки. А начальник подотдела искусств Донского областного отдела народного образования и её литературный сотрудник К. Суховых перед началом спектаклей читал доклад «Новые пути театра». Как заметила М. Шагинян, «аристократический цветок ростовского искусства, «Театральная Мастерская», был сделан передвижным районным театром для рабочих».

Теперь театру дали прекрасное помещение — в особняке богатых армянских негоциантов Черновых на Большой Садовой, 25. Младшая представительница их рода, красавица Беллочка Чернова, стала артисткой театра.

Но труппа лишилась П. Вейсбрема. «Когда в декабре Первая Конная приближалась к Ростову, — рассказывал П. И. Слиозберг, — его родители, довольно крупные буржуа, увезли Павлушу за границу. Он был хорошим сыном и поехал с ними. В году 22–23, возвращаясь в Россию, ему пришлось порвать с ними». Но когда он вернулся, его театра уже не существовало.

Оставшись без художественного руководства, труппа решила послать в Москву своего представителя — Павла Боратынского, в ТЕО. Шварц написал для него стихотворную инструкцию. Актерам запомнилось несколько строк оттуда:

Стихотворное сочинительство Евгения Шварца постоянно использовалось и для многочисленных капустников. К сожалению, бывшим актерам Мастерской запомнилось немногое:

Варваре Черкесовой, исполнявшей в «Пире» роль Луизы.

Или — на премьеру «Гибели «Надежды»»:

Никого из «заказанных» Шварцем режиссеров и актеров заманить в Ростов Слиозбергу не удалось. А появились в театре режиссеры Д. П. Любимов и А. Б. Надеждов, случайно оказавшиеся в Ростове. «На редкость разными людьми были наши режиссеры, — запишет в «Амбарной книге» Шварц 3 сентября 1953 г. — Любимов, вышедший из недр Передвижного театра (П. П. Гайдебурова. — Е. Б.), был нервен до болезненности, замкнут, неуживчив, молчалив и упрям. Тощенький, большелобый, в очках, смертельно бледный, сидел он на репетициях в большом черновском кресле, сжавшись, заложив ногу на ногу. По нервности он все ежился, все складывался, как перочинный ножик. Добивался он от актеров того, чего хотел, неотступно, упорно, безжалостно. Только не всегда ясно, по своему путаному существу, понимал он, чего хотел. Второй режиссер — открытый, живой красавец Аркадий Борисович Надеждов. Этот играл и в провинции, и с Далматовым, и у Марджанова, от которого подхватил словечко «статуарно». (…) Он внес в Театральную мастерскую веселый, легкий дух профессионального театра. На так называемых режиссерских экспозициях он был смел и совершенно беспомощен, нес невесть что. А ставил талантливо. Не было у него никакой системы, нахватал он отовсюду понемногу… Но вот он приступал к делу. Его красирое лицо умнело, становилось внимательным. Любовь к театру, талант и чутье помогали ему, а темперамент заражал актеров».