Its So Easy And Other Lies (ЛП)

Некоторое время мы думали, что сможем взять в качестве продюсера Матта Ланжа, работавшего над «Back in Black» AC/DC, но он просил $400,000 вперёд плюс долю от будущих доходов с альбома. Для оплаты студии и продюсера у нас были полученные с контрактом $250,000, из которых мы уже взяли $75,000, а одалживать денег на запись мы не собирались.

Вдобавок к тому, что стороннее давление нарастало, и группа всё ещё восстанавливалась после распрей, возникших вокруг процесса заключения контракта, Геффен попросил нас прекратить давать концерты, которые мы на тот момент устраивали раз в неделю, если не чаще. Такие регулярные появления на сцене были возможностью – в зависимости от душевного состояния – выплеснуть эмоции или удержать их в себе. Не менее важно то, что регулярное исполнение наших песен на публике было способом обновлять и поддерживать братские узы рок-н-ролла, которые нас связывали. И теперь, когда мы в этом больше всего нуждались, Геффен выдернул ковёр у нас из-под ног. Смысл? Исчезнув из виду, мы должны были создать таинственность, тем самым сделав наши выступления более ценными.

Было бы преуменьшением сказать, что мы были недовольны таким решением. Поначалу мы согласились, хотя на тот момент у нас было назначено несколько концертов, которые мы в итоге отыграли. Вскоре, все-таки, нам пришлось искать способы выступать – мы просто лучше играли, если регулярно появлялись на сцене. К тому же, нам было попросту скучно. Так что мы начали выступать под именем Fargin Bastydges, чтобы обойти запрет лейбла. Название мы взяли из эпизода в фильме Johnny Dangerously. Это был псевдоним, а не альтер эго: список песен и всё остальное было в точности таким же, как и на обычных наших концертах, просто это позволяло нам избегать войны с Геффеном. Один из концертов мы отыграли в “Gazzarri’s”, известной голливудской норе, которая была как раз из тех заведений, в которых мы всегда хотели играть (и играли, к слову), но явно не из тех, где было положено играть группе, имеющей контракт с крупным лейблом. Но это было нашим. У индустрии свой список приоритетов – у нас свой.

Мы записались на очередной организованный Fender концерт в конце июля, играя (под своим настоящим названием, кстати) с Lords of the New Church, панк-супергруппой, в состав которой входили Стив Баторс из Dead Boys и Брайан Джеймс из Damned. Оценивая события прошлого, мы могли бы увидеть корни дальнейших проблем, проросшие на этом концерте: Эксл сильно опоздал, и нам пришлось начать без него.

Мы повторно играли в «Whisky» 23 августа, месяц спустя после концерта “Farewell to Hollywood” («прощай, Голливуд») в Troubadour. Сложно преувеличить недовольство работников лейбла тем, что мы на том концерте впервые исполнили две новые песни, “Sweet Child o’ Mine” и “Mr. Brownstone.”

Мы продолжали устраивать выдающиеся выступления в качестве разогрева для групп, совершающих национальный тур – думаю, Геффен воспринимал эти концерты иначе, нежели выступлений в клубах, так как мы играли перед новой публикой. Мы играли с Cheap Trick, Тедом Ньюджентом и Элисом Купером. В вечер концерта с Купером Эксл опять опоздал, и затем уже охранники не пропустили его внутрь. Петь пришлось нам с Иззи. В то время это было почти весело - хотя также мы были определенно злы и совершенно разнесли гримерку. Позже, обнаружив Эксла на парковке, мы обменялись с ним любезностями, но к концу дня ситуация потеряла свою значимость. Мы выступили, мы получили денег, да и всё равно люди пришли увидеть Элиса. И всё. Пока что.

Наверное, самый запоминающийся из концертов такого рода состоялся на Хэллоуин 1986-го. Red Hot Chili Peppers, которые на тот момент только начинали путь ко всеобщей известности, и Dickies были хедлайнерами концерта в Ackerman Hall в UCLA, а мы были на разогреве. На тот момент мы всё ещё так и не побывали в студии. Мы спорили с Геффеном насчёт того, достаточно ли у нас песен для альбома, и мы до сих пор не нашли подходящего продюсера. Мы пошли на компромисс с лейблом и выпустили ограниченным тиражом EP Live! Like a Suicide и закончили его как раз перед тем концертом, так что той ночью мы наконец чувствовали, что хоть как-то сдвинулись с места.

Dickies тогда пользовались большим успехом и, кроме Social Distortion, были последней оставшейся группой из первой волны лос-анджелесского панк-рока. Для меня очень приятной частью концерта стало то, что Генри Роллинс из Black Flag наблюдал за всем нашим выступлением из-за кулис, а потом подошёл к нам и сказал, как ему нравилась наша группа. Для меня он был самым уважаемым человеком в роке, и он имел репутацию человека, который не разбрасывается словами. Он определённо не стал бы расхваливать группу просто так. И от него мы получили похвальный отзыв. Зашибись!

Так сложилось, что он уже однажды слышал нас до этого. Годом ранее, кто-то из товарищей по группе затащил его в какой-то голливудский клуб послушать глэм-рок. Видимо, мы разогревали публику. Роллинс упомянул это в своём дневнике, через годы опубликованном под названием Art to Choke Hearts: “На разогреве была группа под названием Guns and Roses, и они переплюнули хедлайнеров так, что те казались жалкими.”

А потом нам встретился Майк Клинк, на тот момент спродюсировавший несколько записей Triumph. Я ненавидел Triumph, зато Клинк любил GN’R и был несколько раз на наших концертах. Он сказал, что придёт и запишет нас бесплатно, и мы будем довольны его записью. Когда мы собрались, он очень классно сказал, что звук принимается микрофоном и по шнурам передаётся сразу на ленту – таким способом он сказал нам, что не собирается нас менять, говоря на продюсерском языке. Потом он включил воспроизведение и сказал: «Вот как, я думаю, должна звучать ваша запись». И, по существу, она звучала так, как мы звучали вживую. И я сразу же подумал: Это в точности так.

Глава 17

В моих любимых панк-группах бас был самым громким инструментом и его партия была ведущей. И теперь, когда Майк Клинк начал работать с песнями, в дальнейшем войдущими в Appetite, бас тоже был самым громким на записи – ему было предоставлено много места. Он и не заглушал другие инструменты и не был в подчинении у них, как это было на многих записях тех лет – Клинк держал его ровно посередине.

Мы довольно серьёзно относились к записи, но вне студии всё оставалось таким же, как и обычно у нас бывает - вечеринки, драки, стычки с полицией. Полгруппы иногда спало в студии, потому что им до сих пор больше негде было ночевать, хотя лично я двигался в противоположном направлении в личной жизни. После периода без особенных отношений с девушками, я начал встречаться с девушкой, которую звали Мэнди. Она играла в группе под названием Lame Flames. К весне 1987, когда ганзы уже заканчивали запись, мы с Мэнди поселились вместе. Наша квартира стала островком стабильности не только для нас с Мэнди, но и для моих знакомых - для Тодда Крю, например. Его группа, Jetboy, на тот момент недавно заключила сделку с крупным лейблом. Каждый раз, когда кому-то был нужен Тодд – его группе, их манагерам, его семье – они звонили на мой номер. Теперь, когда у меня был нормальный человеческий телефон вместо необходимости использовать таксофон, я также мог куда больше звонить домой. Я часто звонил матери, взволнованно рассказывал ей о Мэнди и о тех крепких отношениях, которые, как мне казалось, я с ней строил. «Впервые после Стейси я чувствую, как будто бы нахожусь с девушкой в отношениях, которые могут продлиться долго». Ещё я много говорил с Большим Джимом. Он продолжал писать мне, всегда умудряясь проследить мой очередной адрес, так как я жил как кочевник в течение тех двух лет, прошедших с злополучного поставившего все на места тура в Сиэтл. Во время одного из тех долгих разговоров Джим сообщил мне, что он подумывал о переезде в ЛА – я был сумасшедше рад перспективе иметь рядом ещё одного надёжного друга.

Раз запись Appetite была завершена, нам нужно было заняться чем-нибудь ещё, пока мы дожидались окончания работы над всякими второстепенными вещами - альбом выйдет не раньше июля. Эксл, Иззи и Слэш поехали в Нью-Йорк на сведение альбома, я начал играть на ритм-гитаре в группе Drunk Fux, просто тусуясь с разными приятелями.