Лед и пепел

Восьмого апреля утром (по московскому времени в 19 00 7‑го) все научные работы на льдине были закончены, и мы приступили к свертыванию лагеря. Быстро убирались палатки и механизмы. По радио сообщили, что в 21.00 по московскому времени «летающая лаборатория» заканчивает свои работы на дрейфующем льду и стартует на остров Врангеля.

Наконец снимаются метеостанция и радиостанция: беру последние показания приборов. Курс на юг! К суше! До суши 1350 километров!

В 20.45 самолет легко отрывается от льдины. Мелькают под крыльями зубья торосов, делаем широкий прощальный круг над полем. Как же оно утоптано нами! Либин смотрит вниз и говорит:

— Да, нельзя сказать, что тут не ступала нога человека! Смотри, словно целая дивизия провела ночевку!

Все поле испещрено тропками, размечено квадратами оснований палаток, следами самолета.

Обратный полет строился так, чтобы, в случае ухудшения погоды на острове Врангеля, можно было дотянуть до мыса Шмидта, где и произвести посадку.

Вследствие дрейфа нашей льдины на северо–запад в течение пяти суток наш путь к острову Врангеля удлинился, но нагрузка самолета значительно уменьшилась, поэтому мы могли сократить свой маршрут, идя прямо через горы острова. Ясное, солнечное небо позволяло прекрасно использовать астронавигацию. Исправленный солнечный указатель курса работал отлично. Все шло по расписанию. Черевичный вытащил свою реликвию, зачитанный томик Омара Хайяма, а когда я проходил мимо пилотов в радиорубку, Каминский подмигнул мне, указывая на Ивана.

— На борту все в порядке? — улыбнулся я. — Так тебя понял, Михаил?

— Так! Разве не видишь — Омар Хайям?

Мы громко рассмеялись, и причина тому не только вездесущий Омар Хайям, облетавший с нами всю Арктику, а широкий простор океана, глубина неба и чувство удовлетворения от проделанной работы. Все это распирало нас изнутри и искало выхода.

— Что гогочете, словно насытившиеся гусаки? — весело отреагировал Иван Иванович.

И Шекуров неодобрительно буркнул:

— Рановато веселитесь! Тыщу верст еще висеть над океаном, а горючего только–только…

— Не ворчи, Диомид! Зато, какая банька нас ждет на Врангеле! — ответил Черевичный.

— Не знаю, какая банька тебя ждет на земле, но парили тебя не раз!

— Ты что разворчался? Что–нибудь не так?

— Все так! Шмидт закроет, куда уйдем?

— У нас два запасных аэродрома: Роджерс и Шмидт. Погода отличная, прогноз тоже! А если уже даже такое счастье, что закроет оба аэродрома, — сядем на лед! Бензина на примуса у тебя всегда останется?

Диомид не ответил, но в целях экономии горючего уменьшил обороты и наддув моторам, подбирая наивыгоднейший режим полета.

В 23.00 впереди на горизонте появились облака. На широте 74°15′ и долготе 180°00′ облачность перешла в сплошную. Астрономическую ориентировку и солнечный указатель курса пришлось отставить и всецело переключиться на счисление. Мы дважды снижались до бреющего полета, чтобы исправить показания высотомеров. Давление падало, но облака держались высоко, на семистах метрах. Из бухты Роджерса сообщили, что погода отличная.

Девятого апреля в 01.15 мне удалось выйти на радиопеленг острова Врангеля, но стрелка прибора еще не реагировала. Видимость под облачностью была отличной, мы шли на высоте четырехсот метров. Встречный ветер снижал скорость. Уже семь часов мы шли над льдами. Никаких признаков земли. Черевичный прячет Омара Хайяма и вопросительно смотрит на меня.

— Путевая упала до ста семидесяти. В три тридцать, если видимость не упадет, будет земля.

Он кивает головой и еще больше затягивает секторы газа. Каминский невозмутимо крутит штурвал, старательно выдерживая курс по гирополукомпасу. Ученые давно свалились от усталости, мирно и безмятежно спят в обнимку со своими приборами. Но вот впереди появляется кучевое облако. По расчетам, это земля, окутанная тяжелой, низкой облачностью. Я смотрю в бинокль и ясно вижу скалистые горы.

— Впереди по курсу остров Врангеля! — говорю я пилотам и передаю бинокль Черевичному.

Тот долго смотрит, утвердительно кивает и передает бинокль Каминскому.

— Она! Родная! — радостно кричит Каминский и одобрительно хлопает меня по плечу.

В 3.45 мы подошли к мысу Эванс. Перевал был закрыт. Остров обходим с востока. Здесь, на траверзе мыса Гаваи, впервые удалось поймать сигналы радиомаяка мыса Шмидта, но теперь они нам уже не требовались. После того как мы обогнули мыс Гаваи, нам удалось запеленговать радиостанцию бухты Роджерса.

В 4.30 самолет СССР-Н-169 благополучно сел на лет, бухты Роджерса. В баках осталось горючего всего лишь на полтора часа.

Оставив на Врангеле Острекина и Черниговского и долив горючее в баки, через час мы стартовали на мыс Шмидта, где условия для профилактической работы на самолете более удобны.

Тепло и радушно встретили нас на Шмидте. Торжественный обед, расспросы. Нам читают статьи центральной прессы о нашей посадке на льдину № 1, о точной и уверенной работе экипажа, настойчивости ученых. Все это, конечно, в радиосводках, газет нет. Потом горячая, с паром и вениками, баня.

— Как же гениален человек, придумавший такое блаженство! — нещадно нахлестывая себя, приговаривал Диомид Шекуров сверху, с полатей, невидимый в клубах пара.

— А ты не верил, что нас ждет баня! — ответил ему Черевичный.

— Я верил… в другую, с «фитильком»…

Потом долгий сон без сновидений, в одном положении, как у новорожденных.

Проснулись от воя ветра. Мелко дрожали стенки «южного домика», где мы разместились. На столе ворох радиограмм. Сводка погоды, прогнозы, поздравительные — от общественных организаций, институтов и частных лиц. Заметив, что я не сплю, Иван проговорил:

— Опять запуржило. Ветер до двадцати восьми метров. Папанин прислал радиограмму, приказывает объем работ сократить, но точки посадок оставить без изменения.

— Либин читал? — встряхиваюсь я ото сна.

— Пытался ему прочесть, но он невнятно пробурчал:

«Потом разберемся», — и тут же свалился. Спит как мертвый'

— Узнаю по Рудольфу: умеет работать, умеет и спать! А надолго закрутило? Как там синоптики?

— Тихоокеанский циклон вылез. Местные говорят — на три дня.

— Тоже неплохо. Народ отдохнет.

Пять суток продержала нас пурга на мысе Шмидта. Только 12 апреля под вечер мы перелетели в бухту Роджерса и тут же приступили к заправке самолета горючим.

Тринадцатого апреля в 01.15, получив все необходимые данные о погоде, мы стартовали на следующую льдину. Над островом Врангеля стояла облачная морозная погода, но видимость была отличная. Обогнув гористую часть острова с востока, мы легли на генеральный курс. Самолет сильно болтало. Перегруженная машина вяло слушалась рулей Погода ухудшалась. Началось обледенение, и видимость упала. Мы уже начали сомневаться в прогнозах синоптиков Москвы и Шмидта. Облачность все ниже и ниже прижимала нас к поверхности океана. Частые снежные заряды заставляли переходить на «слепой» полет, но подниматься вверх мы не могли, необходимо постоянное наблюдение за льдом. Но вот на льду появились солнечные пятна, облачность поднялась, и через два часа впереди засинел горизонт.

Взяв несколько высот солнца, я определил местонахождение Оно ненамного отличалось от расчетного. Как и в первый полет, нас сносило на запад. Однообразная ледяная поверхность океана запестрела разводьями открытой воды. Потом опять пошел тяжелый многолетний лед.

Синие, белые, голубые и зеленые торосы самых причудливых форм, сплетаясь, беспорядочно ползли во все стороны, отделяя ледяные поля одно от другого непроходимыми барьерами. С 77‑й параллели картина льда резко изменилась Огромные разводья открытой воды, шириной до километра и длиной до двадцати пяти, разрезали все видимое пространство.

Ледяные поля носили следы свежего торошения. Очевидно, здесь недавно происходили значительные перемещения льда. Такая картина продолжалась на протяжении ста пятидесяти километров. Дальше начался сплошной паковый лед в виде огромных холмистых полей. По возрасту и мощности он превосходил пак Северного полюса, Гренландского моря, пролива Дейвиса и всех тех высоки к широт, где приходилось бывать кому–нибудь из нас. Около сорока минут мы кружили над этим хаосом, отыскивая место для посадки. Наконец наши поиски увенчались успехом. Между двух больших полей пака мы заметили старое разводье, затянутое ровным годовым льдом Несколько раз на малой высоте проходим мы над ним, изучая его в деталях. Сделал промер длины.